я просто текст
13.9K subscribers
49 photos
3 videos
1.04K links
Ссылки на тексты и фильмы + мысли по этому поводу

[Меня зовут Александр Горбачев, я работаю в Stereotactic, StraightForward, «Холоде»; если что — @shurikgorbachev]

Не делаю вп, не размещаю рекламу

Канал про музыку: https://t.me/musicinanutshell
Download Telegram
Одна из самых выразительных концепций философа Марка Фишера — о том, что капитализм отбирает у людей воображение: не дает возможности даже помыслить будущее вне капитализма. В российском, особенно жестоком изводе капитализма эта концепция работает и в обратную сторону, навязывая исторический детерминизм и борясь с попытками помыслить другое прошлое. Едва ли не главный тезис книжки «Революция Гайдара» состоит в том, что правительство реформаторов в начале 1990-х действовало единственно возможным образом, взяло на себя смелость сделать то, чего больше никто сделать не решался. Один из постоянных мотивов споров вокруг октября 93-го тоже в том, что другого выхода не было, иначе конфликт не решался и так далее.

В этом смысле очень полезна недавно вышедшая на русском книга профессора истории Лондонской школы экономики Владислава Зубока (Зубка?) «Коллапс. Гибель Советского союза». Подробнейше прослеживая историю распада СССР от 1989 к 1991 году, Зубок показывает, что этот распад совершенно не был предрешен — и что, сколь красиво ни выглядит конструкция, что советский режим рухнул, выпустив на волю джинна свободы, она не очень выдерживает проверку пристальным взглядом.

Зубок чертит большое количество потенциальных развилок. Если бы в 1990 году Михаил Горбачев решился реализовывать программу реформ, предложенных его экономическим советником Петраковым, могло бы быть по-другому. Если бы Буш-старший не просто рассказывал советскому главе, как его уважает, а банально дал бы СССР денег в кредит, могло бы быть по-другому. Если бы Горбачев был в целом более решительным политиком, могло бы быть по-другому (в отношении МСГ мысль книжки в том, что он мыслил себя революционером, как Ленин, но оказался совершенно не готов контролировать силы революции так же жестко, как его кумир). Если бы в мировой экономике в тот момент не царил Вашингтонский консенсус с его жестким неолиберализмом, могло бы быть по-другому. Ну и так далее: Зубок довольно убедительно пишет, что вообще-то советские элиты уже во времена Андропова понимали, что Союз нуждается в экономических реформах, и готовили их — но Горбачев поставил политику впереди экономики, и получилось, как получилось.

(На всякий случай отмечу, что не то что я считаю или даже автор книги считает, что если бы СССР сохранился, было бы «лучше». Но помыслить такую вероятность как минимум любопытно.)

Наверное, минусом этой книжки можно счесть то, что она в значительной степени сводит все исторические процессы к действиям и суждениям отдельных личностей-лидеров; это понятно с точки зрения подхода нарратива, но как будто немного упрощает реальность и лишает агентности массы. Тем не менее, и этот подход позволяет дополнительно проявить какие-то вещи: например, про того же Ельцина хорошо видно, что он предпочитает решать вопросы одним ударом (это потом аукнется и в 93-м, и в Чечне), и, видимо, именно поэтому ему так импонировала радикальная программа Гайдара, за которого он ухватился практически моментально, как только с ним познакомился. (Кстати, сюда же и формулировка про «одним рывком, одним махом» из последнего ельцинского обращения, о которой писал Андрей Зорин.)

Ну и еще одна мелочь — не совсем понятно, почему в русском переводе книжки, не в последнюю очередь рассказывающей о колониальной проблематике (пусть и не в русле постколониальной теории), все время торчат из текста «Прибалтика» и «на Украине». Не знаю, сознательное ли это решение автора / издателя либо просто нечуткость, но выглядит прямо странно.

https://www.litres.ru/book/v-m-zubok/kollaps-gibel-sovetskogo-souza-69397636/
Невероятно, но факт: дал интервью Юрию Сапрыкину для журнала «Коммерсантъ-Weekend». Вообще-то, по идее, должно быть наоборот, в смысле я должен брать интервью у Юры (и уверен, это еще случится), но подкаст про Летова творит чудеса — и вот.

— У Летова есть важная черта, о которой он сам говорил, и в подкасте это часто упоминается: его знаменитая «множественность». У нее много аспектов — от постоянной смены точек зрения до ощущения нескольких субличностей внутри себя. Отсюда же его неустранимая противоречивость, на которой многие срезаются — когда пытаются доказать, что Летов совершенно железобетонно занимал или занял бы сейчас такую-то сторону. Если начинаешь под этим углом слушать его старые песни, то опять же перестаешь понимать, что в них имеется в виду. «Винтовка это праздник» — тут слышится радость по поводу этого факта, или ужас, или отвращение, или какое-то циничное глумление? Там есть и то, и другое, и третье-четвертое. И Летов как таковой, и почти каждая его песня допускают любые интерпретации.

— Это предмет для отдельного размышления, но, может быть, это вообще важная черта всей русской в широком смысле авторской песни. Мне кажется, Цой — ровно такая же история. «Кукушка» — это же антивоенная песня, но она постоянно исполняется с совершенно другим знаком. Ее можно и так понять. «Моя ладонь превратилась в кулак» — это хорошо или плохо? «Кто-то должен стать дверью, а кто-то замком, а кто-то ключом от замка» — это хорошо или плохо, что он это должен? Секрет позднего Цоя в том, что это просто некая констатация, в каком-то смысле восточная: вот, мир таков. Таких артистов немного, Шевчука в это никак не запишешь — или Оксимирона. Про них всегда понятно, с кем они. Но в этом есть важная попытка нащупывания того, как можно говорить с людьми на русском языке, если эти люди очень разные. Экономист Александр Аузан говорил, что есть две России, индивидуалистская и коллективистская, которые совершенно по-разному ориентированы. Вот Цой, по-моему, каким-то образом находит ключ к ним обеим — и Летов тоже.

https://www.kommersant.ru/doc/6238927

И по поводу того же подкаста вышло интервью в издании «Сибирский экспресс». Немного другие вопросы, немного другие ответы, а фотография та же самая, не хватает мне портретов.
Вышел седьмой эпизод подкаста «Он увидел солнце». Это финальный выпуск: он про последние годы «Гражданской обороны», про философию их последних альбомов, про внезапную смерть Егора Летова — и про ту стремительную канонизацию Летова в качестве важнейшей фигуры современной русской культуры, которая за этой смертью последовала.

В некотором смысле это самый представительный выпуск: в частности, в нем рассказывают о том, чем обязаны Летову, Федук, Муджус, Феликс Бондарев, Ваня из «Комсомольска» и Гречка. Какие-то из этих монологов вполне сногсшибательные, какие-то очень пронзительные. Я очень благодарен тем музыкантам, кто откликнулся на просьбу что-то рассказать.

Самое же важное для меня в этом эпизоде — все-таки финал. Пока мы делали подкаст, случалось много неожиданных открытий и поворотов, но вот чем это все должно закончиться, я понял довольно рано.

Если посмотреть на то, какие песни «Обороны» слушают чаще всего в стримингах, обращает на себя внимание популярность не самой очевидной песни «Убивать» (очевидно, связанная с ее мемопотенциалом). Сам Летов говорил про нее, что она написана с точки зрения мировых стихий — земли, неба, солнце, которые с изумлением и презрением смотрят на человеческую низость. Можно также вспомнить о том, что в общей системе мировоззрения Летова «черно-белый режим» несет явно негативные коннотации, оппонирует ценимой им множественности и сложности. Тем более жутко и огорчительно смотреть в последние дни на то, как охотно люди, которых я бы никогда в таком не заподозрил, переключаются в этот самый черно-белый режим с соответствующей готовностью убивать.

Именно поэтому подкаст заканчивается совсем другой песней. Нам с тобой одна забота: радуга над пеплом, радуга над прахом, радуга над пропастью. Хочется в себе эту заботу сохранить.

На этом подкаст «Он увидел солнце» заканчивается. Честно сказать: мне самому казалось, что получилось хорошо, но я не мог помыслить, что будет такая реакция. Мне кажется, что ни один из моих проектов никогда не вызывал столько благодарностей от самых разных людей, знакомых и незнакомых. Эти благодарности в основном присылают мне, и это не очень справедливо, поэтому я хочу еще раз тут воспеть труд всей команды, которая делала «Он увидел солнце». Слава Рогожников, Марина Перфилова, Женя Офицерова, Юлия Глухова, Иван Бушуев, Мика Голубовский, Алексей Бороненко, Кирилл Гликман, Семен Мурашев, Георгий Мартюшин и все-все — подкаст состоялся благодаря вам.

Седьмой, финальный выпуск уже на всех платформах. Ну и тут.
«Компас скорби»: Джудит Батлер размышляет о сочувствии, осуждении, контекстуализации и политическом воображении.

(Текст написан почти что языком подзаконных актов, но это тоже по-своему любопытно.)

I oppose the violence that Hamas has inflicted and have no alibi to offer. When I say that, I am making clear a moral and political position. I do not equivocate when I reflect on what that condemnation presupposes and implies. Anyone who joins me in this condemnation might want to ask whether moral condemnation should be based on some understanding of what is being opposed. One might say, no, I don’t need to know anything about Palestine or Hamas to know that what they have done is wrong, and to condemn it. And if one stops there, relying on contemporary media representations, without ever asking whether they are actually right and useful, whether they let the histories be told, then one accepts a certain ignorance and trusts in the framework presented. After all, we are all busy, and we cannot all be historians or sociologists. That is a possible way to think and live, and well-intentioned people do live that way. But at what cost?

https://www.lrb.co.uk/the-paper/v45/n20/judith-butler/the-compass-of-mourning
Хороший подкаст про корни палестино-израильского конфликта. (Важно только оговориться, что он вышел 28 марта, задолго до чудовищных терактов ХАМАС 7 октября, и, соответственно, последних контекстов не учитывает. Но и речь там о событиях до 1947 года.)

https://open.spotify.com/episode/67Mz5XslS4pPwGtIfGoyYJ?si=ebdf370d84bf4c63
Я вполне неиронично люблю фильм Никиты Михалкова «Утомленные солнцем-2»; мне кажется, что в нем создана не менее впечатляющая картина абсурда «Великой Отечественной» войны и военной исторической политики, чем в незабвенной пепперштейновской «Мифогенной любви каст».

Не видел никогда особо текстов об этом, но вот наконец что-то написал мой друг и кумир Игорь Гулин, рекомендую:

Кинематограф последних двадцати лет, который можно назвать «государственническим», стоял перед трудной задачей: ему надо было изобрести уже не стиль, но историю страны, соорудив ее из тонны противоречий, сплавить социализм с православием, помирить белых с красными, расставить царей с генсеками на одной полочке, представить все глупости и ошибки как славные страницы военной истории. Михалков стоял у истоков этой тенденции. Первые «Утомленные солнцем» (1994) с их сталинским военачальником, обитающим среди старорежимных аристократов, были прологом такого синтеза противоположностей. «Утомленные солнцем — 2» (2010–2011) — его вершина.

Шестичасовая военная эпопея Михалкова — вероятно, один из самых бредовых фильмов в истории кино. Большая часть того, что там происходит, не укладывается в голове: возглавленный комдивом Котовым поход многотысячной толпы с деревянными палками на нацистскую крепость, слаженные действия паучка и мышки, обеспечивающие победу советских войск, крещение дочери комдива безногим священником на плавающей мине, ее же стриптиз перед полумертвым солдатом на развалинах Сталинграда, ручной протез с лезвием, которым герой Михалкова режет горла уголовникам, и так далее. Эффект «Утомленных солнцем — 2» похож на эффект «Записок сумасшедшего» — это бред величия, разворачивающийся на фоне тотального распада мира. Само действие фильма то и дело сваливается в почти нечленораздельный хаос.

Можно сказать, что Михалков приоткрывает шизофреническую природу русской идеологии начала XXI века (как, в общем, и любой идеологии): противоречия сшиты белыми нитками, победительный нарратив не имеет под собой никакой почвы. Его гениальная интуиция: сделанность идеологии и не надо скрывать. Наоборот — аляповатые стереотипы о народе и его вождях, о духовности и отважности, штампы, доведенные до абсурда, приправленные матом и молитвами, обладают собственной взрывной энергией. В «Утомленных солнцем — 2» раскрывается до конца то эпическое великолепие чуши, которое Михалков открывает в «Сибирском цирюльнике»: русская победа — это победа над здравым смыслом.

https://www.kommersant.ru/doc/6283694
В апреле 2020 года в Москве был апофеоз ковидного карантина. Мы уже не пытались мыть продукты с дезинфектантом, но еще бежали к рукомойнику каждый раз после того, как открывали входную дверь. К тому же заканчивался первый, самый волнительный тримест беременности моей жены Нины, что только добавляло общей тревожности. Я учился работать дома: утром переодевался в офисную одежду, вечером — в домашнюю; с одного компьютера делал дела, другой использовал для соцсетей и прочей лирики. Смотрел по зуму презентацию нового альбома «Аукцыона» и карантинную версию фестиваля «Боль». Однажды мы поехали к врачу, обратно шли пешком и у совершенно безлюдного главного здания МГУ встретили огаря.

В один из таких дней я написал сообщение своему другу Паше Карыхалину, продюсеру студии Stereotactic. Мы к тому моменту уже не первый месяц перекидывались идеями возможных документальных проектов. Одна из них была вдохновлена только-только вышедшим на «Нетфликсе» сериалом «Последний танец». Я подумал, что через футбольный «Спартак» времен Олега Романцева можно было бы интересно и немножко с нового угла рассказать про российские 1990-е. Паша заинтересовался.

Сегодня вышел трейлер документального сериала «Время “Спартака”». Сегодня же вечером первые две серии покажут в кинотеатре «Художественный». Через неделю, 4 ноября, сериал начнет выходить на платформе «Кинопоиск».

Утекло очень много воды. Нашему сыну Тимофею, который тогда был еще совсем в зародыше, недавно исполнилось три года. Началась война, а потом еще и еще. Мы больше не живем в Москве. Изменилось вообще все — и внутри, и вокруг. И пока оно менялось, в каком-то смысле вопреки этому, мы делали сериал. Конечно, за эти три с половиной года бывали паузы, и немалые, но большую часть времени мы правда работали. Штудировали все возможные источники — газеты, книги, видео, фанзины, что там еще бывает. Писали и переписывали сценарии. Придумывали визуальный язык. Договаривались с героями. Снимали героев. Сделали под полсотни интервью, самое короткое из которых заняло три часа, самое длинное — все 18. Собирали из этих интервью сценарные болванки. Делали, смотрели и обсуждали десятки вариантов монтажей. Ругались, мирились. Как это часто бывает в России и не только в ней, когда казалось, что финал близок, пришлось все переделывать во многом с нуля. Ну и так далее.

Понятно, что это самый большой проект, в котором я принимал участие в жизни. И думаю, что ни на одном проекте я не узнавал столько нового и не переживал настолько ярких эмоций. Я надеюсь, что какие-то эмоции почувствуют и зрители.

Сериал «Время “Спартака”» делался большой и невероятной командой, собранной студией Stereotactic. За эти месяцы и годы я познакомился и сработался с десятками человек. Каждого из них сейчас кажется крепчайше обнять, но ни до кого не дотянуть. Я постараюсь поблагодарить их всех поименно, но не сейчас. Честно говоря, я столько раз представлял себе, как пишу этот пост (особенно почему-то в бассейне), а потом представлял, что ничего не случится, что сейчас уже, кажется, почти ничего не чувствую. Но надо же с чего-то начинать.

Вот трейлер. Дальше — больше.

https://www.youtube.com/watch?v=c0l6ne4Qad4
«Единственный способ рассказать об этом — говорить правду, зная, что тебе это не удастся».

Дэвид Ремник, главный редактор «Нью-Йоркера», автор многих великих текстов, съездил в Израиль. Репортаж начинается в вечер, когда ракета прилетела в больницу Аль-Ахли: по нью-йоркеровским меркам скорость выхода текста близка к скорости света. Здесь нет какого-то сквозного нарратива — скорее, это полифония голосов, окруженных контекстом. Палестинский поэт, который не верит в то, что больницу подбили свои; мужчина, у которого взяли в заложники жену и трех дочерей, и теперь он требует отставки Нетаньяху; бывший генерал, который спасал людей утром 7 октября, но считает, что израильская политика последних лет в отношении Палестины ужасна; жители атакованных кибуцев, которые готовы вернуться, только если Газу сотрут с лица земли. Плюс зарисовка из Кфар Азы. Плюс репортаж с похорон семьи из пяти человек, которую террористы из ХАМАС убили целиком.

Наверное, это «необъективный» текст в том смысле, что подавляющее большинство голосов в нем — за человечность, а не за войну. Но, собственно, автор и предупреждает в первой же фразе, что ему не удастся рассказать «правду».

https://www.newyorker.com/magazine/2023/11/06/israel-gaza-war-hamas
Продолжаем, однако же, наши изыскания в области недолгой памяти. В последние месяцы много обсуждаются всякие меры, которые могут помочь избежать сползания в несвободу и диктатуру, если будущее когда-нибудь наступит (в чем есть большие сомнения, но отказываться мечтать — вредно).

Одна из таких мер — люстрации, поражение в правах людей, которые имели отношение к совершению государственных преступлений; грубо говоря, были частью системы, не будучи прямыми палачами (этих, понятно, было бы правильно судить персонально). Однако, глядя в будущее, иногда полезно посмотреть и в прошлое. Недавно я с удивлением узнал, что, оказывается, в самом начале постсоветской России существовал конкретный законопроект о люстрациях — более мягкий, чем те, что уже были приняты в бывших странах Варшавского договора; вроде как учитывавший их недочеты и эксцессы. Этот законопроект составила Галина Старовойтова, она же вносила его в парламент, причем дважды: в первый раз — в 1992 году, в Верховный совет, который тогда как раз стремительно входил в конфликт с Ельциным; во второй — в 1997-м, уже в Госдуму, тоже оппозиционную Ельцину, за несколько месяцев до убийства.

Оба раза законопроект не был даже выставлен на рассмотрение, но нам показалось, что это достаточно интересная история, чтобы ее рассказать.

Помимо прочего, там есть любопытная мысль, которая и мне приходила в голову по результатам прочтения всяких книжек про распад Союза (тот же Зубок, еще вслед за ним освоил занудно-научную, но полезную книгу Рудольфа Пихои «Советский Союз: история власти»). Времени на то, чтобы осуществить действительно радикальные политические преобразования, в 1991-1992 году было совсем немного, буквально несколько месяцев — потом старая система опомнилась и оперативно пересобралась в новую, как минимум частично. Есть подозрение, что и в будущем, если оно-таки наступит, этого времени будет немного. Так что, возможно, планирование и правда не лишено смысла.

https://holod.media/2023/10/30/galina-starovoitova/
7 ноября 1990 года в Советском Союзе отмечали 73-ю годовщину Октябрьской революции. На Красной площади проходил торжественный военный парад и демонстрация. Президент СССР Михаил Горбачев, за три недели до того получивший Нобелевскую премию мира, произнес речь с Мавзолея — это был второй такой случай в истории ноябрьских демонстраций после 1941 года, когда выступал Сталин. Дикторы программы «Время» специально отмечали, что цель парада не в том, чтобы бряцать оружием, и вообще он продолжает традиции «суворовских и петровских времен».

Убеждало это не всех. На демонстрацию специально приехал Александр Шмонов, диссидент социал-демократических взглядов из Колпино. Он был убежден, что Горбачев ведет страну к диктатуре, и собирался его убить из специально купленной для этих целей двустволки. Вместе с демонстрантами Шмонов подобрался к Мавзолею менее, чем 50 метров, достал ружье и выстрелил, но оказавшийся рядом милиционер успел ударить по стволу. Обе пули прошли мимо.

Это был последний в истории военный парад на 7 ноября. (Ну, на данный момент.)

Вечером того же дня, 7 ноября 1990 года, в «Лужниках» должен был состояться ответный матч 1/8 финала футбольного Кубка европейских чемпионов. Московский «Спартак» принимал итальянский «Наполи». За «Наполи» тогда играл Диего Марадона — один из лучших футболистов в истории. Его личная биографическая арка тогда как раз постепенно переходила из триумфа в трагедию: Марадона плотно сидел на кокаине, уходил в загулы, конфликтовал с руководством клуба.

На матч с командой он не поехал, просто не явился. Но поздним вечером 6 ноября прилетел в Москву на частном самолете, в пол-первого ночи заселился в гостиницу «Савой» и потребовал ужин. Сотрудники растерялись: кухня не работала. Тогда Марадона отправился гулять по ночной Москве. В начале третьего ночи он оказался у Красной площали, вход на которую, разумеется, был перекрыт накануне парада. Как рассказывал оказавшийся рядом итальянский журналист, когда советский солдат понял, кто перед ним, он приоткрыл лазейку и пустил Диего на площадь. Когда футболист вернулся в отель, до матча оставалось чуть больше 13 часов.

Финал этой истории можно узнать в первой серии нашего сериала «Время “Спартака”» — сегодня он начал выходить на «Кинопоиске». Время ее действия — 1988-1991 годы: в годы, когда в стране бурлила Перестройка, создатель «Спартака» затеял в клубе свою шокирующую реформу; результаты ее, пожалуй, были удачнее, чем в случае Горбачева.

Серии будут выходить раз в неделю. Смотреть должно быть можно из любой страны. Параллельно выходит подкаст, в котором я с редактором «Кинопоиска» Даулетом Жанайдаровым обсуждаю содержание и контекст серий, также в нем можно услышать небольшие ауттейки — классные истории, которые не поместились в сериал (вообще их примерно в сто раз больше, и им еще тоже найдется место, но пока так).

Смотреть сериал
Слушать подкаст
Читать пост с личными благодарностями съемочной группе (одной шестой ее части)
Весной 1993 года в России обострился конституционный кризис: президент Ельцин и Верховный совет спорили из-за того, кто из них главнее (см. наши предыдущие публикации). 20 марта Ельцин попытался установить «особый порядок управления страной», лишив ВС законодательной власти. Депутаты в ответ попытались отстранить Ельцина от его поста. Ни у того, ни у других осуществить задуманное толком не получилось, и в итоге решили провести первый и единственный пока в истории страны общенациональный референдум.

Предлагалось ответить на четыре вопроса — о доверии властям и необходимости досрочных выборов президента и депутатов. Сторона Ельцина активно продвигала формулу «да-да-нет-да», которая позволяла бы президенту остаться у власти, но провести выборы съезда (и членов ВС) заново. Кампания по продвижению этой формулу была огромная; я помню, что на автобусных остановках в моем родном Обнинске еще много лет висели накленные плакаты с этими ответами. Сейчас быстро бы выяснили, сколько на это дело было потрачено государственных денег, тогда, кажется, было не до того. Так или иначе, получился полноценный культурно-политический мем — когда референдум уже давно прошел, Алла Пугачева даже пела песню с рефреном «да-да-нет-да».

Кампания удалась, этот вариант победил. Нюанс был в том, что Конституционный суд постановил, что для положительного решения по вопросам о перевыборах ответить «да» должны не больше половины проголосовавших, а больше половины зарегистрированных избирателей. Этот порог преодолен не был, все остались на своих местах, все закончилось осенью стрельбой и танками (см. наши предыдущие публикации).

Этой же весной московский «Спартак» играл в завершающей стадии Кубка обладателей кубков. И у болельщиков, и у футболистов были вполне обоснованные надежды на то, что команда может наконец выиграть европейский трофей. В четвертьфинале соперником «Спартака» был голландский «Фейеноорд».

С московским матчем вышла дикая история: его должны были проводить в Лужниках, но погода подвела, а подогрева поля не было. Судьи сказали, что играть в таком болоте нельзя. Голландцы любезно согласились остаться в Москве на день и сыграть на следующий день на «Торпедо» (единственном в те годы стадионе в столице, где подогрев поля был). К моменту, когда стало ясно, что матч перенесут, «Спартак» уже приехал в «Лужники»; есть легенда, что у Валерия Карпина от переживаний аж поднялась температура.

На следующий день на «Торпедо» поддержать «Спартак» пришел Борис Ельцин. Это было нетипично: вообще-то Ельцин любил теннис и волейбол. Но это было понятно: поддержать «народную команду», чтобы показать, что он народный президент. Из-за визита Ельцина стадион охраняли усиленно, к тому же попасть на матч хотели явно больше людей, чем мог вместить «Торпедо» — в итоге иногда образовывались конфликты, в одном из таких получил по голове от милиционера молодой спартаковский нападающий Владимир Бесчастных, который не мог сыграть и пришел посмотреть матч с трибун.

Закончилось все хорошо. Карпин забил, «Спартак» выиграл и вышел в полуфинал, Ельцин спустился в раздевалку и сфотографировался с командой. Апрельский референдум проходил уже через два дня после ответного матча полуфинала, в котором «Спартак» играл с «Антверпеном». Обойдусь без спойлеров, но интересно, что по итогам того матча Ельцин отправил «Спартаку» телеграмму — эту идею ему подал пресс-секретарь Вячеслав Костиков, сам болельщик команды Романцева.

Чем закончился тот матч, можно узнать во второй серии нашего сериала «Время “Спартака”». Она уже вышла на «Кинопоиске».

Смотреть сериал
Слушать подкаст
Читать пост с благодарностями съемочной группе
Forwarded from Иванпанчмен
Саша Скочиленко, «Книга о депрессии», 2014
Полная версия тут
Другие комиксы и книги Скочиленко

Сегодня Саша Скочиленко получила 7 лет колонии по обвинению в публичном распространении «заведомо ложной информации об использовании Вооруженных Сил Российской Федерации».

Интересно сравнить этот приговор, назначенный за замену ценников в магазине на антивоенные лозунги, и не принимающий во внимание состояние здоровья обвиняемой, с некоторыми другими резонансными делами последних лет. Например, с делом Артема Бучина, который в августе прошлого года убил Татьяну Рекутину, в феврале 2023го был приговорен к 20 годам колонии строгого режима, а уже в августе пошел на военную службу по контракту, получил амнистию, был ранен и вернулся домой. Или с делом Владислава Канюса, который убил в 2020-м Веру Пехтелеву — информация о том, что он, отсидев три года вместо семнадцати, вышел досрочно, заключив контракт, появилась примерно одновременно с известием о том, сколько лет хочет дать Скочиленко прокурор.

Любопытные, в общем, представления у разных ветвей государственной власти о том, кто из этих людей представляет бо́льшую общественную опасность.

Ну а комиксы по ссылке посмотрите, они никакой информации о вооруженных силах не распространяют, посвящены психическому здоровью, дело полезное.
У сериала «Время “Спартака”» на Кинопоиске уже почти 30 тысяч оценок и средний рейтинг 8.8. Это значит, что каждый день больше тысячи человек находят нужным не только посмотреть, но и оценить то, что мы сделали. Причем большей частью оценить на 10 баллов.

Тем временем вышла третья серия (еще в тот четверг вышла, на самом деле). Как я окончательно понял, записывая подкаст вместе с Даулетом Жанайдаровым (спасибо ему за это понимание), у сериала есть несколько тематических линий, которые идут по нему всю дорогу — но в каждой из серии доминирует своя. Одна из этих линий — революция: как выживать и побеждать во времена хаоса. Другая — Европа: как россияне пытались стать своими на Западе. Еще одна — власть. Вот третья серия — как раз про нее. Пока Борис Ельцин, споткнувшись о советскую конституцию, консолидирует всю власть в России в руках президента, в «Спартаке» происходит свой переворот — гораздо более мирный, но с не менее сложными последствиями.

Также в этой серии есть истории про бандитов в лифтах и ресторанах, про дикую футбольную экономику, про то, как Сергей Юран удивился, узнав, что в «Спартаке» все еще стирают форму руками, — и про то, как он убедил своих одноклубников не проигрывать лыжникам и рыбакам. И про славные времена, когда сборная Россия была почти на вершине рейтинга УЕФА, а «Спартак» ставил вечный рекорд Лиги Чемпионов.

(Еще третья серия местами выглядит немного специально. Возможно, это еще удастся поправить. Но кажется, история складывается и так.)

Смотреть серию
Слушать подкаст с обсуждением тем и смешными ауттейками
Читать пост в фейсбуке с расширенными благодарностями и нытьем
Пока все смотрят «Слово пацана», продолжает выходить наш документальный сериал — тоже, в общем-то, про пацанов, только на футбольном поле и в девяностых.

«Время “Спартака”» — не совсем спортивная драма, так и задумывалось. Но вот новейшая четвертая серия больше всего соответствует этому классическому и вполне упоительному жанру. Это история одной команды и одного сезона: в 1996 году «Спартак» остается без тренера и без главных звезд, новичок Георгий Ярцев наполовину обновляет состав команды, которая еще пару месяцев назад всерьез претендовала на то, чтобы дойти до финала Лиги Чемпионов, теперь в основе — бывшие дублеры и запасные, и в них особенно никто не верит. Хрестоматийный сеттинг — ну и дальше начинается драматическая сказка, в которой есть свои супергерои и свой волшебный помощник.

Этот волшебный помощник — это Сергей Горлукович, мой любимый спикер, который еще и выглядит, как играет: настоящая глыба. У него репутация человека, который не любит давать интервью, было даже прозвище «Великий немой» — но с нами он поговорил прекрасно, очень красочно и афористично. Фразу «главное, что мудаком не называли» я забираю себе в повседневный репертуар. Как и замечательный вопрос корреспондента Андрею Тихонову: «Собираетесь напиться?».

1996-й год — это год, когда закончилась Первая Чеченская война и когда прошли те самые президентские выборы, во многом предопределившие дальнейшие судьбы российской политики. Война — и порожденная ей ксенофобия — в серии немного есть: главным противником «Спартака» была владикавказская «Алания», и конечно, вайб противостояния Москвы и Кавказа в их соперничестве был. А вот выборов нет — потому что выяснилось, что ну никак они не были важны для наших героев. Когда мы спросили Андрея Тихонова, помнит ли он, что «Спартак» проиграл «Динамо» в день второго тура выборов, он в ответ спросил, кто стал президентом (кажется, этот ауттейк есть в подкасте).

Смотреть серию
Слушать подкаст с обсуждением тем и смешными ауттейками
Читать пост в фейсбуке с расширенными благодарностями
Как спорят об Израиле в западных университетах: пример Колумбии

Полагаю, многие читатели сталкивались в русскоязычном фейсбуке с охами и рассуждениями про то, что западные интеллектуалы (кто-то называет их леваками, кто-то говорит конкретно об академической среде) якобы единодушно выступают против Израиля и чуть ли не поддерживают ХАМАС. Эти вздохи и рассуждения принимают разные формы; вот великий филолог А. Л. Зорин в свежем интервью договорился до того, что антисемитизм — это базовая подоплека левой мысли, и раньше, значит, он проявлялся через маоизм (?!), а теперь через симпатии к арабским террористам. (К счастью, остальное интервью разумное и интересное.)

Тут любопытно, что фактически мы имеем дело с той же конструкцией «воображаемого Запада», о которой пишет Юрчак в своей замечательной книге; более того, и употребляют ее, кажется, в основном люди еще советского поколения (не упрек, но наблюдение); более того, типологически это очень похоже на воображаемый Запад Путина, который возмущается живущими преимущественно у него в голове явлениями вроде засилия трансгендеров и «родителя №2». В этом смысле полезно сверяться с эмпирической реальностью, в которой все, разумеется, сложнее — и в американских университетах живые люди со сложными идентичностями и убеждениями спорят о ситуации в Израиле, и цензуре совершенно необязательно подвергаются его сторонники.

Собственно, вот не такой уж и длинный материал, который рассказывает о том, как ведутся эти споры в Колумбийском университете в Нью-Йорке, отталкиваясь от распоряжения университетского начальства о запрете двух пропалестинских студенческих обществ, но им не ограничиваясь.

https://www.newyorker.com/news/our-local-correspondents/columbia-suspended-pro-palestine-student-groups-the-faculty-revolted
В последнее время превратился в человека, которому проще не читать новости в развитии, а потом усвоить всю историю целиком в рамках единого нарратива. Подписка на «Нью-Йоркер» помогает, благо еженедельные журналы отчасти за этим и нужны (и жаль, что эта сущность давно исчезла на русском).

В общем, вот внятная история скандала в OpenAI от начала до конца, упакованная в общий сюжет про то, как Microsoft намеревается всех порвать на рынке искусственного интеллекта (материал явно исходно делался именно про это, но потом жизнь подкинула дровишек). Одна очевидная, наверное, мысль, которую я понял, только прочитав этот текст: ChatGPT и ее аналоги нужны не для того, чтобы давать прикольные ответы на вопросы, а для того, чтобы любой человек мог создать компьютерную программу под свою задачу, не зная языков программирования: The hottest new programming language is English. Другой любопытный тезис: руководители Microsoft называют ИИ «вторым пилотом», и это значимый выбор термина — это именно помощник, который облегчает определенные задачи, но может ошибаться и уж точно не управляет полетом.

Ну и всякие другие интересные детали там тоже есть, а про скандал этот — далеко не самое интересное.

https://www.newyorker.com/magazine/2023/12/11/the-inside-story-of-microsofts-partnership-with-openai