Страус Ч.1
Я запомнила день 4 октября. Я тогда написала своей подруге детства: «Умирать что-то расхотелось!». На следующий день россияне пульнули ракету по поминкам в честь перезахоронения военного, тело которого семье удалось вернуть с оккупированных территорий. Убили 59 человек — пятую часть жителей села Гроза в Харьковской области. Шесть детей остались полными сиротами, так как на траурном мероприятии были целые семьями. 6 октября я снова собралась с силами, чтобы напрячь мускул хотения жить. А уже на следующий день мы все наблюдали, как Хамас атаковал Израиль — и все последующие дни я с выпученными глазами читала об истории конфликтов и политических проблемах региона. Когда я училась в школе, у меня были проблемы с географией: мне было трудно представить себе мир на плоской бумажке. Я надеялась, что выучу её, путешествуя. А теперь географию и историю я учу, следуя по кровавым тропам войны.
Как раз в эти дни я редактирую книгу о первых месяцах полномасштабного вторжения России в Украину, поэтому мысленно всё время возвращаюсь на 85 недель назад, когда я только впервые в жизни стала осознавать, что такое война и как ты себя в ней чувствуешь — а потом начался процесс коренной трансформации личности, который не закончен и до сих пор.
Сначала я осторожно пробовала слово «война» на вкус и с детской глупостью как будто спрашивала: и что же, прямо война и убивают? Потом война прорвала мои психзащиты — и взмесила все психические внутренности, как миксером. То была готовность ненавидеть. Затем я умирала от потери психической крови долго и мучительно, это было всю зиму и часть весны — то была готовность умереть. Потом я просто лежала на поле, меня мыл дождь, обрастала трава и грибы новых идей прорастали на останках тела моей личности — казалось, что со мной всё кончено. И вот осенью я вдруг открыла глаза, и оказалось, что за лето я и сама, как гриб, выросла и наконец стала больше, чем вся моя боль войны. Она больше не мешает мне дышать и не перекрывает кровоток, а заняла свое место в ряду моих внутренних органов. Просто железа, которая постоянно продуцирует скорбь — но с ней можно жить.
И тут же началась новая, гораздо более непонятная и сложная для моего понимания война. Только я выстроила фундамент дома на долгих ножках, специально приспособленный под затопления, — как ветром надуло пожар и я обнаружила, что противопожарных средств в доме нет. Я думаю, эта краткосрочная поездка крыши называется ретравматизацией. Я узнаю её по зашкаливающему перевозбуждению, невозможности оторвать свой фокус от темы, потере сна и тд. Вот парадокс: всю жизнь почти не смотрела фильмы ужасов и боевики, где есть жестокость и кровь, потому что считала, что они десенсибилизируют к ультранасилию — а на него должно существовать сильнейшее культруно-психологическое табу. Как софт, который отключает опасным программам возможность работать. А теперь…
[дальше 🔽]
Я запомнила день 4 октября. Я тогда написала своей подруге детства: «Умирать что-то расхотелось!». На следующий день россияне пульнули ракету по поминкам в честь перезахоронения военного, тело которого семье удалось вернуть с оккупированных территорий. Убили 59 человек — пятую часть жителей села Гроза в Харьковской области. Шесть детей остались полными сиротами, так как на траурном мероприятии были целые семьями. 6 октября я снова собралась с силами, чтобы напрячь мускул хотения жить. А уже на следующий день мы все наблюдали, как Хамас атаковал Израиль — и все последующие дни я с выпученными глазами читала об истории конфликтов и политических проблемах региона. Когда я училась в школе, у меня были проблемы с географией: мне было трудно представить себе мир на плоской бумажке. Я надеялась, что выучу её, путешествуя. А теперь географию и историю я учу, следуя по кровавым тропам войны.
Как раз в эти дни я редактирую книгу о первых месяцах полномасштабного вторжения России в Украину, поэтому мысленно всё время возвращаюсь на 85 недель назад, когда я только впервые в жизни стала осознавать, что такое война и как ты себя в ней чувствуешь — а потом начался процесс коренной трансформации личности, который не закончен и до сих пор.
Сначала я осторожно пробовала слово «война» на вкус и с детской глупостью как будто спрашивала: и что же, прямо война и убивают? Потом война прорвала мои психзащиты — и взмесила все психические внутренности, как миксером. То была готовность ненавидеть. Затем я умирала от потери психической крови долго и мучительно, это было всю зиму и часть весны — то была готовность умереть. Потом я просто лежала на поле, меня мыл дождь, обрастала трава и грибы новых идей прорастали на останках тела моей личности — казалось, что со мной всё кончено. И вот осенью я вдруг открыла глаза, и оказалось, что за лето я и сама, как гриб, выросла и наконец стала больше, чем вся моя боль войны. Она больше не мешает мне дышать и не перекрывает кровоток, а заняла свое место в ряду моих внутренних органов. Просто железа, которая постоянно продуцирует скорбь — но с ней можно жить.
И тут же началась новая, гораздо более непонятная и сложная для моего понимания война. Только я выстроила фундамент дома на долгих ножках, специально приспособленный под затопления, — как ветром надуло пожар и я обнаружила, что противопожарных средств в доме нет. Я думаю, эта краткосрочная поездка крыши называется ретравматизацией. Я узнаю её по зашкаливающему перевозбуждению, невозможности оторвать свой фокус от темы, потере сна и тд. Вот парадокс: всю жизнь почти не смотрела фильмы ужасов и боевики, где есть жестокость и кровь, потому что считала, что они десенсибилизируют к ультранасилию — а на него должно существовать сильнейшее культруно-психологическое табу. Как софт, который отключает опасным программам возможность работать. А теперь…
[дальше 🔽]
Страус Ч.2
Помню, что в каком-то паблике 5 октября женщина написала комментарий про село Гроза: «Это нормально, что такой кошмар происходит, а я ничего не чувствую?». Никто не ответил ей, а я написала: «Я тоже ничего не чувствую, хотя я знаю, что мне больно и плохо. Сходила на курсы домедичной помощи при военных ранениях, надеюсь, что эта бесчувственность поможет помочь себе и другим в критической ситуации». Не знаю даже, что хуже: постоянный нож в сердце от душевной боли или это тягучее ощущение убийственной ровности. Теперь я настолько десенсибилизирована ультранасилием, что мою психику стимулируют войны. И это даже без непосредственного участия или наблюдения боевых действий — только от постоянного контекста (ну и обстрелов, конечно — я уже настолько к ним привыкла, что мне они кажутся частью обычной нормальной жизни, я забываю, что многие люди так не живут). С ужасом замечала в себе этот странный лихорадочно мрачно-веселый подъём, какой у меня обычно бывает во время российских обстрелов: с осторожностью сдержанно говорила со знакомыми из Израиля — вдруг они ещё не сошли с ума, как я?
Раньше мне казалось, что я утрирую, когда бубню про «готовиться к долгим войнам» и про «третью мировую», на пороге которой мы стоим после 24.02.2022. Теперь ясно, что это не порог, а уже прихожая: на закате прибывают первые нетерпеливые гости, снимают цивильную обувь, надевают кровавые тапочки, вечеринка потихоньку начинается, и гулять все намерены на этот раз до самого утра — как в последний раз.
Я повторяю и повторяю, будто это головоломка какая-то: нужно учиться жить в войне. Как будто скоро будет невозможно от нее убежать и заслониться, она расползется по миру, как волны по воде от брошенного в пруд булыжника, и затрясется даже тина у самого берега. Что мы будем с этим делать? Имеет ли смысл наш труд, наша деятельность, наши идеи и цели? Обычно говорят «не стоит засовывать голову в песок, как страус!». Но я погуглила, и оказалось, что страусы суют голову в свое песочное гнездо, где спрятаны яйца, чтобы перевернуть их для равномерного нагревания.
Знаете, может быть, всё же стоит быть немного как страус — но в этом, более точном и научном смысле. Какие бы катастрофы ни сотрясали мир, нам важно вырыть где-то под поверхностью гнездо. Не для себя, чтобы в нем прятаться, о нет! Но чтобы вынашивать там важное – то, чему стоит пережить катастрофу и, может быть, и нас.
Мне сложно сохранять ментальное равновесие. Но я наконец поняла, за что стоит держаться: за виденье будущего. В разверзшейся пустоте неопределенности необходимо воображать будущее изо всех сил, стараясь построить его образ с учетом всех разрушений, которые переживает мировоззрение. Я зачарована войной, и мой образ будущего строится вокруг неё: я собрала из обломков себя и своей жизни его каркас — хилый скелет невозможного пока что мира без войны.
Задачи хватит на целую жизнь и еще дальше.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance: Pay ID 384598265
Помню, что в каком-то паблике 5 октября женщина написала комментарий про село Гроза: «Это нормально, что такой кошмар происходит, а я ничего не чувствую?». Никто не ответил ей, а я написала: «Я тоже ничего не чувствую, хотя я знаю, что мне больно и плохо. Сходила на курсы домедичной помощи при военных ранениях, надеюсь, что эта бесчувственность поможет помочь себе и другим в критической ситуации». Не знаю даже, что хуже: постоянный нож в сердце от душевной боли или это тягучее ощущение убийственной ровности. Теперь я настолько десенсибилизирована ультранасилием, что мою психику стимулируют войны. И это даже без непосредственного участия или наблюдения боевых действий — только от постоянного контекста (ну и обстрелов, конечно — я уже настолько к ним привыкла, что мне они кажутся частью обычной нормальной жизни, я забываю, что многие люди так не живут). С ужасом замечала в себе этот странный лихорадочно мрачно-веселый подъём, какой у меня обычно бывает во время российских обстрелов: с осторожностью сдержанно говорила со знакомыми из Израиля — вдруг они ещё не сошли с ума, как я?
Раньше мне казалось, что я утрирую, когда бубню про «готовиться к долгим войнам» и про «третью мировую», на пороге которой мы стоим после 24.02.2022. Теперь ясно, что это не порог, а уже прихожая: на закате прибывают первые нетерпеливые гости, снимают цивильную обувь, надевают кровавые тапочки, вечеринка потихоньку начинается, и гулять все намерены на этот раз до самого утра — как в последний раз.
Я повторяю и повторяю, будто это головоломка какая-то: нужно учиться жить в войне. Как будто скоро будет невозможно от нее убежать и заслониться, она расползется по миру, как волны по воде от брошенного в пруд булыжника, и затрясется даже тина у самого берега. Что мы будем с этим делать? Имеет ли смысл наш труд, наша деятельность, наши идеи и цели? Обычно говорят «не стоит засовывать голову в песок, как страус!». Но я погуглила, и оказалось, что страусы суют голову в свое песочное гнездо, где спрятаны яйца, чтобы перевернуть их для равномерного нагревания.
Знаете, может быть, всё же стоит быть немного как страус — но в этом, более точном и научном смысле. Какие бы катастрофы ни сотрясали мир, нам важно вырыть где-то под поверхностью гнездо. Не для себя, чтобы в нем прятаться, о нет! Но чтобы вынашивать там важное – то, чему стоит пережить катастрофу и, может быть, и нас.
Мне сложно сохранять ментальное равновесие. Но я наконец поняла, за что стоит держаться: за виденье будущего. В разверзшейся пустоте неопределенности необходимо воображать будущее изо всех сил, стараясь построить его образ с учетом всех разрушений, которые переживает мировоззрение. Я зачарована войной, и мой образ будущего строится вокруг неё: я собрала из обломков себя и своей жизни его каркас — хилый скелет невозможного пока что мира без войны.
Задачи хватит на целую жизнь и еще дальше.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance: Pay ID 384598265
Живой
Шестьсот два дня полномасштабной войны. Ночью россияне ударили ракетами С-300 по Запорожью. Они часто так делают. Ракета попала в дом. А в доме той ночью был мой старый друг Даня.
Утром, когда мы читали новости, Жданов сказал: «А вдруг это его дом?». Я сказала: «Напиши ему», — он уже написал, ответа нет. Я смотрела, сколько часов его не было в телеграме: 8, 10, 11. Мало ли почему человек не был всю ночь, и утро, и начало дня в сети в Запорожье… Я проверяла телеграм и сториз в инстаграме, ничего.
Кто-то пьёт, а я хожу в тренажерный зал, где можно приложить усилие к тому, чтобы тянуть железку и представлять себе, что лупишь свои страхи, отталкиваешь от себя свою боль, со сдавленным воплем пускаешь злость в мышцы. Я проверяла сториз, и одна появилась. Играла громкая музыка, и я бегом побежала в раздевалку через весь зал, чтобы расслышать. Даня с разбитым лицом сказал: «Я жив. На мой третий этаж упал четвертый, но я жив. Меня доставали два часа из-под обломков, у меня сотрясение и так, рука, нога… Но я жив, я жив». Это был его дом. Россияне часто так делают. Где-то каждый день погибает чей-то старый друг, и сегодня — снова не мой.
Я разволновалась несмотря на счастливый исход, все равно разрыдалась. Проходящая мимо тренерша забеспокоилась, а я еле-еле смогла выговорить одно слово: «Живой». Но она сразу поняла меня. Неважно, как и где, но сейчас может быть только «живой» или «убит», всем всё понятно. Корвалол мне был не нужен, я пошла выжимать испуг и волнение килограммами металла.
Думаю о благодарности: благодарна стене, которая не обрушилась на моего друга полностью, воздуху, который остался в завале, спасателям, которые его откопали, и медикам, которые его лечат. Думаю о том, сколько людей в Украине мечтают услышать «живой» — и сколько, к сожалению, слышат другое. Часто — потому что нам не хватает, не хватает, не хватает машин для эвакуации раненых. Многих можно было бы спасти, если бы машин было больше.
Сегодня особенно остро чувствуется хрупкость всей нашей жизни здесь, ненужность всего, кроме самой жизни и взаимопомощи. Сегодня особенно хочется купить больше машин для эвакуации и скорой помощи и особенно больно сталкиваться со ограниченными ресурсами. Сегодня особенно больно быть бесполезной!
Поэтому я напомню вам, что я постоянно собираю донаты на машины для эвакуации и скорой помощи для фонда International Aid Legion, где волонтеры на эти деньги покупают и оборудуют машины для эвакуации на фронте. Моя цель на каждый месяц — собрать от 100.000 грн (2.700$). Это всего 1/6 стоимости готовой к работе по спасению жизни машины. Но это то, что мы можем сделать, надеясь, что кто-то благодаря этому услышит «живой», а не другое.
Monobanka link (ApplePay, Google Pay): https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF
Если у вас не работает ссылка, напишите мне
Monobanka card: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com (“ambulance”)
USDT: TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
Если вы работаете в Европе, у вашей компании есть возможность купить скорую через нидерландский фонд Zeilen Van Vrijheid.
Все отчеты о работе публикует у себя в инсте основатель фонда Олексій Масло.
Шестьсот два дня полномасштабной войны. Ночью россияне ударили ракетами С-300 по Запорожью. Они часто так делают. Ракета попала в дом. А в доме той ночью был мой старый друг Даня.
Утром, когда мы читали новости, Жданов сказал: «А вдруг это его дом?». Я сказала: «Напиши ему», — он уже написал, ответа нет. Я смотрела, сколько часов его не было в телеграме: 8, 10, 11. Мало ли почему человек не был всю ночь, и утро, и начало дня в сети в Запорожье… Я проверяла телеграм и сториз в инстаграме, ничего.
Кто-то пьёт, а я хожу в тренажерный зал, где можно приложить усилие к тому, чтобы тянуть железку и представлять себе, что лупишь свои страхи, отталкиваешь от себя свою боль, со сдавленным воплем пускаешь злость в мышцы. Я проверяла сториз, и одна появилась. Играла громкая музыка, и я бегом побежала в раздевалку через весь зал, чтобы расслышать. Даня с разбитым лицом сказал: «Я жив. На мой третий этаж упал четвертый, но я жив. Меня доставали два часа из-под обломков, у меня сотрясение и так, рука, нога… Но я жив, я жив». Это был его дом. Россияне часто так делают. Где-то каждый день погибает чей-то старый друг, и сегодня — снова не мой.
Я разволновалась несмотря на счастливый исход, все равно разрыдалась. Проходящая мимо тренерша забеспокоилась, а я еле-еле смогла выговорить одно слово: «Живой». Но она сразу поняла меня. Неважно, как и где, но сейчас может быть только «живой» или «убит», всем всё понятно. Корвалол мне был не нужен, я пошла выжимать испуг и волнение килограммами металла.
Думаю о благодарности: благодарна стене, которая не обрушилась на моего друга полностью, воздуху, который остался в завале, спасателям, которые его откопали, и медикам, которые его лечат. Думаю о том, сколько людей в Украине мечтают услышать «живой» — и сколько, к сожалению, слышат другое. Часто — потому что нам не хватает, не хватает, не хватает машин для эвакуации раненых. Многих можно было бы спасти, если бы машин было больше.
Сегодня особенно остро чувствуется хрупкость всей нашей жизни здесь, ненужность всего, кроме самой жизни и взаимопомощи. Сегодня особенно хочется купить больше машин для эвакуации и скорой помощи и особенно больно сталкиваться со ограниченными ресурсами. Сегодня особенно больно быть бесполезной!
Поэтому я напомню вам, что я постоянно собираю донаты на машины для эвакуации и скорой помощи для фонда International Aid Legion, где волонтеры на эти деньги покупают и оборудуют машины для эвакуации на фронте. Моя цель на каждый месяц — собрать от 100.000 грн (2.700$). Это всего 1/6 стоимости готовой к работе по спасению жизни машины. Но это то, что мы можем сделать, надеясь, что кто-то благодаря этому услышит «живой», а не другое.
Monobanka link (ApplePay, Google Pay): https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF
Если у вас не работает ссылка, напишите мне
Monobanka card: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com (“ambulance”)
USDT: TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
Если вы работаете в Европе, у вашей компании есть возможность купить скорую через нидерландский фонд Zeilen Van Vrijheid.
Все отчеты о работе публикует у себя в инсте основатель фонда Олексій Масло.
Томленье духа
610 день полномасштабной войны России с Украиной. Чувствую себя, как потный едва держащийся на ногах боксер с заплывшим глазом и расплющенным в пятачок носом, который 20 месяцев прыгал по рингу, исполняя пчелиный танец вокруг сыплющихся в его сторону ударов неповоротливого тяжелого соперника, сделанного из металла и бетона — и вдруг в замедленной съемке получивший прямой удар в остатки лица. «Уээээээээбббббб!..» — с искаженным скоростью звуком война нахлобучивает мне по голове металлическим кулаком. Уши оглохли, и в уютной пустой тишине, лежа на спине с залитыми потом глазами, я уже не вижу ни соперника, ни ринга — а только неизмеримо высокое небо, с тихо ползущими по нему серыми облаками. С неба смотрит на меня спокойное Ничего. Ничего осталось и у меня внутри.
Верный признак того, что со мной всё плохо — меня начинает интересовать просмотр кино. Ищу фильм, будто это проективные карты на сеансе с психологом, ищу образы и нарративы, которые волнуют. До войны хватало для такой работы собственных снов: яркие, образные и метафорические, они рассказывали о моих чувствах, как обкуренная Пифия. Теперь мне почти не снится снов, а которые снятся, стали серыми, без-образными.
Захотелось посмотреть The Invasion — фильм 2007 года об инопланетном вторжении бактерий, которые заселяются в человеческие личности и уничтожают всю их эмоциональность. Героиня Николь Кидман отважно борется с вторжением. Я смотрела этот фильм в позапрошлой жизни в 18 лет, и конечно, как и во всех фильмах о пришельцах, ужасалась, боялась и «болела» за главных героев. На этот раз всё было не так.
Я сопереживала пришельцам. Конечно, режиссер постарался сделать так, чтобы они казались нам отвратительными: они заражают людей буквально своей блевотиной, а после заражения во время трансформации человек покрывается слизью. Но если взглянуть в суть вещей, люди со своими деструктивными эмоциями кажутся больными извращенцами на фоне этих пришельцев. Вселившись в организм человека, они сохраняют всю его память и отношения, просто делают его спокойным: он перестает ругаться и драться, принимает членов семьи и соседей, разговаривает со всеми выдержанно и вежливо. Люди перестают ругаться, врать друг другу, в городе настает тихий идиллический порядок — все просто ходят по своим делам, аккуратные, вежливые и никогда не потеющие. В новостях показывают, как заканчиваются военные конфликты на всей Земле, с небывалой скоростью подписываются договоры о сотрудничестве и мир вступает в фазу всеобщего процветания.
Мир сдержанных апатичных инопланетян показался мне даже уютным. Я вообще теперь люблю проводить время под столом, где совсем другая жизнь: тихое, уютное, безамбициозное существование детского эскапизма, в котором мебель способна защитить от разъяренных взрослых и их скандалов. Мир, куда заходят только кошки, пока я шелестю там страницами книг. Наверное, есть предел у всего — и у философии оголенных нервов тем более, жить так больше невозможно совсем (мне кажется, я это уже полгода говорю). А жить по-новому я пока не умею, поэтому просто сижу под столом.
На ринге продолжается бой, а я лежу и пялюсь в бесконечную серость внутреннего неба. Я предал сердце своё познанию мудрости, безумия и глупости. И узнал, что и это — томление духа. И утомился.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance: Pay ID 384598265
610 день полномасштабной войны России с Украиной. Чувствую себя, как потный едва держащийся на ногах боксер с заплывшим глазом и расплющенным в пятачок носом, который 20 месяцев прыгал по рингу, исполняя пчелиный танец вокруг сыплющихся в его сторону ударов неповоротливого тяжелого соперника, сделанного из металла и бетона — и вдруг в замедленной съемке получивший прямой удар в остатки лица. «Уээээээээбббббб!..» — с искаженным скоростью звуком война нахлобучивает мне по голове металлическим кулаком. Уши оглохли, и в уютной пустой тишине, лежа на спине с залитыми потом глазами, я уже не вижу ни соперника, ни ринга — а только неизмеримо высокое небо, с тихо ползущими по нему серыми облаками. С неба смотрит на меня спокойное Ничего. Ничего осталось и у меня внутри.
Верный признак того, что со мной всё плохо — меня начинает интересовать просмотр кино. Ищу фильм, будто это проективные карты на сеансе с психологом, ищу образы и нарративы, которые волнуют. До войны хватало для такой работы собственных снов: яркие, образные и метафорические, они рассказывали о моих чувствах, как обкуренная Пифия. Теперь мне почти не снится снов, а которые снятся, стали серыми, без-образными.
Захотелось посмотреть The Invasion — фильм 2007 года об инопланетном вторжении бактерий, которые заселяются в человеческие личности и уничтожают всю их эмоциональность. Героиня Николь Кидман отважно борется с вторжением. Я смотрела этот фильм в позапрошлой жизни в 18 лет, и конечно, как и во всех фильмах о пришельцах, ужасалась, боялась и «болела» за главных героев. На этот раз всё было не так.
Я сопереживала пришельцам. Конечно, режиссер постарался сделать так, чтобы они казались нам отвратительными: они заражают людей буквально своей блевотиной, а после заражения во время трансформации человек покрывается слизью. Но если взглянуть в суть вещей, люди со своими деструктивными эмоциями кажутся больными извращенцами на фоне этих пришельцев. Вселившись в организм человека, они сохраняют всю его память и отношения, просто делают его спокойным: он перестает ругаться и драться, принимает членов семьи и соседей, разговаривает со всеми выдержанно и вежливо. Люди перестают ругаться, врать друг другу, в городе настает тихий идиллический порядок — все просто ходят по своим делам, аккуратные, вежливые и никогда не потеющие. В новостях показывают, как заканчиваются военные конфликты на всей Земле, с небывалой скоростью подписываются договоры о сотрудничестве и мир вступает в фазу всеобщего процветания.
Мир сдержанных апатичных инопланетян показался мне даже уютным. Я вообще теперь люблю проводить время под столом, где совсем другая жизнь: тихое, уютное, безамбициозное существование детского эскапизма, в котором мебель способна защитить от разъяренных взрослых и их скандалов. Мир, куда заходят только кошки, пока я шелестю там страницами книг. Наверное, есть предел у всего — и у философии оголенных нервов тем более, жить так больше невозможно совсем (мне кажется, я это уже полгода говорю). А жить по-новому я пока не умею, поэтому просто сижу под столом.
На ринге продолжается бой, а я лежу и пялюсь в бесконечную серость внутреннего неба. Я предал сердце своё познанию мудрости, безумия и глупости. И узнал, что и это — томление духа. И утомился.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance: Pay ID 384598265
Кризис менеджмент Ч.1
Две недели назад я вляпалась в кризис — один из тех, что накапливаются постепенно, а обрушиваются внезапно. Пусковым крючком стала ракета, которая прилетела в дом моего друга почти что в самую его квартиру, убила нескольких его соседей, а он чудом выжил и даже остался довольно цел. Сколько я ни видела несчастья и не слышала жутчайших историй от друзей и подписчиков, когда это касается тебя — все как в первый раз.
Но до этого кризис копился долго: усталость от бесконечного потока плохих новостей и постоянная недостаточность усилий волонтеров, как бы мы ни старались; утомление от переработок и недосыпа; выгорание от близкого контакта с тяжелым опытом разрушений и гибелей людей, которым ты не можешь помочь; столкновение с обманом и непорядочностью; а уж ретравматизация от атаки Хамас на Израиль 7 октября — это вообще был провал на новый уровень изучения пиздецово устроенных человеческих систем… в общем, как-то всё навалилось сразу. И как я уже писала раньше, я легла под стол читать книги, потому что больше моя кукушка не выдержала бы.
Под столом происходило много всего интересного.
Во-первых, оказалось, что я снова могу читать книги, почти как 2 года назад, хотя и медленнее. Во-вторых, что старые добрые книги всё ещё мой лучший способ отдохнуть от жизни и разобраться в ней одновременно. В-третьих, что после чтения книг мышление успокаивается и структурируется, в отличие от соцсетей, где оно фрагментируется и несколько уплощается из-за неполноты и поверхностности информации. Сопоставив все эти факты, я решила, что соцсетей я надолго в своем познании преисполнилась, и время обращаться к книгам по интересующим меня темам. Ни в чем сложном нельзя разобраться в карточках инстаграма за недельку (я так, конечно, не думала, но нужен был иллюстративный контраст).
Познавать — значит получить доступ к управлению. Почти два года я не могла избавиться от ощущения POV на войне, переживая затапливающий меня опыт и открывая мир таким, каким его рано или поздно открывает думающий человек, умножая знания, умножая печали. Теперь у меня снова есть ощущение мира-объекта, который я могу как субьект исследовать со стороны.
Я думаю, что окончательно перетряхнула меня война Израиля с Хамасом. Как будто переживая повтор всего того, что было со мной два года назад, я ненадолго покинула тело своей личности и смотрела со стороны. Как развивается шоковое состояние людей, адаптации, циклы? — всё так же, как было у меня. Как идет война нарративов, война за внимание и дискурс? — всё по тем же законам, как и у нас. Мой уникальный субъективный опыт (как и всё то, что однажды в жизни уже было впервые) предстал передо мной универсальным человеческим паттерном …наверное, я начинаю стареть в хорошем смысле этого слова.
[дальше🔽]
Две недели назад я вляпалась в кризис — один из тех, что накапливаются постепенно, а обрушиваются внезапно. Пусковым крючком стала ракета, которая прилетела в дом моего друга почти что в самую его квартиру, убила нескольких его соседей, а он чудом выжил и даже остался довольно цел. Сколько я ни видела несчастья и не слышала жутчайших историй от друзей и подписчиков, когда это касается тебя — все как в первый раз.
Но до этого кризис копился долго: усталость от бесконечного потока плохих новостей и постоянная недостаточность усилий волонтеров, как бы мы ни старались; утомление от переработок и недосыпа; выгорание от близкого контакта с тяжелым опытом разрушений и гибелей людей, которым ты не можешь помочь; столкновение с обманом и непорядочностью; а уж ретравматизация от атаки Хамас на Израиль 7 октября — это вообще был провал на новый уровень изучения пиздецово устроенных человеческих систем… в общем, как-то всё навалилось сразу. И как я уже писала раньше, я легла под стол читать книги, потому что больше моя кукушка не выдержала бы.
Под столом происходило много всего интересного.
Во-первых, оказалось, что я снова могу читать книги, почти как 2 года назад, хотя и медленнее. Во-вторых, что старые добрые книги всё ещё мой лучший способ отдохнуть от жизни и разобраться в ней одновременно. В-третьих, что после чтения книг мышление успокаивается и структурируется, в отличие от соцсетей, где оно фрагментируется и несколько уплощается из-за неполноты и поверхностности информации. Сопоставив все эти факты, я решила, что соцсетей я надолго в своем познании преисполнилась, и время обращаться к книгам по интересующим меня темам. Ни в чем сложном нельзя разобраться в карточках инстаграма за недельку (я так, конечно, не думала, но нужен был иллюстративный контраст).
Познавать — значит получить доступ к управлению. Почти два года я не могла избавиться от ощущения POV на войне, переживая затапливающий меня опыт и открывая мир таким, каким его рано или поздно открывает думающий человек, умножая знания, умножая печали. Теперь у меня снова есть ощущение мира-объекта, который я могу как субьект исследовать со стороны.
Я думаю, что окончательно перетряхнула меня война Израиля с Хамасом. Как будто переживая повтор всего того, что было со мной два года назад, я ненадолго покинула тело своей личности и смотрела со стороны. Как развивается шоковое состояние людей, адаптации, циклы? — всё так же, как было у меня. Как идет война нарративов, война за внимание и дискурс? — всё по тем же законам, как и у нас. Мой уникальный субъективный опыт (как и всё то, что однажды в жизни уже было впервые) предстал передо мной универсальным человеческим паттерном …наверное, я начинаю стареть в хорошем смысле этого слова.
[дальше🔽]
Кризис менеджмент Ч.2
Если есть повторяемость и паттерны, то явление поддается исследованию. Война, которая была для меня в прошлом году экзистенциальной бездной черной бури, оказалась таким же социальным механизмом, как и другие. Она оказалась познаваемой — это то, чего я добивалась от своего ума почти два года. И теперь я знаю, что смогу познать этот механизм до его предела. Раньше в своих записях я писала об этом как о романтической мечте в духе «Contra spem spero!» Леси Украинки: надеялась безо всякой надежды. А теперь — совершенно уверена. Главное слишком рано не погибнуть, потому что труд непростой и требует времени. Познать — значит быть способным управлять.
Я всё ещё очень легко утомляюсь и быстро вхожу в штопор «переработала», что заканчивается каким-то гипоманиакальным состоянием, а потом — тревожной раздерганностью. Поэтому я работаю по таймеру и много времени посвящаю стабилизации своей расчувствовавшейся психики. Но, как только я отлежалась немного, наша со Ждановым работа получила новое дыхание: мы начали готовить два разных подкаста про Третью мировую войну, технологическую революцию и необходимую в этих условиях информационную грамотность. Придумали редакторское решение для моей готовящейся книги, которое сделало её гораздо более многослойной. А я стараюсь организовать чтение так, как будто получаю очередное образование по нескольким предметам.
Впервые за почти два года чувствую, что я жива и чего-то хочу. Бубнила из записи в запись все это время: надо вместить в себя войну, надо вырасти над ней, стать больше неё — тогда я вспомню своё имя и что я кроме войны… Наконец могу сказать, что меня зовут Настя, а не Война.
Почему я всё это называю кризисом, если такой неплохой исход для меня?
Кризис — это то, что сбивает с ног, многое рушит и тыкает носом в ошибки. Это тяжелое состояние дел. А исход — это, что мы получаем в результате переосмысления кризиса, когда перебираем обломки принесенных им разрушений: его исход зависит от того, насколько мы честны и насколько готовы перестраиваться. Мне было слишком тяжело писать в самые трудные моменты, да и вообще на фоне всего, что происходит с другими людьми, я предпочитаю не жаловаться, а дышать. Поэтому в текстах получилось очень мало страданий с конструктивным выводом. Но честно, я уже заебалась страдать на публику, какое-то идиотское хобби, извините.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance: Pay ID 384598265
Если есть повторяемость и паттерны, то явление поддается исследованию. Война, которая была для меня в прошлом году экзистенциальной бездной черной бури, оказалась таким же социальным механизмом, как и другие. Она оказалась познаваемой — это то, чего я добивалась от своего ума почти два года. И теперь я знаю, что смогу познать этот механизм до его предела. Раньше в своих записях я писала об этом как о романтической мечте в духе «Contra spem spero!» Леси Украинки: надеялась безо всякой надежды. А теперь — совершенно уверена. Главное слишком рано не погибнуть, потому что труд непростой и требует времени. Познать — значит быть способным управлять.
Я всё ещё очень легко утомляюсь и быстро вхожу в штопор «переработала», что заканчивается каким-то гипоманиакальным состоянием, а потом — тревожной раздерганностью. Поэтому я работаю по таймеру и много времени посвящаю стабилизации своей расчувствовавшейся психики. Но, как только я отлежалась немного, наша со Ждановым работа получила новое дыхание: мы начали готовить два разных подкаста про Третью мировую войну, технологическую революцию и необходимую в этих условиях информационную грамотность. Придумали редакторское решение для моей готовящейся книги, которое сделало её гораздо более многослойной. А я стараюсь организовать чтение так, как будто получаю очередное образование по нескольким предметам.
Впервые за почти два года чувствую, что я жива и чего-то хочу. Бубнила из записи в запись все это время: надо вместить в себя войну, надо вырасти над ней, стать больше неё — тогда я вспомню своё имя и что я кроме войны… Наконец могу сказать, что меня зовут Настя, а не Война.
Почему я всё это называю кризисом, если такой неплохой исход для меня?
Кризис — это то, что сбивает с ног, многое рушит и тыкает носом в ошибки. Это тяжелое состояние дел. А исход — это, что мы получаем в результате переосмысления кризиса, когда перебираем обломки принесенных им разрушений: его исход зависит от того, насколько мы честны и насколько готовы перестраиваться. Мне было слишком тяжело писать в самые трудные моменты, да и вообще на фоне всего, что происходит с другими людьми, я предпочитаю не жаловаться, а дышать. Поэтому в текстах получилось очень мало страданий с конструктивным выводом. Но честно, я уже заебалась страдать на публику, какое-то идиотское хобби, извините.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance: Pay ID 384598265
Ноготочки Ч.1
Вчера посетила онлайн-показ документального фильма Ирис Либерти «Ноготочки» об украинках, которые продолжают заниматься бьюти-процедурами во время полномасштабной войны. Ирис живет в Израиле, и вчерашний показ она открывала при угрозах обстрела и с маникюром. Я не думала, что кто-то когда-то сможет показать мне покрытые акрилом ногти как символ чего-то большего, чем бьюти-индустрия, но вот ведь… они оказались осью, вокруг которой развернулось невероятное количество смыслов, которые взволновали меня, поэтому поделюсь и с вами.
В фильме «Ноготочки» — разговор с женщинами в маникюрном салоне, уже лет 10 работающем на Майдане в Киеве. Одна — основательница бизнеса и мастерица маникюра, другая — ее клиентка последние 8 лет. Они обе рассказывают, как переживают обстрелы, почему не уезжают и зачем женщины таскаются в такие времена красить ногти (оказывается, вовсе не чтобы покрасить ногти). Ирис снимала разговор 7 декабря прошлого года. Я отлично помню эти дни: 5 декабря был массированный ракетный обстрел Киева на много часов, и волонтерка не смогла привезти нам маленькую Кафку, потому что застряла в метро. 6 декабря я ходила по району и пыталась найти хоть какую-то связь, чтобы погуглить что-то про документы, но не нашла в пределах двух станций метро.
Для многих женщин во время войны маникюр, требующий регулярной салонной коррекции стал символом дисциплины, работы над собой и желания жить. В рассуждениях героинь фильма я узнавала многих других женщин, которые оставались поддержкой для себя и других и впечатали в мой мозг образ «незламної українки».
Я думала о нашей маме, которая ходила в парикмахерскую, даже когда начинался обстрел (потому что есть ещё 1.5 часа до подлета, и вообще может не к нам) — ведь она работает в больнице, и ей надо мотивировать и успокаивать своих пациенток одним своим внешним видом. И как она ездила в центр, чтобы лечить женщин, даже когда центр был вымершим, а поезда метро ходили раз в час, а на двор больницы прилетали тяжелые куски металла — осколки ракет. О её подруге, тоже враче, которая отказалась уходить в отпуск в начале вторжения и ездила на работу на велосипеде, когда той весной были проблемы с транспортом и бензином. Я вспомнила женщину в миграционном центре: когда она принимала у меня документы, было раннее утро, начался ракетный обстрел. Делая фото и ксерокопии, она звонила своему ребенку и давала ему инструкции, какой рюкзак взять и с кем пойти в укрытие. Вспомнила девушку-нотариуса, которая работает на Жилянской рядом с тем кирпичным домом, который 17 октября прошлого года наполовину разрушили до основания первые волны российских дронов-камикадзе. Работала она и в дни обстрелов, когда мне срочно нужны были документы: «Обстріл закинчиться — і чекаємо на вас»… Все, конечно, с маникюром.
[продолжение ⬇️]
Вчера посетила онлайн-показ документального фильма Ирис Либерти «Ноготочки» об украинках, которые продолжают заниматься бьюти-процедурами во время полномасштабной войны. Ирис живет в Израиле, и вчерашний показ она открывала при угрозах обстрела и с маникюром. Я не думала, что кто-то когда-то сможет показать мне покрытые акрилом ногти как символ чего-то большего, чем бьюти-индустрия, но вот ведь… они оказались осью, вокруг которой развернулось невероятное количество смыслов, которые взволновали меня, поэтому поделюсь и с вами.
В фильме «Ноготочки» — разговор с женщинами в маникюрном салоне, уже лет 10 работающем на Майдане в Киеве. Одна — основательница бизнеса и мастерица маникюра, другая — ее клиентка последние 8 лет. Они обе рассказывают, как переживают обстрелы, почему не уезжают и зачем женщины таскаются в такие времена красить ногти (оказывается, вовсе не чтобы покрасить ногти). Ирис снимала разговор 7 декабря прошлого года. Я отлично помню эти дни: 5 декабря был массированный ракетный обстрел Киева на много часов, и волонтерка не смогла привезти нам маленькую Кафку, потому что застряла в метро. 6 декабря я ходила по району и пыталась найти хоть какую-то связь, чтобы погуглить что-то про документы, но не нашла в пределах двух станций метро.
Для многих женщин во время войны маникюр, требующий регулярной салонной коррекции стал символом дисциплины, работы над собой и желания жить. В рассуждениях героинь фильма я узнавала многих других женщин, которые оставались поддержкой для себя и других и впечатали в мой мозг образ «незламної українки».
Я думала о нашей маме, которая ходила в парикмахерскую, даже когда начинался обстрел (потому что есть ещё 1.5 часа до подлета, и вообще может не к нам) — ведь она работает в больнице, и ей надо мотивировать и успокаивать своих пациенток одним своим внешним видом. И как она ездила в центр, чтобы лечить женщин, даже когда центр был вымершим, а поезда метро ходили раз в час, а на двор больницы прилетали тяжелые куски металла — осколки ракет. О её подруге, тоже враче, которая отказалась уходить в отпуск в начале вторжения и ездила на работу на велосипеде, когда той весной были проблемы с транспортом и бензином. Я вспомнила женщину в миграционном центре: когда она принимала у меня документы, было раннее утро, начался ракетный обстрел. Делая фото и ксерокопии, она звонила своему ребенку и давала ему инструкции, какой рюкзак взять и с кем пойти в укрытие. Вспомнила девушку-нотариуса, которая работает на Жилянской рядом с тем кирпичным домом, который 17 октября прошлого года наполовину разрушили до основания первые волны российских дронов-камикадзе. Работала она и в дни обстрелов, когда мне срочно нужны были документы: «Обстріл закинчиться — і чекаємо на вас»… Все, конечно, с маникюром.
[продолжение ⬇️]
Ноготочки Ч.2
Но накрашенные ногти стали не только символом женской украинской стойкости и оптимизма или бытового сопротивления женщин деморализующей силе войны. Это также и символ трагедии, которую принесла в Украину российская агрессия.
Фото руки убитой россиянами жительницы Бучи Ирины Филькиной со свежим красным маникюром стала таким символом для всего мира. Но к сожалению, после Бучи такие фотографии появлялись вновь. 14 января 2023 года — фотография Евгения Малолетки из разрушенного ракетой дома на набережной в Днепре: руга погибшей под завалами женщины с нюдовым маникюром на длинных пальцах рядом с выжившей детской книжной «Обережно: хлопці!». 1 июня 2023 года — фото мягких полных рук с длинными алыми ногтями погибшей после обстрела Киева женщины. Эти фотографии западают в голову абсурдным и трагическим диссонансом. Наверное, есть и ещё, но я их не видела.
Маникюр стал не только символом, но и точкой культурных конфликтов. Не одна украинка-беженка столкнулась в Европе с непониманием и осуждением: если в Украине маникюр входит в представление женщин о базовых необходимостях, то в Европе это символ роскоши и излишеств. Состояние ногтей беженок (а также ресниц, бровей, волос) из Украины вскрыло несоответствие европейских представлений о беженцах от войны и реальностью. А это в который раз возвращает нас к теме абсурдного требования общества к жертвам (жертвам войн, болезней, изнасилований): они должны быть достаточно жалкими, чтобы им хотелось помогать. Никто не хочет помогать незламним, тем более — с маникюром. Авторка фильма и сама рассказывала, что такой маникюрный социальный триггер простирается далеко за пределы войны в Украине: ей, например, не хотели ставить диагноз психиатры при тяжелом расстройстве, потому что свежий маникюр — признак контроля женщины над своей жизнью, а значит — «нормальности».
В проблемы маникюра и других бьюти-практик женщин из ЗСУ даже лезть страшно. Надеюсь, об этом расскажут они сами, когда будут готовы.
После фильма Ирис мне кажется, что на тему маникюра можно написать диссертацию, но тут вам не там, поэтому закончу так. Отношение женщин во время войны в Украине к маникюру напоминает отношение, которое предлагается самураям в Кодексе Бусидо: следи за собой, потому что в любой момент ты можешь умереть — и в таком виде войти в Вечность.
Но накрашенные ногти стали не только символом женской украинской стойкости и оптимизма или бытового сопротивления женщин деморализующей силе войны. Это также и символ трагедии, которую принесла в Украину российская агрессия.
Фото руки убитой россиянами жительницы Бучи Ирины Филькиной со свежим красным маникюром стала таким символом для всего мира. Но к сожалению, после Бучи такие фотографии появлялись вновь. 14 января 2023 года — фотография Евгения Малолетки из разрушенного ракетой дома на набережной в Днепре: руга погибшей под завалами женщины с нюдовым маникюром на длинных пальцах рядом с выжившей детской книжной «Обережно: хлопці!». 1 июня 2023 года — фото мягких полных рук с длинными алыми ногтями погибшей после обстрела Киева женщины. Эти фотографии западают в голову абсурдным и трагическим диссонансом. Наверное, есть и ещё, но я их не видела.
Маникюр стал не только символом, но и точкой культурных конфликтов. Не одна украинка-беженка столкнулась в Европе с непониманием и осуждением: если в Украине маникюр входит в представление женщин о базовых необходимостях, то в Европе это символ роскоши и излишеств. Состояние ногтей беженок (а также ресниц, бровей, волос) из Украины вскрыло несоответствие европейских представлений о беженцах от войны и реальностью. А это в который раз возвращает нас к теме абсурдного требования общества к жертвам (жертвам войн, болезней, изнасилований): они должны быть достаточно жалкими, чтобы им хотелось помогать. Никто не хочет помогать незламним, тем более — с маникюром. Авторка фильма и сама рассказывала, что такой маникюрный социальный триггер простирается далеко за пределы войны в Украине: ей, например, не хотели ставить диагноз психиатры при тяжелом расстройстве, потому что свежий маникюр — признак контроля женщины над своей жизнью, а значит — «нормальности».
В проблемы маникюра и других бьюти-практик женщин из ЗСУ даже лезть страшно. Надеюсь, об этом расскажут они сами, когда будут готовы.
После фильма Ирис мне кажется, что на тему маникюра можно написать диссертацию, но тут вам не там, поэтому закончу так. Отношение женщин во время войны в Украине к маникюру напоминает отношение, которое предлагается самураям в Кодексе Бусидо: следи за собой, потому что в любой момент ты можешь умереть — и в таком виде войти в Вечность.
Счастье Ч.1
626 дней полномасштбаного вторжения России в Украину. Осень в этом году теплая и какая-то дружественная, учитывая предчувствие, что Россия копит ракеты и дроны-камикадзе к холодам, чтобы лишить нас электричества и тепла в критический момент. К холодам, как в прошлом году. Тогда массовые обстрелы инфраструктуры начались в октябре, и мы уже осенью сидели без электричества и сидели в общем коридоре по полдня, считая взрывы. К холодам. Но их всё нет.
Вчера приехал из Запорожья друг, которого 18 октября завалило в его доме, разрушенном российской ракетной атакой. Обнять друга, который мог бы погибнуть (и про которого ты какое-то количество часов думал, что он, может быть, погиб) — ни с чем не сравнимое впечатление.
Мы, конечно, оттопыривали уши изо всех сил, чтобы не пропустить ничего: как это, когда тебя заваливает после взрыва? Каждый из нас сотни раз представлял себе, как это будет — но в реальности всё равно совсем не так. Говорит, слышишь взрыв и раз! — темнота, и ты не можешь двигаться, потому что тело и голову зажимает между огромными обломками стен. Никаких эпичных разрушений увидеть не успеваешь. Только в какой-то момент чувствуешь, как заканчивается воздух, — говорит он, и я молчу, потому что мне даже от этого разговора не хватает воздуха.
Как же нам повезло: десятью сантиметрами меньше места между плит, которые сдавили его голову, часом дольше без воздуха… мне открылось совсем новое чувство счастья, не похожее на луч солнца, скачущий по нежно пахнущим цветам. Новое счастье пахнет пылью, мутит в груди, а на вкус — как кровь с марципаном. Спасибо, случайность! Не всем так везёт.
Вечером после встречи мы необычно веселы. Я ложусь рано и начинается воздушная тревога: на Киев что-то летит. В темноте Жданов сидит рядом с моей кроватью в кресле, за окном что-то далёко гремит, и я спрашиваю сквозь сон: «Это что, взрыв?», — «Да, летят шахеды, я разбужу тебя, если что». Я проваливаюсь в сладкий сон: я не верю, что до нас что-то долетит. Ночью россияне запускают по Украине 30 беспилотников. 52 дня прошли без обстрелов Киева. Я успела выспаться за почти два месяца!
Сегодня утром взрыв раздается, когда мы (я, муж и кошка) толпимся у входа в кухню, чтобы замутить всем завтрак. Бадам!1!!
[дальше ⬇️]
626 дней полномасштбаного вторжения России в Украину. Осень в этом году теплая и какая-то дружественная, учитывая предчувствие, что Россия копит ракеты и дроны-камикадзе к холодам, чтобы лишить нас электричества и тепла в критический момент. К холодам, как в прошлом году. Тогда массовые обстрелы инфраструктуры начались в октябре, и мы уже осенью сидели без электричества и сидели в общем коридоре по полдня, считая взрывы. К холодам. Но их всё нет.
Вчера приехал из Запорожья друг, которого 18 октября завалило в его доме, разрушенном российской ракетной атакой. Обнять друга, который мог бы погибнуть (и про которого ты какое-то количество часов думал, что он, может быть, погиб) — ни с чем не сравнимое впечатление.
Мы, конечно, оттопыривали уши изо всех сил, чтобы не пропустить ничего: как это, когда тебя заваливает после взрыва? Каждый из нас сотни раз представлял себе, как это будет — но в реальности всё равно совсем не так. Говорит, слышишь взрыв и раз! — темнота, и ты не можешь двигаться, потому что тело и голову зажимает между огромными обломками стен. Никаких эпичных разрушений увидеть не успеваешь. Только в какой-то момент чувствуешь, как заканчивается воздух, — говорит он, и я молчу, потому что мне даже от этого разговора не хватает воздуха.
Как же нам повезло: десятью сантиметрами меньше места между плит, которые сдавили его голову, часом дольше без воздуха… мне открылось совсем новое чувство счастья, не похожее на луч солнца, скачущий по нежно пахнущим цветам. Новое счастье пахнет пылью, мутит в груди, а на вкус — как кровь с марципаном. Спасибо, случайность! Не всем так везёт.
Вечером после встречи мы необычно веселы. Я ложусь рано и начинается воздушная тревога: на Киев что-то летит. В темноте Жданов сидит рядом с моей кроватью в кресле, за окном что-то далёко гремит, и я спрашиваю сквозь сон: «Это что, взрыв?», — «Да, летят шахеды, я разбужу тебя, если что». Я проваливаюсь в сладкий сон: я не верю, что до нас что-то долетит. Ночью россияне запускают по Украине 30 беспилотников. 52 дня прошли без обстрелов Киева. Я успела выспаться за почти два месяца!
Сегодня утром взрыв раздается, когда мы (я, муж и кошка) толпимся у входа в кухню, чтобы замутить всем завтрак. Бадам!1!!
[дальше ⬇️]
Счастье Ч.2
Я бегу открывать дверь в коридор, муж бежит за кошкой. Бададам!! Мы выплескиваемся в наше «укрытие» и я стискиваю в руках Кафку, чей хвост стал похож на огромный ёршик для туалета, а глаза — на пуговицы с белой каймой, так она их выпучила. Бам! Помятая соседка в пижаме выпрыгивает из своей квартиры. Бум! Бум! Бум! В синем халате выходит сосед.
Мы пучим глаза в телефоны, где не объявлена тревога: это значит, что была запущена баллистика. Такая ракета летит очень быстро и по баллистической траектории: поднимается высоко-высоко в воздух и атакует резко сверху, поэтому ее трудно засечь — она может прилететь через 1,5 минуты после ее обнаружения, а может вообще подкрасться незаметно. Пока мы обсуждаем аэрофизику и мощности ППО, наконец включается сирена. Спорим о слуховых впечатлениях: это были прилеты или перехват ППО? В прошлом году защититься от баллистических ракет было почти невозможно, тем более — вовремя попасть в укрытие.
Скоро приходят новости: баллистику сбили на подлете к Киеву зенитно-ракетным комплексом Patriot. Я вспоминаю, как впервые услышала их гулкую сотрясающую землю (и нашу квартиру) работу в мае, когда по Киеву лупасили каждый день. Меня это приводило в мрачный восторг, и каждый «вылет» патриота я подскакивала в горячечном ликовании человека с хроническим недосыпом от ракетных атак с криками: «Агааа! хахааа! вот так-то!!!» А теперь я нежно люблю ППО и по другой причине, там служит мой друг Влад. Может быть, именно когда я беспечно засыпаю в своей кровати, он не спит, потому что целит в очередной зловредный шахед. Может быть, именно он и его ребята сегодня утром отвели от нас подлую российскую балистичную смерть.
Счастье, когда все живы. Горько, что не всем так повезло. Наше счастье похоже на осколок разбитой рюмки, которую вытаскиваешь из ладони: ты живой, но от такого счастья навсегда остается след.
Поддержите наш со Ждановым и Кафкой сбор на генератор бесперебойного питания для служащих ППО.
Полная стоимость генератора 19.200$, мы собираем 4.200$. Помогите нам защитить небо от российских атак. Воздушная оборона защищает наши жизни! Генератор поможет ППО работать, даже если атаки на инфраструктуру обесточат линии электропередач.
Ссылка на Монобанку: https://send.monobank.ua/jar/qPtkqJjTH
Карта Монобанки: 5375 4112 1003 7730
PayPal: serg.m.y@gmail.com (“ППО/PPO”)
USDT: TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
За сентябрь Россия запустила по Украине 503 шахеда и 89 ракет, за октябрь — 243 шахеда и 24 ракеты. И это всё ещё до холодов.
Я бегу открывать дверь в коридор, муж бежит за кошкой. Бададам!! Мы выплескиваемся в наше «укрытие» и я стискиваю в руках Кафку, чей хвост стал похож на огромный ёршик для туалета, а глаза — на пуговицы с белой каймой, так она их выпучила. Бам! Помятая соседка в пижаме выпрыгивает из своей квартиры. Бум! Бум! Бум! В синем халате выходит сосед.
Мы пучим глаза в телефоны, где не объявлена тревога: это значит, что была запущена баллистика. Такая ракета летит очень быстро и по баллистической траектории: поднимается высоко-высоко в воздух и атакует резко сверху, поэтому ее трудно засечь — она может прилететь через 1,5 минуты после ее обнаружения, а может вообще подкрасться незаметно. Пока мы обсуждаем аэрофизику и мощности ППО, наконец включается сирена. Спорим о слуховых впечатлениях: это были прилеты или перехват ППО? В прошлом году защититься от баллистических ракет было почти невозможно, тем более — вовремя попасть в укрытие.
Скоро приходят новости: баллистику сбили на подлете к Киеву зенитно-ракетным комплексом Patriot. Я вспоминаю, как впервые услышала их гулкую сотрясающую землю (и нашу квартиру) работу в мае, когда по Киеву лупасили каждый день. Меня это приводило в мрачный восторг, и каждый «вылет» патриота я подскакивала в горячечном ликовании человека с хроническим недосыпом от ракетных атак с криками: «Агааа! хахааа! вот так-то!!!» А теперь я нежно люблю ППО и по другой причине, там служит мой друг Влад. Может быть, именно когда я беспечно засыпаю в своей кровати, он не спит, потому что целит в очередной зловредный шахед. Может быть, именно он и его ребята сегодня утром отвели от нас подлую российскую балистичную смерть.
Счастье, когда все живы. Горько, что не всем так повезло. Наше счастье похоже на осколок разбитой рюмки, которую вытаскиваешь из ладони: ты живой, но от такого счастья навсегда остается след.
Поддержите наш со Ждановым и Кафкой сбор на генератор бесперебойного питания для служащих ППО.
Полная стоимость генератора 19.200$, мы собираем 4.200$. Помогите нам защитить небо от российских атак. Воздушная оборона защищает наши жизни! Генератор поможет ППО работать, даже если атаки на инфраструктуру обесточат линии электропередач.
Ссылка на Монобанку: https://send.monobank.ua/jar/qPtkqJjTH
Карта Монобанки: 5375 4112 1003 7730
PayPal: serg.m.y@gmail.com (“ППО/PPO”)
USDT: TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
За сентябрь Россия запустила по Украине 503 шахеда и 89 ракет, за октябрь — 243 шахеда и 24 ракеты. И это всё ещё до холодов.
An ordinary day in Ukraine. Part 1
I want you to remember the darkest — but still ordinary — days in Ukraine: come with me in my memory of the last year. It is November 15, 2022, the 265 day of Russia's full-scale military invasion in Ukraine. The day of the forth Russia's most massive missile attack since the beginning of the war: in just a few hours, they launched nearly 100 rockets at us (plus some number of Iranian kamikaze drones). It sounds horrific. Yet, for me and many others, it was another "ordinary day" in Ukraine during wartime. Here's how it unfolded.
My husband and I woke up half an hour before the power outage. Since the first massive strike on the energy infrastructure in early October, our Kyiv neighborhood experiences 12 hours of power outage daily (meaning no heating, mobile communication, or internet). Our first move is to boil water while we still can; those two liters in a thermos will be our sole source of warmth for hours — and it's almost winter outside. I managed to wash and dry my hair (usually, I skip the hairdryer to save electricity, but I have to due to the colder weather, plus I needed to go visit my husband's grandmother). By breakfast, the power was already out, and we cooked eggs on a portable gas burner for happy tourists in some sunny mountains.
After arriving at grandmother's place, I was listening to her stories about the 1870s, when her grandfather, a serf, walked home on foot after the end of his mandatory military service. Suddenly my husband called from the other end of the city. He and the neighbors were already in the communal corridor: Russian rockets were audible and visible over our house.
Ukraine lacks proper bomb shelters, this country has not been preparing for wars. During rocket attacks, we have 3 choices: run to the subway (but during these 15 minutes rocket fragments and debris might kill us), descend into the technical basement of our building (but if a rocket hits, it could collapse — plus, there's a water boiler that might explode), or stay on our floor in the communal corridor between apartments, several walls away from windows. We opt for the third option: it protects against fragments, and if a rocket hits the building, well… the corridor's thick load-bearing wall might provide shelter from debris if you’re lucky.
Grandma is not very mobile, so we stayed with her on the couch. While communication lasted, I read the news aloud to her: they are bombing Kharkiv and Lviv, Sumy and Ternopil, Poltava and Kovel, Kremenchuk and Lutsk, Dnipro and Rivne, Kryvyi Rih… "Oh, this is Zelensky's homeland!" — Grandma remarks. She always says this when Kryvyi Rih is bombed, believing Putin targets the city out of envy for Zelensky. They are bombing Khmelnytskyi, Odessa, Zhytomyr, Kropyvnytskyi and Vinnytsia, Cherkasy and Chernihiv. And Kyiv. Grandma gasps and curses.
96 rockets on the energy infrastructure in a few hours. Power is gone. Four houses down from my friend's place, rocket’s debris hit two residential buildings in the Pechersk district, a woman was killed in one of them. The connection frequently dropped. For entertainment, Grandma and I sang "Chervona Kalyna'' together and ate some meatballs.
[continued in the next post]
I want you to remember the darkest — but still ordinary — days in Ukraine: come with me in my memory of the last year. It is November 15, 2022, the 265 day of Russia's full-scale military invasion in Ukraine. The day of the forth Russia's most massive missile attack since the beginning of the war: in just a few hours, they launched nearly 100 rockets at us (plus some number of Iranian kamikaze drones). It sounds horrific. Yet, for me and many others, it was another "ordinary day" in Ukraine during wartime. Here's how it unfolded.
My husband and I woke up half an hour before the power outage. Since the first massive strike on the energy infrastructure in early October, our Kyiv neighborhood experiences 12 hours of power outage daily (meaning no heating, mobile communication, or internet). Our first move is to boil water while we still can; those two liters in a thermos will be our sole source of warmth for hours — and it's almost winter outside. I managed to wash and dry my hair (usually, I skip the hairdryer to save electricity, but I have to due to the colder weather, plus I needed to go visit my husband's grandmother). By breakfast, the power was already out, and we cooked eggs on a portable gas burner for happy tourists in some sunny mountains.
After arriving at grandmother's place, I was listening to her stories about the 1870s, when her grandfather, a serf, walked home on foot after the end of his mandatory military service. Suddenly my husband called from the other end of the city. He and the neighbors were already in the communal corridor: Russian rockets were audible and visible over our house.
Ukraine lacks proper bomb shelters, this country has not been preparing for wars. During rocket attacks, we have 3 choices: run to the subway (but during these 15 minutes rocket fragments and debris might kill us), descend into the technical basement of our building (but if a rocket hits, it could collapse — plus, there's a water boiler that might explode), or stay on our floor in the communal corridor between apartments, several walls away from windows. We opt for the third option: it protects against fragments, and if a rocket hits the building, well… the corridor's thick load-bearing wall might provide shelter from debris if you’re lucky.
Grandma is not very mobile, so we stayed with her on the couch. While communication lasted, I read the news aloud to her: they are bombing Kharkiv and Lviv, Sumy and Ternopil, Poltava and Kovel, Kremenchuk and Lutsk, Dnipro and Rivne, Kryvyi Rih… "Oh, this is Zelensky's homeland!" — Grandma remarks. She always says this when Kryvyi Rih is bombed, believing Putin targets the city out of envy for Zelensky. They are bombing Khmelnytskyi, Odessa, Zhytomyr, Kropyvnytskyi and Vinnytsia, Cherkasy and Chernihiv. And Kyiv. Grandma gasps and curses.
96 rockets on the energy infrastructure in a few hours. Power is gone. Four houses down from my friend's place, rocket’s debris hit two residential buildings in the Pechersk district, a woman was killed in one of them. The connection frequently dropped. For entertainment, Grandma and I sang "Chervona Kalyna'' together and ate some meatballs.
[continued in the next post]
An ordinary day in Ukraine. Part 2
My husband's mother is a doctor. During the hours of shelling, she’s been standing on a crowded metro station with other medics (nowhere to sit). If the shelling ends by the end of her shift, they all return from shelter to the hospital in the city center to resume work. But this time, the working day ended before the shelling did. Mom returned in the evening, her legs shaky. Later, her friend, over whom a rocket was shot down near Kyiv, called. She was driving on a rural highway when it happened, stopping the car for some time.
It's still unclear if I can get home on the other side of the Dnipro River: bridges are closed, and one metro line stopped operating due to shelling. My husband and I agreed to go outside every hour and attempt to call, as if the connection will go away completely: outside, you might find a signal, but at home, it won't work.
But this time Russia has run out of missiles, the air raid alarm is finally canceled, and the metro's full operation resumes. Five minutes later, I was standing and waiting for the first train. Transfers were chaotic, with people stuck in the city center all day attempting to return home. In the crowd, many conversations were overheard. Women in elegant coats discussed heating options for their apartments: gas or firewood. A young man on the phone detailed the appearance of rockets with an eyewitness of the attacks. A girl cried, covering her face with her hands, on a seat.
The day started as it began: at home, no power, no connection, no hot water. As a result of the attack, 15 energy facilities were damaged, more than 7 million customers were disconnected from energy consumption. We finished canned food, heated water on a portable gas burner for happy tourists. And under the light of a small LED flashlight, we sat and read aloud Yaroslav Hrytsak's book "Overcoming the Past" about Ukraine's history.
At night, I dreamt I was living in a time loop. Every day, I argued and quarreled with different people, and each subsequent day, the conflict escalated until my opponents turned into monsters with claws, scales, and glowing empty eyes. Against them, I had no strength, and I plunged into darkness without light and connection.
In the morning, I wake up with a crumpled and tired face — after the mass shelling, I'm always getting 7 years older, and patches and smoothies are unlikely to help. Electricity is out again. I am trying to shower with a flashlight: the water trickled barely warm and brown. Fortunately, we have water at all, unlike in Mykolaiv, where it's been absent for half a year.
Now I will read the news about yesterday's shelling and find out how many people perished.
Thus begins another ordinary day in Ukraine.
Please support my partial fundraising for an uninterrupted power supply generator for Ukrainian air defense! Help protect us from Russian attacks! The generator will help air defense work even if attacks on infrastructure cut off power lines.
PayPal: serg.m.y@gmail.com (“PPO”)
You can also donate via Apple/Google pay clicking the link https://send.monobank.ua/jar/qPtkqJjTH
The total cost is $19,000; we are raising $4,200 and have already collected a half. Please share this post.
🙏
My husband's mother is a doctor. During the hours of shelling, she’s been standing on a crowded metro station with other medics (nowhere to sit). If the shelling ends by the end of her shift, they all return from shelter to the hospital in the city center to resume work. But this time, the working day ended before the shelling did. Mom returned in the evening, her legs shaky. Later, her friend, over whom a rocket was shot down near Kyiv, called. She was driving on a rural highway when it happened, stopping the car for some time.
It's still unclear if I can get home on the other side of the Dnipro River: bridges are closed, and one metro line stopped operating due to shelling. My husband and I agreed to go outside every hour and attempt to call, as if the connection will go away completely: outside, you might find a signal, but at home, it won't work.
But this time Russia has run out of missiles, the air raid alarm is finally canceled, and the metro's full operation resumes. Five minutes later, I was standing and waiting for the first train. Transfers were chaotic, with people stuck in the city center all day attempting to return home. In the crowd, many conversations were overheard. Women in elegant coats discussed heating options for their apartments: gas or firewood. A young man on the phone detailed the appearance of rockets with an eyewitness of the attacks. A girl cried, covering her face with her hands, on a seat.
The day started as it began: at home, no power, no connection, no hot water. As a result of the attack, 15 energy facilities were damaged, more than 7 million customers were disconnected from energy consumption. We finished canned food, heated water on a portable gas burner for happy tourists. And under the light of a small LED flashlight, we sat and read aloud Yaroslav Hrytsak's book "Overcoming the Past" about Ukraine's history.
At night, I dreamt I was living in a time loop. Every day, I argued and quarreled with different people, and each subsequent day, the conflict escalated until my opponents turned into monsters with claws, scales, and glowing empty eyes. Against them, I had no strength, and I plunged into darkness without light and connection.
In the morning, I wake up with a crumpled and tired face — after the mass shelling, I'm always getting 7 years older, and patches and smoothies are unlikely to help. Electricity is out again. I am trying to shower with a flashlight: the water trickled barely warm and brown. Fortunately, we have water at all, unlike in Mykolaiv, where it's been absent for half a year.
Now I will read the news about yesterday's shelling and find out how many people perished.
Thus begins another ordinary day in Ukraine.
Please support my partial fundraising for an uninterrupted power supply generator for Ukrainian air defense! Help protect us from Russian attacks! The generator will help air defense work even if attacks on infrastructure cut off power lines.
PayPal: serg.m.y@gmail.com (“PPO”)
You can also donate via Apple/Google pay clicking the link https://send.monobank.ua/jar/qPtkqJjTH
The total cost is $19,000; we are raising $4,200 and have already collected a half. Please share this post.
🙏
Спасти из оккупации
На фото ниже — Олена. Она занимается поиском, экспертизой и покупкой машин для International Aid Legion, на которые мы с вами собираем деньги. А ещё Олена ветеринарный врач и специалистка по реабилитации лошадей. Она спасла почти полсотни коней из-под российских обстрелов, об этом в прошлом году много писали в медиа, например, на Суспільном. Олена вывезла 6 своих лошадей в Европу, где живет с ними, 7 котами, 4 собаками, 3 детьми и единственным мужем — и продолжает оттуда каждый день помогать людям и животным в Украине.
В эти дни она взялась провести невероятно сожную операцию по спасению коня… из российской оккупации. Дело рискованное, но возможное.
Рассказываю с начала, а вы, пожалуйста, расскажите об этом кейсе людям, которые занимаются животными, потому что тут очень нужна их финансовая помощь. Нам очень нужны ваши репосты во всех соцсетях.
Итак, есть конь, любимое животное маленькой девочки и ее мамы. Семья с конем живет в зоне активных боевых действий. Лошадь стоит закрытая уже несколько недель, потому что её небезопасно выпустить размяться — стреляют со всех сторон. У него уже были ранения и контузия, но пока что на поведении это отразилось не фатально. Однако если животное будет оставаться в таких условиях долго — конечно, все станет хуже.
К сожалению, сейчас речь не идет о том, чтобы увезти оттуда людей (и это пока что не тема для обсуждений, пожалуйста, проявите деликатность).
У Олены есть план. Она уже обменялась опытом с людьми, которые вывозили из оккупации целые табуны. У нее есть контакты тех, кто сможет вывести коня с линии соприкосновения, и других перевозчиков. Если все удастся, то конь поедет из дома до Мариуполя, оттуда через РФ в ЕС и приедет к Олене и её лошадям в Польшу. Олена пообещала маленькой владелице коня, что когда это все кончится, она снова сможет увидеть его. А она пока позаботится об их любимом друге.
Чтобы реализовать этот план, нужна космическая сумма в 7000$. Да, эта лошадь на рынке не стоит столько, сколько будет стоить дорога, но для маленькой девочки, которая родилась в ночь на начало полномасштабного вторжения и не видела в своей жизни ничего кроме войны и кошмара, эта лошадь — самое ценное, что есть.
Мы хотим дать маме и дочке эту надежду увидеться со своим конем в безопасном месте. И немного развязать им руки, потому что сидеть в убежище без лошади гораздо легче, чем с.
Пожалуйста, поддержите операцию спасения коня из зоны боевых действий донатом и репостом! Важны любые суммы, не бывает слишком маленького доната.
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/PvonvsmZJ
Карта Моно: 4441 1144 5757 6922
Карта Приват: 5168 7450 1815 7666
Если вам нужен крипто адрес или реквизиты для свифта, напишите Олене в инст (там же можно следить за развитием событий).
На фото ниже — Олена. Она занимается поиском, экспертизой и покупкой машин для International Aid Legion, на которые мы с вами собираем деньги. А ещё Олена ветеринарный врач и специалистка по реабилитации лошадей. Она спасла почти полсотни коней из-под российских обстрелов, об этом в прошлом году много писали в медиа, например, на Суспільном. Олена вывезла 6 своих лошадей в Европу, где живет с ними, 7 котами, 4 собаками, 3 детьми и единственным мужем — и продолжает оттуда каждый день помогать людям и животным в Украине.
В эти дни она взялась провести невероятно сожную операцию по спасению коня… из российской оккупации. Дело рискованное, но возможное.
Рассказываю с начала, а вы, пожалуйста, расскажите об этом кейсе людям, которые занимаются животными, потому что тут очень нужна их финансовая помощь. Нам очень нужны ваши репосты во всех соцсетях.
Итак, есть конь, любимое животное маленькой девочки и ее мамы. Семья с конем живет в зоне активных боевых действий. Лошадь стоит закрытая уже несколько недель, потому что её небезопасно выпустить размяться — стреляют со всех сторон. У него уже были ранения и контузия, но пока что на поведении это отразилось не фатально. Однако если животное будет оставаться в таких условиях долго — конечно, все станет хуже.
К сожалению, сейчас речь не идет о том, чтобы увезти оттуда людей (и это пока что не тема для обсуждений, пожалуйста, проявите деликатность).
У Олены есть план. Она уже обменялась опытом с людьми, которые вывозили из оккупации целые табуны. У нее есть контакты тех, кто сможет вывести коня с линии соприкосновения, и других перевозчиков. Если все удастся, то конь поедет из дома до Мариуполя, оттуда через РФ в ЕС и приедет к Олене и её лошадям в Польшу. Олена пообещала маленькой владелице коня, что когда это все кончится, она снова сможет увидеть его. А она пока позаботится об их любимом друге.
Чтобы реализовать этот план, нужна космическая сумма в 7000$. Да, эта лошадь на рынке не стоит столько, сколько будет стоить дорога, но для маленькой девочки, которая родилась в ночь на начало полномасштабного вторжения и не видела в своей жизни ничего кроме войны и кошмара, эта лошадь — самое ценное, что есть.
Мы хотим дать маме и дочке эту надежду увидеться со своим конем в безопасном месте. И немного развязать им руки, потому что сидеть в убежище без лошади гораздо легче, чем с.
Пожалуйста, поддержите операцию спасения коня из зоны боевых действий донатом и репостом! Важны любые суммы, не бывает слишком маленького доната.
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/PvonvsmZJ
Карта Моно: 4441 1144 5757 6922
Карта Приват: 5168 7450 1815 7666
Если вам нужен крипто адрес или реквизиты для свифта, напишите Олене в инст (там же можно следить за развитием событий).
День волонтера
На этой войне у меня две запойных привычки. Бухаю я железки в зале, а курю — сборы для украинских волонтеров. High от закрытого сбора и рядом не валялся с этим вашим тетрагидрокананбинолом.
Ровно год назад прошлым ноябрем я начала заниматься волонтерством так, как умею: рассказывать про важные инициативы, которые могут помочь украинцам, и собирать на них деньги.
В мае этого года я начала открывать свои сборы и стала регулярным микросборщиком для сил ППО воздушного командования Схід. Вместе с моим другом художником и военным Владом Мельником мы сначала собрали 5.500$, потом поставили планку в 16.000$, а потом уже Влад организовал такого «Тыловика ППО», что я потеряла счет. В ноябре мы с вами закрыли для служащих в противовоздушных силах частичный сбор на генератор бесперебойного питания — 4.400$ за три недели! Эти деньги помогут защитить всех, кто спит под небом, которое терроризирует российская армия.
В июне я стала постоянным фандрейзером для фонда «International Aid Legion» по направлению эвакуации раненых. Это уже аж полгода назад, за которые мы с вами перечислили на машины для эвакуации (медеваки и кейсеваки) больше 35.000$! Чтобы понять, что это за сумма, представьте себе, что если бы мы собрали такую сумму за раз — то мы смогли бы запустить в работу две очень даже хорошо экипированных скорых.
За работой волонтеров-сборщиков стоят километры текста, интерактива и видео, килочасы бесплатной маркетинговой и пиар работы, творческие муки и попытки быть интереснее и веселее, чем мы на самом деле в жизни. Отчаяние и уныние от медленно растущих чисел, творческий кризис и желание утопиться в стакане томатного сока. Мне кажется, никто из нас в жизни не видел таких денег за свою работу, как те суммы, что мы собираем бесплатно. Так вышло, что я знаю много о жизни этих людей не только по себе: иногда я волонтерю для волонтеров, которые волонтерят для волонтеров — то есть бесплатно консультирую таких же фандрайзеров, как я.
Поэтому хочу отдельно поздравить с международным Днем волонтера своих «коллег» — тех, кто сидит на соцсетевом фандрайзинге для тех волонтеров, которые работают «на пленере». Мы по сравнению с настоящими волонтерами, конечно, как собака прошлого и догге настоящего на известном меме. Но благодаря нам они могут купить на одну машину больше!
Я очен уважаю своих «полевых» волонтеров, с которыми работаю в «International Aid Legion». Поздравляю их с их международным днем! Спасибо им за то, что существует волонтерство, которое спасает жизни (и мою психику).
Если вы хотите поздравить волонтеров с их днем, то нет способа лучше, чем донат на декабрьский сбор: я стараюсь собрать от 4.000$ за месяц. Скорые нужны постоянно!
Monobanka link (ApplePay, Google Pay): https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Если у вас не работает ссылка, прокрутите страницу вниз и введите данные своей карты вручную, как для оплаты в магазине)
Monobanka card: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com (“ambulance”)
USDT: TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
Если вы работаете в Европе, у вашей компании есть возможность задонатить или купить целую скорую через нидерландский фонд Zeilen Van Vrijheid.
Все отчеты о работе публикует у себя в инсте основатель фонда Олексій Масло.
Спасибо вам!
На этой войне у меня две запойных привычки. Бухаю я железки в зале, а курю — сборы для украинских волонтеров. High от закрытого сбора и рядом не валялся с этим вашим тетрагидрокананбинолом.
Ровно год назад прошлым ноябрем я начала заниматься волонтерством так, как умею: рассказывать про важные инициативы, которые могут помочь украинцам, и собирать на них деньги.
В мае этого года я начала открывать свои сборы и стала регулярным микросборщиком для сил ППО воздушного командования Схід. Вместе с моим другом художником и военным Владом Мельником мы сначала собрали 5.500$, потом поставили планку в 16.000$, а потом уже Влад организовал такого «Тыловика ППО», что я потеряла счет. В ноябре мы с вами закрыли для служащих в противовоздушных силах частичный сбор на генератор бесперебойного питания — 4.400$ за три недели! Эти деньги помогут защитить всех, кто спит под небом, которое терроризирует российская армия.
В июне я стала постоянным фандрейзером для фонда «International Aid Legion» по направлению эвакуации раненых. Это уже аж полгода назад, за которые мы с вами перечислили на машины для эвакуации (медеваки и кейсеваки) больше 35.000$! Чтобы понять, что это за сумма, представьте себе, что если бы мы собрали такую сумму за раз — то мы смогли бы запустить в работу две очень даже хорошо экипированных скорых.
За работой волонтеров-сборщиков стоят километры текста, интерактива и видео, килочасы бесплатной маркетинговой и пиар работы, творческие муки и попытки быть интереснее и веселее, чем мы на самом деле в жизни. Отчаяние и уныние от медленно растущих чисел, творческий кризис и желание утопиться в стакане томатного сока. Мне кажется, никто из нас в жизни не видел таких денег за свою работу, как те суммы, что мы собираем бесплатно. Так вышло, что я знаю много о жизни этих людей не только по себе: иногда я волонтерю для волонтеров, которые волонтерят для волонтеров — то есть бесплатно консультирую таких же фандрайзеров, как я.
Поэтому хочу отдельно поздравить с международным Днем волонтера своих «коллег» — тех, кто сидит на соцсетевом фандрайзинге для тех волонтеров, которые работают «на пленере». Мы по сравнению с настоящими волонтерами, конечно, как собака прошлого и догге настоящего на известном меме. Но благодаря нам они могут купить на одну машину больше!
Я очен уважаю своих «полевых» волонтеров, с которыми работаю в «International Aid Legion». Поздравляю их с их международным днем! Спасибо им за то, что существует волонтерство, которое спасает жизни (и мою психику).
Если вы хотите поздравить волонтеров с их днем, то нет способа лучше, чем донат на декабрьский сбор: я стараюсь собрать от 4.000$ за месяц. Скорые нужны постоянно!
Monobanka link (ApplePay, Google Pay): https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Если у вас не работает ссылка, прокрутите страницу вниз и введите данные своей карты вручную, как для оплаты в магазине)
Monobanka card: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com (“ambulance”)
USDT: TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
Если вы работаете в Европе, у вашей компании есть возможность задонатить или купить целую скорую через нидерландский фонд Zeilen Van Vrijheid.
Все отчеты о работе публикует у себя в инсте основатель фонда Олексій Масло.
Спасибо вам!
Скорая помощь 🚑 на передовой Ч.1
Мы более-менее представляем себе, как скорая помощь работает в цивильных условиях. А скорые на передовой представляют себе не все. Сейчас расскажу о 6 отличиях работы эвакуации на фронте, о которых я узнала за полгода фандрайзинга в International Aid Legion.
1️⃣ Цель
Гражданские скорые реагируют на неотложные состояния, несчастные случаи и др в мирных условиях. Они транспортируют травмированных или больных в медучреждения.
Скорая на фронте работает в зонах военных действий (или близко к ним) и эвакуирует раненых с поля боя в полевые госпитали, стабилизационные пункты (уже потом из везут в больницы в тылу).
2️⃣ Безопасность
Цивильные скорые работают в более безопасной среде. А на передовой они подвергаются рискам обстрелов, так как являются для россиян приоритетной целью (хотя согласно международному гуманитарному праву, обстрел медиков — это военное преступление). Поэтому машины для эвакуации на фронте могут бронировать (как правило, это дорого и бронированных машин мало). По той же причине машины всегда красят в маскировочные цвета.
Из-за обстрелов и чтобы сохранить квалифицированный медперсонал и дорогостоящее оборудование, скорая помощь на фронте работает в несколько этапов.
На 0 и 1 линии эвакуации (в зоне боевых действий) работают кейсеваки-внедорожники. Это пикапы, оборудованные для транспортировки и оказания самой первой медицинской помощи, чтобы стабилизировать раненого и доставить в стабилизационный полевой центр. Как правило, специально оборудованных кейсеваков не хватает, поэтому раненых забирают за поля боя на обычных бронированных пикапах.
В некоторых случаях есть возможность вывезти раненых на гусеничных эваках МТ-ЛБ С или Humvee: они сами выезжают на поле и забирают раненых, позволяя снизить риски для медицинских юнитов.
На 2-3 линии эвакуации раненого передают с пикапа-кейсевака на медевак — переоборудованную машину скорой помощи, которая оказывает более сложную помощь и везет раненого в полевой госпиталь. Эта машина менее мощная и маневренная, зато ее оборудование дороже и сложнее, поэтому ее берегут.
3️⃣ Персонал
Медперсонал гражданских скорых умеет справляться с неотложными состояниями, которые могут случиться в мирное время: инфаркт, несчастные случаи, роды и т.д.
Медбригады на передовой имеют подготовку в области травматической помощи и ранений, связанных с боевыми действиями: огнестрельных или от осколков, травм от взрывов итд.
Боевые медики
Пикап-кейсевак занят в зоне боевых действий, и на нем работают боевые медики (combat medics), в кейсеваке не могут находиться гражданские волонтеры. В кейсеваке очень сложные условия работы из-за обстрелов, скорости и отсутствия дорог, там помощь чаще всего ограничивается самым необходимым: например, накладка турникета.
Медики медевака
В скорых-медеваках медики тампонируют и перевязывают ранения, чтобы сохранить раненому жизнь и транспортировать в стабилизационный центр. И уже в стабцентре раненого приводят к стабильному состоянию, чтобы он выдержал поездку в тыловую больницу. Чем тяжелее состояние раненого, тем более квалифицированные медики должны его эвакуировать.
Персонал реанимобиля
Очень тяжелым раненым требуется реанимобиль с очень специфическим оборудованием для реанимации и поддержания жизни. Но самое дорогое «оборудование» — это сами медики и их высокая квалификация.
[продолжение в следующем посте]
Мы более-менее представляем себе, как скорая помощь работает в цивильных условиях. А скорые на передовой представляют себе не все. Сейчас расскажу о 6 отличиях работы эвакуации на фронте, о которых я узнала за полгода фандрайзинга в International Aid Legion.
1️⃣ Цель
Гражданские скорые реагируют на неотложные состояния, несчастные случаи и др в мирных условиях. Они транспортируют травмированных или больных в медучреждения.
Скорая на фронте работает в зонах военных действий (или близко к ним) и эвакуирует раненых с поля боя в полевые госпитали, стабилизационные пункты (уже потом из везут в больницы в тылу).
2️⃣ Безопасность
Цивильные скорые работают в более безопасной среде. А на передовой они подвергаются рискам обстрелов, так как являются для россиян приоритетной целью (хотя согласно международному гуманитарному праву, обстрел медиков — это военное преступление). Поэтому машины для эвакуации на фронте могут бронировать (как правило, это дорого и бронированных машин мало). По той же причине машины всегда красят в маскировочные цвета.
Из-за обстрелов и чтобы сохранить квалифицированный медперсонал и дорогостоящее оборудование, скорая помощь на фронте работает в несколько этапов.
На 0 и 1 линии эвакуации (в зоне боевых действий) работают кейсеваки-внедорожники. Это пикапы, оборудованные для транспортировки и оказания самой первой медицинской помощи, чтобы стабилизировать раненого и доставить в стабилизационный полевой центр. Как правило, специально оборудованных кейсеваков не хватает, поэтому раненых забирают за поля боя на обычных бронированных пикапах.
В некоторых случаях есть возможность вывезти раненых на гусеничных эваках МТ-ЛБ С или Humvee: они сами выезжают на поле и забирают раненых, позволяя снизить риски для медицинских юнитов.
На 2-3 линии эвакуации раненого передают с пикапа-кейсевака на медевак — переоборудованную машину скорой помощи, которая оказывает более сложную помощь и везет раненого в полевой госпиталь. Эта машина менее мощная и маневренная, зато ее оборудование дороже и сложнее, поэтому ее берегут.
3️⃣ Персонал
Медперсонал гражданских скорых умеет справляться с неотложными состояниями, которые могут случиться в мирное время: инфаркт, несчастные случаи, роды и т.д.
Медбригады на передовой имеют подготовку в области травматической помощи и ранений, связанных с боевыми действиями: огнестрельных или от осколков, травм от взрывов итд.
Боевые медики
Пикап-кейсевак занят в зоне боевых действий, и на нем работают боевые медики (combat medics), в кейсеваке не могут находиться гражданские волонтеры. В кейсеваке очень сложные условия работы из-за обстрелов, скорости и отсутствия дорог, там помощь чаще всего ограничивается самым необходимым: например, накладка турникета.
Медики медевака
В скорых-медеваках медики тампонируют и перевязывают ранения, чтобы сохранить раненому жизнь и транспортировать в стабилизационный центр. И уже в стабцентре раненого приводят к стабильному состоянию, чтобы он выдержал поездку в тыловую больницу. Чем тяжелее состояние раненого, тем более квалифицированные медики должны его эвакуировать.
Персонал реанимобиля
Очень тяжелым раненым требуется реанимобиль с очень специфическим оборудованием для реанимации и поддержания жизни. Но самое дорогое «оборудование» — это сами медики и их высокая квалификация.
[продолжение в следующем посте]
Скорая помощь 🚑 на передовой Ч.2
4️⃣ Оборудование
Гражданские скорые оснащены общими медицинскими принадлежностями и материалами: базовый аптечный набор, кислород, носилки.
Скорые на фронте могут иметь высокотехнологичное медицинское оборудование: хирургические наборы, аппарат ИВЛ, монитор пациента, материалы для переливания крови, препараты для обезболивания и специализированное оборудование для травм от боевых ранений.
Как волонтеры оборудуют машину — зависит от квалификации, специализации и потребностей конкретной команды медиков.
5️⃣ Координация
Гражданские скорые на связи с местными службами неотложной медицинской помощи и больницами.
Скорые на передовой тесно сотрудничают с военными подразделениями и командными центрами. Прифронтовые скорые дежурят в отдельных секторах и подчиняются командиру сектора медицинской службы, могут быть привязаны к конкретной бригаде и к конкретному стабцентру.
Чего у медиков почти нет в гражданских условиях – это проблемы со связью. Персонал скорых общается с военными по рациям.
6️⃣ Среда и износ
Гражданские скорые разработаны для использования на дорогах в городских и сельских районах.
Скорые на передовой ездят по сложному рельефу: поврежденные дороги, грязь, рвы от гусеничной техники, дикую местность и полное отсутствие инфраструктуры. Поэтому в самые сложные зоны ездят полноприводные пикапы на качественной грязевой резине, хорошо отремонтированные перед отправкой на работу.
Но и ресурс медевака на 2-3 линии эвакуации из-за обстрелов, отсутствия дорог и высокой скорости езды тратится гораздо быстрее, чем в гражданских условиях: двигатели и ходовая изнашиваются в 3-4 раза быстрее.
Поэтому, с одной стороны, нет смысла покупать дорогие новые машины на эвакуацию (тем более что их могут быстро уничтожить). А с другой, старая машина быстрее сломается. Находить идеальный баланс между годом выпуска, состоянием и ценой машины — задача экспертов по закупкам!
🤓 В общем, скорые на фронте — это совсем другой мир и особая квалификация всех участников от оценщиков, закупщиков и механиков и до медперсонала, который работает под пулями и снарядами.
‼️International Aid Legion работает без спонсорства исключительно на волонтерском труде организаторов и ваших донатах. Вместе со своим нидерландским партнером Zeilen Van Vrijheid фонд передал уже порядка 200 машин на фронт! Но поскольку машины на войне — такой же расходный материал, как и дроны, наши сборы идут постоянно, а очередь медбригад, которым нужна машина, только растёт.
Пожалуйста, помогите украинским медикам делать их работу по спасению жизней!
Одна оборудованная машина для эвакуации стоит 16.000$, а я каждый месяц стараюсь собрать хотя бы 4.000$: это всего 1.000 моих подписчиков, которые задонатили 4$!
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Apple/Google pay, Если не получается провести оплату по ссылке, прокрутите страницу вниз и введите номер своей карты вручную)
Карта: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
Пожалуйста, расшарьте этот пост или напишите про наши сборы!
Вот ссылка со всеми реквизитами в одном месте для вашего шера: https://mssg.me/ambulances_for_ukraine
Вы можете посмотреть на все машины и процесс работы с ними в инстаграме основателя фонда Олексія Масло и в сторис сооснователя Дмитра Костенко.
4️⃣ Оборудование
Гражданские скорые оснащены общими медицинскими принадлежностями и материалами: базовый аптечный набор, кислород, носилки.
Скорые на фронте могут иметь высокотехнологичное медицинское оборудование: хирургические наборы, аппарат ИВЛ, монитор пациента, материалы для переливания крови, препараты для обезболивания и специализированное оборудование для травм от боевых ранений.
Как волонтеры оборудуют машину — зависит от квалификации, специализации и потребностей конкретной команды медиков.
5️⃣ Координация
Гражданские скорые на связи с местными службами неотложной медицинской помощи и больницами.
Скорые на передовой тесно сотрудничают с военными подразделениями и командными центрами. Прифронтовые скорые дежурят в отдельных секторах и подчиняются командиру сектора медицинской службы, могут быть привязаны к конкретной бригаде и к конкретному стабцентру.
Чего у медиков почти нет в гражданских условиях – это проблемы со связью. Персонал скорых общается с военными по рациям.
6️⃣ Среда и износ
Гражданские скорые разработаны для использования на дорогах в городских и сельских районах.
Скорые на передовой ездят по сложному рельефу: поврежденные дороги, грязь, рвы от гусеничной техники, дикую местность и полное отсутствие инфраструктуры. Поэтому в самые сложные зоны ездят полноприводные пикапы на качественной грязевой резине, хорошо отремонтированные перед отправкой на работу.
Но и ресурс медевака на 2-3 линии эвакуации из-за обстрелов, отсутствия дорог и высокой скорости езды тратится гораздо быстрее, чем в гражданских условиях: двигатели и ходовая изнашиваются в 3-4 раза быстрее.
Поэтому, с одной стороны, нет смысла покупать дорогие новые машины на эвакуацию (тем более что их могут быстро уничтожить). А с другой, старая машина быстрее сломается. Находить идеальный баланс между годом выпуска, состоянием и ценой машины — задача экспертов по закупкам!
🤓 В общем, скорые на фронте — это совсем другой мир и особая квалификация всех участников от оценщиков, закупщиков и механиков и до медперсонала, который работает под пулями и снарядами.
‼️International Aid Legion работает без спонсорства исключительно на волонтерском труде организаторов и ваших донатах. Вместе со своим нидерландским партнером Zeilen Van Vrijheid фонд передал уже порядка 200 машин на фронт! Но поскольку машины на войне — такой же расходный материал, как и дроны, наши сборы идут постоянно, а очередь медбригад, которым нужна машина, только растёт.
Пожалуйста, помогите украинским медикам делать их работу по спасению жизней!
Одна оборудованная машина для эвакуации стоит 16.000$, а я каждый месяц стараюсь собрать хотя бы 4.000$: это всего 1.000 моих подписчиков, которые задонатили 4$!
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Apple/Google pay, Если не получается провести оплату по ссылке, прокрутите страницу вниз и введите номер своей карты вручную)
Карта: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
Пожалуйста, расшарьте этот пост или напишите про наши сборы!
Вот ссылка со всеми реквизитами в одном месте для вашего шера: https://mssg.me/ambulances_for_ukraine
Вы можете посмотреть на все машины и процесс работы с ними в инстаграме основателя фонда Олексія Масло и в сторис сооснователя Дмитра Костенко.
Аминь!
Я смотрю на кремовый лист файла заметок. Такой же пустой, как я. Пустота листа хранит в себе бесконечный творческий потенциал. Но моя пустота не такая. Я заглядываю в неё, как в темноту заброшенного колодца, но из глубин на моё трепещущее «кто здесь?» слышен только слабый звук, похожий на отрыжку. Эх.
Десять дней назад я закончила редактуру текста, который должен стать моей второй книгой. Книгой, которую я никогда не собиралась писать, но написала, потому что боялась умереть. Книгой, которая не похожа ни на что, что я писала раньше — и которая так похожа на меня. Книгой, рабом которой я была почти два года войны: она жила во мне, пуская всё больше корней — так что теперь я отрываю её от себя с комками свернувшейся крови.
Иногда мне кажется, что редактировать её в течение года было куда сложнее, чем проживать в течение трех первых месяцев полномасштабного вторжения России в Украину то, что в ней описано. Тогда я каждый день описывала то, что происходит, но сама была в измененном состоянии сознания. Не уверена, что понимала то, что чувствую и что это со мной делало. Зато при перечитывании и редактуры увидела безо всяких психзащит.
Читать это снова было страшно, тошнотворно и мучительно. Я никогда ещё не испытывала таких ощущений от текста. Это называется «ретравматизация»: я не готова была снова проходить весь этот опыт — но я и не могла больше держать его вытесненным в будто бы забытый текст, как в темном подвале, где хочется спрятать все самое уродливое и болезненное. Мне хотелось скорее выковырять из бессознательного всё, что я записала, — и превратить во что-то внешнее, чуждое. Отпустить его. Пусть идет на все четыре стороны и никогда не возвращается. Когда текст становится книгой и начинает жить в читателях, писатель может найти успокоение, как призрак невинной души, тайну чьего убийства наконец раскрыли.
Я очень хочу, чтобы меня отпустило, я выпинываюсь из своей травматической реальности, как младенец, который очень хочет вырваться из утробы на свободу. Свободу от данного себе два года назад обещания, что я не напишу больше ни слова не о войне. О, я всегда знала, что не стоит давать громких обещаний! Но чего не сделаешь, совершая сделку с собственной смертью под ракетными атаками в осаждаемом городе без надежды на чью-либо помощь! Можно пообещать что угодно, если за это тебе полагается беспечная вера в то, что ты будешь жить, пока пишешь — и пока твой текст не закончен.
Каждое данное в травме обещание сначала спасает тебе жизнь, а потом начинает отравлять изнутри. Оно становится осколком в кости твоего бессознательного. Ты годы будешь носить эту язву к психотерапевту, который ни сном ни духом, чего ты там наобещал. Я люблю экономить время и деньги на психотерапии, поэтому я пишу лол. Сначала письмо о войне давало мне свободу, а затем превратило меня в раба военной лампы: потри её — и появится текст о том, как война каждый день делает мне больно в разных местах, бесконечно.
Я оказалась слабее, чем мне казалось, когда я давала то обещание. Или же разумнее? Один из первых философов древней Греции Гераклит предупреждал на такой случай, что всё течет и меняется, как река, и даже если ты замрешь посреди этой реки — она будет другой с каждым мгновением, как бы ты ни пытался задержать её.
В общем, суть: весь смысл существования моего военного дневника уложился в книгу, которую я практически закончила. Осознав это, я почувствовала огромное облегчение, но и огромную пустоту. Надеюсь, эта моя внутренняя пустота зарубцуется и станет подобна чистому листу с его творческим потенциалом. Аминь!
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Я смотрю на кремовый лист файла заметок. Такой же пустой, как я. Пустота листа хранит в себе бесконечный творческий потенциал. Но моя пустота не такая. Я заглядываю в неё, как в темноту заброшенного колодца, но из глубин на моё трепещущее «кто здесь?» слышен только слабый звук, похожий на отрыжку. Эх.
Десять дней назад я закончила редактуру текста, который должен стать моей второй книгой. Книгой, которую я никогда не собиралась писать, но написала, потому что боялась умереть. Книгой, которая не похожа ни на что, что я писала раньше — и которая так похожа на меня. Книгой, рабом которой я была почти два года войны: она жила во мне, пуская всё больше корней — так что теперь я отрываю её от себя с комками свернувшейся крови.
Иногда мне кажется, что редактировать её в течение года было куда сложнее, чем проживать в течение трех первых месяцев полномасштабного вторжения России в Украину то, что в ней описано. Тогда я каждый день описывала то, что происходит, но сама была в измененном состоянии сознания. Не уверена, что понимала то, что чувствую и что это со мной делало. Зато при перечитывании и редактуры увидела безо всяких психзащит.
Читать это снова было страшно, тошнотворно и мучительно. Я никогда ещё не испытывала таких ощущений от текста. Это называется «ретравматизация»: я не готова была снова проходить весь этот опыт — но я и не могла больше держать его вытесненным в будто бы забытый текст, как в темном подвале, где хочется спрятать все самое уродливое и болезненное. Мне хотелось скорее выковырять из бессознательного всё, что я записала, — и превратить во что-то внешнее, чуждое. Отпустить его. Пусть идет на все четыре стороны и никогда не возвращается. Когда текст становится книгой и начинает жить в читателях, писатель может найти успокоение, как призрак невинной души, тайну чьего убийства наконец раскрыли.
Я очень хочу, чтобы меня отпустило, я выпинываюсь из своей травматической реальности, как младенец, который очень хочет вырваться из утробы на свободу. Свободу от данного себе два года назад обещания, что я не напишу больше ни слова не о войне. О, я всегда знала, что не стоит давать громких обещаний! Но чего не сделаешь, совершая сделку с собственной смертью под ракетными атаками в осаждаемом городе без надежды на чью-либо помощь! Можно пообещать что угодно, если за это тебе полагается беспечная вера в то, что ты будешь жить, пока пишешь — и пока твой текст не закончен.
Каждое данное в травме обещание сначала спасает тебе жизнь, а потом начинает отравлять изнутри. Оно становится осколком в кости твоего бессознательного. Ты годы будешь носить эту язву к психотерапевту, который ни сном ни духом, чего ты там наобещал. Я люблю экономить время и деньги на психотерапии, поэтому я пишу лол. Сначала письмо о войне давало мне свободу, а затем превратило меня в раба военной лампы: потри её — и появится текст о том, как война каждый день делает мне больно в разных местах, бесконечно.
Я оказалась слабее, чем мне казалось, когда я давала то обещание. Или же разумнее? Один из первых философов древней Греции Гераклит предупреждал на такой случай, что всё течет и меняется, как река, и даже если ты замрешь посреди этой реки — она будет другой с каждым мгновением, как бы ты ни пытался задержать её.
В общем, суть: весь смысл существования моего военного дневника уложился в книгу, которую я практически закончила. Осознав это, я почувствовала огромное облегчение, но и огромную пустоту. Надеюсь, эта моя внутренняя пустота зарубцуется и станет подобна чистому листу с его творческим потенциалом. Аминь!
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Новогоднее настроение
4 дня до Рождества, 10 дней до Нового года и 666 день полномасштабной войны.
Последний месяц я не люблю ходить в супермаркеты, похоже на пытку. В ярком свете изобильные полки, но них нет ни турникетов, ни аптечек, ни дронов, ни грязевой резины для кейсеваков, которые должны нестись по вязким волнам застывающей грязи с тяжело раненым на борту. Праздничные упаковки с бантиками кажутся безумцами, которые выкрасили помадой поллица в порыве преувеличенной радости, и теперь похожи на страшных клоунов. Добавьте к этому в тишине просторных залов магазина совершенно нелепо смотрящийся в нашей реальности саундтрек Энди Уиллиамса «It’s the most wonderful time of the year», исполненный с непропорционально обстоятельствам бодрой улыбкой.
Тут на этот счет говорят так: ты справляешься отлично, если у тебя дома висит гирлянда, а не ты!
4 дня до Рождества, 10 дней до Нового года, 666 день большой войны. Но для меня сегодня важны и другие цифры: 7 и 1300. В этом месяце мы с вами закрываем наш 7 сбор на машины для эвакуации раненых в Украине, и нам осталось собрать 1300$ до полной суммы 4000$, чтобы передать её International Aid Legion.
Нам нужно собрать 130$ за каждый из десяти предновогодних дней.
Это как если бы десять человек потратили бы эквивалент стоимости пары хорошей кожаной обуви, шерстяного пальто, смартфона или беспроводных наушников, парного похода в SPA, рабочего кресла на колесиках, трюкового самоката или 10 килограммов холистик-корма для котов — чтобы подарить на этот новый год еще одной команде медиков надежду на спасение жизней. Это совсем не маленькие траты, но может быть, эвакуация стоит того.
Или же это как если бы 100 человек в день отправляли бы на сбор 13$: это стоимость дизайнерской аромасвечки, импортной книги, кофейной чашки с чихуахуа, кожаной обложки для паспорта, футболки с выражающим вашу индивидуальность принтом, уютной мохнатой подушки, гостеприимного коврика под дверь, яркой сумки-бананки, новой новогодней гирлянды или умного штопора — в общем, всего того, что в изобилии ложится в корзины людей, захваченных предновогодней шопоманией, а потом затеряется где-то в шкафу или на полках.
Купить ещё одну футболку — 13$. Вспомнить о том, что эти деньги могут драматически изменить чью-то судьбу, и не одну — бесценно!
Машины типа наших живут на фронте от нескольких недель (это в основном про пикапы, которые эвакуируют людей близко к линии соприкосновения) до нескольких месяцев и даже до года (чаще это скорые, которые стараются держаться чуть дальше). Но каждая машина перед окончательной смертью успевает спасти десятки людей, которые в очень тяжелых условиях борются с военной агрессией России.
Поддержать их и помочь их борьбе — то, что мы можем сделать и для самих себя, в качестве вклада в собственное новогоднее настроение. Ведь какой праздник, когда люди, которых можно было бы спасти, умирают в ожидании машины, которая могла бы доставить их до госпиталя или хотя бы стабцентра? Донаты не могут спасти всех. Но просто представьте себе, что даже одна купленная на ваши деньги машина спасает десятки людей! А мы с вами, напомню, собрали уже эквивалент двух хороших скорых, и карма уже начала учитывать, как мы собираем на третью. Вроде как уже и на гирлянде повеситься расхотелось!
Никому из нас не хочется умирать. Тем более не хотелось бы умереть просто потому, что не хватило машины. Может быть, никто уже не верит в чудеса, но сама жизнь — это чудо. И мы можем поучаствовать в её сохранении, когда её настойчиво пытаются уничтожать изо дня в день.
Я рада, что мы делаем это вместе!
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Apple/Google pay, Если не получается провести оплату по ссылке, прокрутите страницу вниз и введите номер своей карты вручную)
Карта: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
4 дня до Рождества, 10 дней до Нового года и 666 день полномасштабной войны.
Последний месяц я не люблю ходить в супермаркеты, похоже на пытку. В ярком свете изобильные полки, но них нет ни турникетов, ни аптечек, ни дронов, ни грязевой резины для кейсеваков, которые должны нестись по вязким волнам застывающей грязи с тяжело раненым на борту. Праздничные упаковки с бантиками кажутся безумцами, которые выкрасили помадой поллица в порыве преувеличенной радости, и теперь похожи на страшных клоунов. Добавьте к этому в тишине просторных залов магазина совершенно нелепо смотрящийся в нашей реальности саундтрек Энди Уиллиамса «It’s the most wonderful time of the year», исполненный с непропорционально обстоятельствам бодрой улыбкой.
Тут на этот счет говорят так: ты справляешься отлично, если у тебя дома висит гирлянда, а не ты!
4 дня до Рождества, 10 дней до Нового года, 666 день большой войны. Но для меня сегодня важны и другие цифры: 7 и 1300. В этом месяце мы с вами закрываем наш 7 сбор на машины для эвакуации раненых в Украине, и нам осталось собрать 1300$ до полной суммы 4000$, чтобы передать её International Aid Legion.
Нам нужно собрать 130$ за каждый из десяти предновогодних дней.
Это как если бы десять человек потратили бы эквивалент стоимости пары хорошей кожаной обуви, шерстяного пальто, смартфона или беспроводных наушников, парного похода в SPA, рабочего кресла на колесиках, трюкового самоката или 10 килограммов холистик-корма для котов — чтобы подарить на этот новый год еще одной команде медиков надежду на спасение жизней. Это совсем не маленькие траты, но может быть, эвакуация стоит того.
Или же это как если бы 100 человек в день отправляли бы на сбор 13$: это стоимость дизайнерской аромасвечки, импортной книги, кофейной чашки с чихуахуа, кожаной обложки для паспорта, футболки с выражающим вашу индивидуальность принтом, уютной мохнатой подушки, гостеприимного коврика под дверь, яркой сумки-бананки, новой новогодней гирлянды или умного штопора — в общем, всего того, что в изобилии ложится в корзины людей, захваченных предновогодней шопоманией, а потом затеряется где-то в шкафу или на полках.
Купить ещё одну футболку — 13$. Вспомнить о том, что эти деньги могут драматически изменить чью-то судьбу, и не одну — бесценно!
Машины типа наших живут на фронте от нескольких недель (это в основном про пикапы, которые эвакуируют людей близко к линии соприкосновения) до нескольких месяцев и даже до года (чаще это скорые, которые стараются держаться чуть дальше). Но каждая машина перед окончательной смертью успевает спасти десятки людей, которые в очень тяжелых условиях борются с военной агрессией России.
Поддержать их и помочь их борьбе — то, что мы можем сделать и для самих себя, в качестве вклада в собственное новогоднее настроение. Ведь какой праздник, когда люди, которых можно было бы спасти, умирают в ожидании машины, которая могла бы доставить их до госпиталя или хотя бы стабцентра? Донаты не могут спасти всех. Но просто представьте себе, что даже одна купленная на ваши деньги машина спасает десятки людей! А мы с вами, напомню, собрали уже эквивалент двух хороших скорых, и карма уже начала учитывать, как мы собираем на третью. Вроде как уже и на гирлянде повеситься расхотелось!
Никому из нас не хочется умирать. Тем более не хотелось бы умереть просто потому, что не хватило машины. Может быть, никто уже не верит в чудеса, но сама жизнь — это чудо. И мы можем поучаствовать в её сохранении, когда её настойчиво пытаются уничтожать изо дня в день.
Я рада, что мы делаем это вместе!
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Apple/Google pay, Если не получается провести оплату по ссылке, прокрутите страницу вниз и введите номер своей карты вручную)
Карта: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
Я не верю в чудеса — ни в рождественские, ни в новогодние. Не верю, потому что знаю: всё чудесное (как и всё ужасное) творят люди. Но в это рождество моё чудо — это вы.
Несколько дней назад я попросила у вас скинуться на 1.300$, чтобы за десять дней к новому году добить мой ежемесячный сбор 4.000$ на покупку эвакуационных машин для фонда International Aid Legion. Я сказала, что этот взнос мог бы стать вкладом в наше новогоднее настроение, потому что какой праздник, когда рядом люди умирают от ранений, которое можно залатать — просто потому что нет достаточно машин, чтобы успеть вовремя забрать этих людей.
Сегодня, в канун католического Рождества (мы в Киеве празднуем все Рождествы, да побольше!), оказалось, что вы прислали мне не 1.300$, а в три раза больше. Теперь у меня есть 6.700$, и только на эти ваши донаты можно купить хороший пикап! Одна такая машина, пока её не разбомбят, может успеть спасти десяток, а то и несколько десятков людей.
Вы — чудо. Мне очень и очень повезло, что меня окружают, пусть и виртуально, такие люди, как вы. Я очень горжусь тем, что вы — не атомизированное общество, а самое настоящее со-общество. Сообщество неравнодушных анонимусов! Бойові коти (в инстаграме показываю первый герб бойових котів, якщо що)!
Спасибо!
Несколько дней назад я попросила у вас скинуться на 1.300$, чтобы за десять дней к новому году добить мой ежемесячный сбор 4.000$ на покупку эвакуационных машин для фонда International Aid Legion. Я сказала, что этот взнос мог бы стать вкладом в наше новогоднее настроение, потому что какой праздник, когда рядом люди умирают от ранений, которое можно залатать — просто потому что нет достаточно машин, чтобы успеть вовремя забрать этих людей.
Сегодня, в канун католического Рождества (мы в Киеве празднуем все Рождествы, да побольше!), оказалось, что вы прислали мне не 1.300$, а в три раза больше. Теперь у меня есть 6.700$, и только на эти ваши донаты можно купить хороший пикап! Одна такая машина, пока её не разбомбят, может успеть спасти десяток, а то и несколько десятков людей.
Вы — чудо. Мне очень и очень повезло, что меня окружают, пусть и виртуально, такие люди, как вы. Я очень горжусь тем, что вы — не атомизированное общество, а самое настоящее со-общество. Сообщество неравнодушных анонимусов! Бойові коти (в инстаграме показываю первый герб бойових котів, якщо що)!
Спасибо!