Прилетев в Мале, я сразу пошел искать свой кораблик на остров Тодду. Возле пристани стояла группа польских туристов. «Отсюда отправляется паром на Тодду?», - спросил я у первого попавшегося мужика. «Я не знаю», - ответил мужик. «А вы какой корабль ждете?», - не унимался я. «Я не знаю», - снова понуро ответил мужик. Оказалось, все знала его жена — и они плыли на Тодду.

На корабле за мной сели две московские фифы, по ощущениям телепортившиеся прямо с Патриков. «Смотри, поляки!», - на всю лодку заорала одна другой, перекрикивая звук мотора. «Точно, поляки? Может, чехи? Чехи лучше, чем поляки!», - рявкнула в ответ подруга. «Точно поляки! Интересно, они нас понимают?». Польские туристы слушали с большим интересом. И, видимо, мысленно сравнивали себя с чехами.

Тодду, как и Мальдивы в целом, оказался местом победившего справедливого ислама. Цены почти на все фиксированные, никто не обманывает, люди милы и дружелюбны, никакого алкоголя. В моем гестхаусе на завтрак собралось столов десять - внезапно в зал зашла пожилая женщина и, как в пионерлагере, заявила по-русски: «Всем, кого еще не видела, доброе утро!». «Доброе утро!», - ответили хором десять столов.

На обед поинтересовался у местных, где лучше всего готовят тунца. Объяснили: есть на острове один главный ресторан, дойдешь до угла, повернешь направо и увидишь светящуюся вывеску Seli Poeli.

Памятка самому себе по итогам года.

Постоянного нет ничего, то есть вообще ничего, совсем ничего.

Кто был максимально близким, может оказаться дальним. Кто казался дальним, вдруг может резко стать близким.

Все живут в своем пузыре. Сигнальная система «свой - чужой» работает сильнее, чем логика, знание или образование. Свой всегда будет прав. Если свой не прав, смотри предыдущее предложение.

Автократия не зависит от взглядов. Антикоммунисты часто хуже коммунистов. Потому что не отдают себе отчет. Желание ходить строем одинаково хоть в политической партии, хоть в академической среде. Вопрос только в выборе авторитета.

Людям не нужна информация, нужно подтверждение собственной позиции. Никто не будет менять точку зрения, задача - вписать события в свою картину мира. Картина может быть любой. Все, что никак не умещается, будет отсеиваться.

Если с вами общается человек из другого пузыря, значит он вас по-настоящему любит. Но такое бывает редко, сигнальная система свой-чужой не пропустит. Обычно это давление выдерживает только связь родитель-ребенок, да и то необязательно.

Вырасти на истории XX века - это как родиться в семье запойного буйного алкоголика. Ты все еще ждешь, что отец будет гоняться за матерью с топором по двору, а на самом деле он уже давно в могиле, и взрослый теперь - это ты.

Взрослый, но все так же чудовищно одинокий.

Из сериального. Посмотрел пятый сезон Girl Power, точнее Fargo. Ну первые ассоциации все на поверхности - героев зовут Lyon, то есть почти lion, а в львином прайде, как известно, охотятся львицы, и в общем всю работу делают именно они, пока самцы холят гриву в барбершопах. На эту незамысловатую идею накладывается противостояние синих и красных в политической повестке США. Считающий себя передовым зритель должен обрадоваться, когда богобоязненные отморозки с восторгом смотрят выступление Трампа. Это, в общем, шито настолько белыми нитками, что как-то становится неловко за сценаристов.

Вообще когда сериал пытаются сделать политической агиткой, даже у самых талантливых людей выйдет фильм «Кубанские казаки». Политическое высказывание всегда вредит художественному тексту, обедняет его, просто потому что политика не транспортируема во времени и пространстве. Попробуйте спросить у двадцатилетних, в какие примерно годы была война в Афганистане, как звали полководцев в Гражданскую войну в России, кто такой маршал Буденный, что такое гонка на лафетах - этого не знает практически никто. Мало уже кто помнит что-то про пандемию коронавируса, это было в прошлой жизни. Иногда натыкаешься на маски в шкафу и не понимаешь сразу, откуда они взялись в таком количестве.

Но создатели Fargo в конце неожиданно сворачивают с этой политкорректной дорожки в сторону противостояния христианства и язычества, и тут художественное высказывание обретают настоящую силу. В общем не будет спойлером сказать, что Бог - это любовь, а любовь побеждает все.

Кто еще что смотрит?

Давно я не видел, чтобы двигатель автомобиля грели ковром, а вот в Карсе это типичное дело. Ночью температура падает ниже минус двадцати. К этому еще можно добавить абсолютную гололедицу, с которой не борется никто, и гигантские сосули с каждого дома — краше петербургских.

Еще совсем недавно в Карсе был автовокзал, но постепенно он опустел, поэтому его захватили стаи бродячих собак, и жители стали жаловаться, что даже внутри здания стало опасно. Поэтому действующего вокзала в городе теперь нет, все автобусы останавливаются на заправке на въезде в город. Там же можно погреться, пританцовывая от мороза. Если кто-то думает, что бродячие собаки в Карсе — это дрожащие на ветру жалкие псины, то он ошибается, здесь по улицам стаями бегают огромные мохнатые овчарки.

Все время в Эрзеруме и Карсе я думал, что это самое заграничное и дальнее место, где был Пушкин. Поэту, мягко говоря, в этих местах не понравилось: “Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: Азиатская роскошь – эта поговорка, вероятно, родилась во время крестовых походов, когда бедные рыцари, оставя голые стены и дубовые стулья своих замков, увидели в первый раз красные диваны, пестрые ковры и кинжалы с цветными камeшками на рукояти. Ныне можно сказать: Азиатская бедность, Азиатское свинство и проч. <...> В Арзруме ни за какие деньги нельзя купить того, что вы найдете в мелочной лавке первого уездного городка Псковской губернии”.

Но местные жители Пушкина чтят: то ли не читали “Путешествие в Арзрум”, то ли с тех пор никто более знаменитый сюда не приезжал. Главный ресторан в Карсе так и называется “Пушкин”: цены в три раза выше, чем обычно, наливают алкоголь, на стенах — портреты великих русских писателей. Я к своему ужасу сидел под Достоевским.

После ужина приходилось, скользя по льду, ковылять в сторону своей гостиницы, где уже ждал с бардаком горячего чая ее владелец, который почему-то обращался ко мне исключительно “Месье”. Влияние Пушкина, не иначе.