А Москва город большой. Дома всё господские и лошадей много, а овец нету и собаки не злые.

Вот я живу с полузакрытыми глазами, и мне хорошо. Мне отлично!

Как относитесь к этому актеру?

Мой завтрак

Бережливость стала считаться болезнью, которую нужно лечить.

Ну что ж, я встал и пошел. Не для того, чтобы облегчить себя. Для того, чтобы их облегчить.

Я остаюсь внизу и снизу плюю на всю вашу общественную лестницу. Да. На каждую ступеньку лестницы – по плевку. Чтобы по ней подыматься, надо быть жидовскою мордою без страха и упрека, надо быть пидорасом, выкованным из чистой стали с головы до пят. А я – не такой.

Think you the shit, bitch?
You not even the fart

Столкнулся с беспрецедентной наглостью и свинством. Мало того, что ожидал свой заказ на час дольше положенного времени и никак не мог дозвониться до ресторана. Так мне привезли вместо двух котлет, как полагалось, ОДНУ, но аккуратно разрезанную на две части вдоль. Я даже не сразу сообразил что за подвох, только когда положил на тарелку и стал отрезать кусок… Вы представляете себе такую находчивость? Зажать одну котлету, а из второй сделать две. Гениально! Я был постоянным клиентом этого заведения, но теперь на нём крест. С рестораном я конечно связался (WhatsApp). Мне предложили привезти новый заказ, фактически признав вину. Но, честно говоря, после этого есть что-то из «Пушкина» уже не хотелось, заказ я выбросил, просто попросил вернуть деньги. А они просто исчезли из чата. Се ля ви.

Ну о чём с тобою говорить —
Всё равно ты порешь ахинею.
Лучше я пойду к ребятам пить —
У ребят есть мысли поважнее.
У ребят серьёзный разговор —
Например, о том, кто пьёт сильнее.
У ребят широкий кругозор —
От ларька до нашей бакалеи.
Разговор у нас и прям, и груб —
Все проблемы мы решаем глоткой:
Где достать недостающий рупь
И кому потом бежать за водкой.
Ты даёшь мне утром хлебный квас.
Что тебе придумать в оправданье?
Интеллекты разные у нас —
Повышай своё образованье!

и чувство молодости, здоровья, силы, – ему было только двадцать два года, – и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья, овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла.

Ему хотелось говорить шепотом, но говорил он приглушенным, сиплым голосом, и всем было слышно.