Азбука Морзе для торговли

Идея создания универсального кода, в котором зашифрована информация о товаре, была подслушана в 1948 году Бернаром Сильвером, аспирантом Технологического института Дрекселя. В буквальном смысле: он услышал, как директор супермаркета спрашивал у его декана, можно ли создать систему, позволяющую мгновенно регистрировать покупку и вести учет товара. Декан от задачи отказался, а Сильвер и его товарищ по аспирантуре Норман Вудленд буквально загорелись идеей: она показалась им вполне решаемой, а её будущее - великолепным.

Торговле такая система была нужна как воздух - для учета товара приходилось совершать огромное количество действий. Приемка товара, финансовая отчетность, рекламации, пополнение запасов, анализ спроса - всё это велось тогда вручную, отсюда и раздутые штаты бухгалтерии и грузчиков, продавцов и кассиров, постоянные сверки и переучеты, то есть - дополнительная нагрузка, которой можно было бы избежать.

Идея казалась простой, но ее реализация никак не давалась, только через пять лет Вудленд вспоминает про азбуку Морзе и находит сложную аналогию - он решает передавать код с помощью линий разной толщины. Но кодировку надо как-то считывать, и друзья снова вспоминают о существующей технологии: передачи звука в кино, придуманной некогда Лу де Фостером. Там «просвечивался» цвет разной интенсивности, наносимый по краю кинопленки.

Сильвер и Вудленд бросили аспирантуру, идея привела их в IBM, где они сконструировали «сканер». Это был стеклянный стол с мощными лампами внутри него, которые просвечивали код (он тогда еще располагался по кругу), а данные передавались на осциллограф.

Увы, первые испытания закончились пожаром. Правда, код все-таки был считан, но такой успех не удовлетворил ни самих изобретателей, ни торговлю.

Идея опередила свое время: проблема считывания кода казалась неразрешимой. Еще сложнее было придумать, как обрабатывать информацию: ЭВМ делали первые шаги, стоили невероятно дорого. И IBM закрывает проект как нереализуемый.

Друзья продают идею вездесущей компании RCA, получив $15 000, но это явно не те деньги, на которые они рассчитывали. В RCA мощное подразделение по распознаванию информации (система «свой-чужой» была разработана ими), и они мучительно совершенствуют изобретение, например, используя для считывания кода лазер. Есть и первые внедрения: начинается маркировка контейнеров. За этими скромными, но успехами, внимательно следят, и в 70-х американский союз супермаркетов объявляет конкурс на лучшее решение для розничной торговли.

К тому времени компьютеры становятся компактнее и доступнее - проблема обработки информации на грани решения, прогресс становится прогнозируемым. Словом, ясно, что победитель конкурса заработает вот прямо очень много - и IBM возвращается в игру.

Решение поручено Джорджу Лореру. Кто-то из ветеранов IBM вспоминает про двух талантливых ребятах, когда-то занимавшихся уже этой задачей - к тому времени Сильвер уже умер, но Вудленд жив и полон амбиций. Лорер блестяще отшлифовал идеи Вудленда - он меняет концентрический код на линейный, что резко повышает качество сканирования, добавляет цифровой код, который можно вводить его вручную, и «защитные полоски».

В результате торговля принимает именно решение IBM, как самое простое и дешевое. Рождением штрих-кода принято считать 3 апреля 1973 года, год спустя была отсканирована первая покупка. Но внедрять новинку никто не спешит – она пока еще дорога, да и слишком непривычна. К 1979 только 1% всех покупок штрих-кодируется. Но когда IBM выходит с комплексным решением - оборудование для нанесения кода, сканер, касса, компьютер и, конечно, программы для учета – происходит прорыв. В первой половине 80-х уже 90% всех товаров - со штрих-кодом.

Итоги известны всем: несмотря на наличие часто более дешевых или простых альтернатив, штрих-код и по сей день везде. И находит себе и новые применения, такие, как национальная маркировка «Честный знак»: штука удобная, правда, неясно, зачем в нашей стране загонять в нее и без того замордованного производителя. Но технология не виновата.

#техноистории от Саши Иванова

Звериный оскал ножной прялки

Где-то около 1530 года некий каменотес Юргенс из Брауншвейга изобрел ножную прялку, которая освободила пряхе обе руки для работы, и началось! Конечно, по началу мир менялся не слишком быстро (учитывая временной отрезок от неолита до Юргенса), но перемены имеют свойство ускорятся. Камушек, брошенный каменотесом, в итоге кардинальным образом изменил прядильное и ткацкое дело: в 1779 году англичанин Кромптон добился совершенства - его мюль-машина заменяла труд 40 человек!

Нельзя сказать, что это изобретение понравилось всем: король, например, одобрил его, наградив Кромптона огромной суммой в 10 тысяч фунтов, владельцы фабрик тоже быстро оценили новинку, а вот рабочие были просто в панике - их труд заменяла машина, их заработки могли исчезнуть. И они перешли к превентивным мерам - решили уничтожить конкурентов. То есть - разломать машины.

История помнит это как «восстание луддитов» - по имени легендарного (скорее всего, реально не существовавшего) вожака - Неда Лудда, который, якобы, первым сломал пару чулочных станков. «Новость» об этом мифическом деянии всколыхнула массы, пример Лудда оказался заразительным, и в 1811 году погромы прошли по всем заводам Англии. Королю пришлось в разгар войны с Наполеоном отзывать с фронта войска, чтобы самыми жестокими способами (казнями и каторгой) утихомирить восставших, на что ушло аж два года.

Луддиты были правы, машины повлияли на ситуацию с рабочими местами: их… оказалось так много, что их некем было заполнить. Спрос на промышленную продукцию вырос невероятно, фабрик в Англии появилось столько, что рабочих рекрутировали по всей Европе, делая ставку на бедных ирландцев, которым можно было платить меньше, но дефицит рабочих рук был таков, что платить в итоге пришлось больше всем (и ирландцам тоже). Всего одна цифра: за полвека, прошедших с изобретения Кромптона, потребление хлопка для переработки в Англии выросло в 1800 раз.

Историю луддитов все более или менее помнят из школьного учебника, но она вовсе не была единственной. Любое новшество, которое можно было воспринять как «покушение на рабочие места», вызвало смуту, хотя и не всегда заканчивалось разбиванием машин и черепов.

В конце XIX века, например, мир в ужасе ожидал, что электричество оставит без работы миллионы - потому что куда деваться фонарщикам? Или вот, например, автомобили - а что будет с извозчиками? Да что там говорить, вот появилось кино: и что теперь делать актерам театров?

Но каждый раз вдруг оказывалось, что новшество не уничтожает рабочие места, а, наоборот, создает новые. Вместо сотен тысяч фонарщиков появились миллионы электриков; исчезли извозчики и биндюжники, но появились шоферы, многократно превосходящие числом королей гужевой тяги; появилось кино и заняло уникальную нишу, создав сотни тысяч рабочих мест и так далее. Так всегда было и так всегда будет.

Современные нам страхи тоже вполне оправданы. Страх перед роботизацией: ведь заводы теперь станут безлюдными и куда деваться рабочим? Страх перед AI: длиннющий перечень «профессий под списание» пополняется чуть ли не каждый день. Страх перед беспилотными средствами передвижения: поезда уже используются, на очереди автомобили, а потом и самолеты – машинисты, водители и пилоты останутся не у дел!
Или кто-то думает, что роботизация, беспилотники и искусственный интеллект никак не повлияют на нашу жизнь? Нет, все прогнозы оправданы!

И… что будет?

Дальше каждый имеет право пофантазировать самостоятельно, автор не рвется навязывать читателю свое видение будущего. Но одно можно сказать совершенно точно - человечество обязательно решит, чем занять освобождающиеся рабочие руки и головы. Потому что дай человеку волю, и он точно найдет, чем себя занять и как заработать. Если его, человека, конечно, не отвлекать всякого рода нацпроектами по «обучению» или «переквалификации», или всевозможными «дорожными картами».

#техноистории от Саши Иванова

Как возникла современная почта

Однажды учитель Роуленд Хилл зашел на почту, где увидел плачущую девушку. Джентльмен поинтересовался, что случилось и чем он может ей помочь - выяснилось, что девушка не может получить письмо от своего жениха. Письма тогда оплачивал получатель, стоило оно шиллинг (это больше дневного заработка английского рабочего), а таких денег у нее не было.

По легенде, именно эта история заставила учителя задуматься о реформе Почты. Благо, у него уже бы опыт по разработке планов реформы образования.

Хилл, человек умный и внимательный, видел то, что сложно увидеть даже человеку с цепким умом: он видел перемены в жизни вокруг себя, а «поймать» такое ощущение очень сложно.

Сцена на почтамте произошла в 1835 году, торговля массовым товаром тогда уже стала заменять торговлю диковинками. Если совсем недавно, еще на памяти Хилла, прибыль приносили пряности, драгоценные металлы и камни, то сейчас создавался масс-маркет, рынок вещей, о которых никто не знал еще совсем недавно, теперь же они оказались нужны каждому, благо массовый завоз или производство снижают цену. Кроме того делали новые товары, такие как хлопок и чай, кофе и табак, металл и уголь - словом, люди научились создавать рынки, улавливать потребности, порождать новые потребности и удовлетворять спрос.

Кроме того, в Англии в то время был бум железных дорог - поезда мчались через всю страну с безумной скоростью в 20 километров в час, значит, появлялись дополнительные ресурсы, способные экономно и качественно заменить довольно дорогие для содержания почтовые кареты.

«Придумав» почту, Хилл пришел со своими идеями, разумеется, в парламент, где его поддержало лишь несколько депутатов. Остальные, не особо стеснялись в выражениях («глупости», «безответственность», «основано только на предположениях» - вот малая часть того, что услышал Хилл). Проект завернули.

Депутатам было плевать, что Почта безнадежно убыточна и дорога, а письма постоянно теряются. Они напирали на традиции и «порядок», подразумевая под этим словом сохранение текущего положения дел. И своих постов, конечно же.

История преодоления Хиллом этого непонимания, того, как глумление сменилось осознанием его правоты — тема для отдельного романа с сюжетными поворотами похлеще «Карточного домика». Но в 1840 году Хилл, наконец, получил карт-бланш на реформу Почты.

Он установил, что отныне платит за письмо не получатель, а отправитель. Это дало не только предоплату за услугу, но и возможность вести учет корреспонденции и её сортировку. Попутно Хилл избавился от плутов, которые не платили за письмо, а всю информацию от отправителя получали через условные коды на конверте.

Раньше письмо оценивалось по множеству параметров, почтовый работник измерял вес, размер, считал количество листов и оценивал расстояние - Хилл убрал это все, оставив единственный критерий - вес письма.

Плату за письмо Хилл снизил в 12 (!!!) раз, с 1 шиллинга до 1 пенни за письмо весом в пол унции.

Был придуман и знак оплаты — почтовая марка, известная как «черный пенни» — изображение профиля королевы на черном фоне, тогда еще без зубчиков (они появятся позже, их придумает младший брат Хилла).

В первый же год число отправленных писем выросло в 60(!!!) раз до 75 млн. Во второй год ю было отправлено 168 млн писем.

Правда сам Хилл вынужден был покинуть Почту из-за интриг., это была победа. Но он вернется туда с командой из его брата, будущего изобретателя почтового конверта, Бэббиджа, знаменитого математика и изобретателя первого в мире компьютера, занимавшегося на Почте аналитикой, статистикой и прогнозированием, и романиста Троллопа, придумавшего почтовый ящик.

Реформа дала старт и торговле по почте, предвестнику каталожной торговли и современной нам интернет-торговли.

После успеха почты Англии идеи Хилла быстро распространились по всему миру, причем первыми их подхватили развитые страны - Пруссия, Австро-Венгрия, Россия, Франция, США, а затем и все остальные.

И видя то, что происходит с Почтами по всему миру, кажется, что мир ждет нового Роуленда Хилла.

#техноистории от Саши Иванова

Следуйте Дао Санта-Клауса

Заканчивался 1955 год, время было крайне неспокойное: холодная война в любую секунду могла превратиться во вполне себе горячую. Понимал это и полковник Гарри Шоуп, заступивший 24 декабря на боевое дежурство в North American Aerospace Defense Command (NORAD) - командовании американской аэрокосмической обороны. Поэтому, когда в его кабинете зазвонил красный телефон, номер которого знали только президент, министр обороны и командующий ПВО, то этот звонок не мог означать ничего хорошего.

Можно представить, какие чувства испытал полковник и о чем он успел подумать за те секунды, что схватил трубку и прижал её к уху, и что именно он ожидал там услышать. Но из трубки донесся детский голос:

- А Вы правда Санта-Клаус?!

Думаю, полковнику все же пришлось взять паузу, чтобы прийти в себя. Хотя позднейшая легенда рассказывает, что он сразу начал изображать из себя Санта-Клауса, и довольно бодро (видимо сказался адреналин, явно подскочивший от звонка телефона). И он славно играл эту роль до конца дежурства, ведь дети звонили и звонили…

Естественно, уже после первого звонка было начато расследование, как этот страшно засекреченный номер стал общеизвестным и причем здесь, черт возьми, Санта-Клаус?

А ларчик открывался просто: Sears, крупнейшая торговая компания США (она будет оставаться лидером продаж в Америке до конца 70-х), выпустила свой традиционный каталог с рождественскими подарками, одной из «фишек» которого было предложение детям звонить на горячую линию, чтобы отслеживать путь Санты. Вот только в девятимиллионном тираже (по меркам Sears, «маленьком») каталога в номер телефона вкралась мелкая неточность: ошибка на одну цифру. В результате любопытные детки попадали не в колл-центр Sears, а на засекреченную линию командования ПВО.

Шоуп и его сослуживцы честно доиграли роль до конца, сообщая детям, где именно сейчас Санта-Клаус, загадывая им загадки, распевая с ними песенки и обещая подарки тем, кто вел себя хорошо.

Скандал вскоре улегся, и красному телефону был присвоен другой секретный номер. Но идея, что силы ПВО отслеживают путь Санта-Клауса, чтобы защищать его, показалась командованию NORAD очень даже милой и вполне соответствующей смыслу их службы. Так что в следующем, 1956 году, игра была повторена, только теперь уже официально: офицеры рассказывали детям, где сейчас Санта, когда его стоит ждать им («если непогода и много работы не задержат его в пути»), говорили все те теплые слова и пожелания, какие и положено говорить на Рождество.

А в 2005 году внучка полковника Шоупа, работавшая тогда в Google, сделала сайт для проекта NORAD Tracks Santa, и детям стало еще удобнее общаться с Санта-Клаусом. Можно, впрочем, зайти и на сайт самого NORAD, где, среди всякой важной военной чепухи есть трекер для отслеживания пути Санты. Имеет проект свои представительства и во всех соцсетях.

Путем Санта-Клауса (его начинают «отслеживать» с 24 сентября, когда хорошо отоспавшийся Санта начинает свой путь из Лапландии) ежегодно интересуются не менее 9 млн человек.

Словом, если вы по каким-то причинам не получили подарок на Рождество, то виноваты сами - прозевали Санта-Клауса. А могли бы отслеживать его дорогу и оказаться в нужный момент у нужного камина, через трубу которого добрый Санта доставил бы вам подарок.

Если, конечно, вы вели себя весь год хорошо.

#техноистории от Саши Иванова

Мы могли бы уже жить при сингулярности

В начале XIX века мир воспылал вынужденной любовью к математике: слишком дорого уж дорого обходились ошибки в вычислениях, особенно в навигации, строительстве и в артиллерии. Франция даже начала гигантский нацпроект по созданию математических таблиц, в котором было занято несколько тысяч математиков.

Англичанин Чарльз Бэббидж, посетив Францию, понял, что Англия колоссально отстала в области математики, и вернувшись создал Британское Аналитическое общество. А вот во французских таблицах Бэббидж с огорчением обнаружил множество грубых ошибок: даже лучшие математики мира, как и все люди, подвержены невнимательности, усталости, рассеянности. Качество расчетов можно было поднять только искоренив человеческий фактор.

Ответ Бэббиджа был как революционен, так и очевиден в век металла, пара и механизмов: надо создать машину, которая не ошибается и не устает. В 1819 году математик решает, что если использовать метод конечной разницы, то можно ограничить машину операцией сложения, и она получает название «разностной».

Через три года Бэббидж торжественно демонстрирует нагромождение рычагов, шестеренок и блоков: «малую разностную машину», умеющую оперировать 18-разрядными числами с точностью до восьмого знака после запятой. Не делая ошибок и не уставая, и намного опережая человека в скорости вычислений.

Газеты трубят о невероятном прорыве, буквально как сейчас о генеративном ИИ: «будущее наступило!». Однако машина для серьезных работ не подходит, и Бэббидж задумывает создание «большой машины», которая позволила бы создавать математические таблицы быстрее, дешевле и качественнее тысяч математиков. И получает от научных обществ Британии 1500 фунтов на ее создание. Он рассчитывает построить ее за три года, но мешают слабые возможности промышленности: затраты достигают 3500 фунтов, а работа стоит на месте. А в роковой 1827 год ему и вовсе становится не до проекта: он теряет отца, жену и двух детей.

Пережив личную трагедию, Бэббидж возвращается к идее в 1830 году. Парламент выделяет ему 9000 фунтов. Однако организатор из Бэббиджа фиговый: он занимается микроменеджментом, но его решения одно неудачнее другого; меняет инженеров, но каждый следующий оказывается хуже предыдущего; а с уволенными инженерами ведет патентные войны.

Но главное, его постоянно отвлекают новые яркие идеи. Почти каждый такой проект оканчивается изобретением: водолазный колокол, спидометр и тахометр, офтальмоскоп и сейсмограф и многое другое. Бэббидж занимается реформой почты, пишет труд об экономике, закладывает основы геологоразведки и минералогии. Он – блестящий астроном. По его статьям учатся металлурги. Его дом становится своего рода салоном для гениев эпохи.

К своей машине Бэббидж возвращается урывками. Теперь это уже аналитическая машина, способная больше, чем складывать числа. От программируемого ткацкого станка француза Жаккарда он берет принцип управления с помощью перфокарт. Он сокращает число деталей с 24 до 8 тысяч, а вес уменьшает почти на треть. Он разделяет машину на «склад» (память), «мельницу» (процессор) и устройства ввода/вывода.

Но все это проект, на реализацию нужно еще 17500 фунтов. Бэббидж приносит свои чертежи и расчеты в парламент, но депутаты уже потеряли веру в машину. Найдись среди них прозорливый государственный деятель, компьютерный век наступил бы сильно раньше.

Как и сложись по-иному судьба дочери Байрона Ады Лавлейс. Она не только написала первую программу для машины, но и предложила Бэббиджу профинансировать проект, если она станет его директором. К ее изумлению, Бэббидж согласился, но этому помешала ранняя смерть Ады.

В 1864 году пожилой Бэббидж ставит в проекте точку, предсказав, что к нему вернутся не раньше, чем через полвека. До создания Говардом Эйкеном MARK-I остается 80 лет.

Бэббидж умер в 1871-м, а 120 лет спустя Лондонский научный музей построит по его чертежам работающую Большую разностную машину, которая обойдется в $2 млн, что соответствует тем 17500 тысячам фунтов, которые так и не дал Бэббиджу английский парламент.

#техноистории от Саши Иванова

Художник, создавший первый компьютер

В 1936 году инженер-строитель Конрад Цузе собрал в Берлине, в квартире своих родителей, первый в мире компьютер.

Говорят, к этому его сподвигла лень: больно уж утомительно было проводить все свое время с логарифмической линейкой в руках, делая расчеты, и он и решил освободить себя от рутины. Лень - популярное объяснение движущих сил прогресса, а желание освободить себя от нудной работы для творчества – естественно.

Позже Цузе говорил, что во многом его решимости заняться созданием такого устройства помогло незнание: он вовсе не был докой в математике и механике, и будь его знания основательнее, наверное, он даже и не подумал бы браться за это дело.

Устройство, собранное Цузе из подручных материалов на собственные деньги и деньги родителей и друзей, было несовершенно, часто ломалось и даже допускало ошибки (Цузе ещё не знал о программировании - а кто тогда о нем знал?), и, по сути, являлось прототипом настоящего компьютера, доказательством того, что поставленная Цузе задача - создание машины, способной заменить человека при расчетах - решаема.

Однокашник Цузе, радиоинженер Шрайер подсказал идею заменить механику электрическими реле, использовать радиолампы - это радикально усовершенствовало машину.

Тем временем в Германии у власти нацисты. Цузе ярым фанатиком Гитлера не был, но, как он сам потом оправдывался, надо было как-то жить, выкручиваться и продолжать разработки. Он идет в Люфтваффе, предлагает использовать его компьютер для расчетов при бомбардировании и горячо объясняет, насколько лучше теперь нацистские самолеты будут убивать. Идея окружению Геринга кажется здравой, а вот сроки, которые просит изобретатель на работу - два года - кажутся им смешными: за два года нацизм уже разобьет всех врагов и восторжествует в Европе, а то и во всем мире. Но Цузе убедил руководство завода Хейнкель в необходимости применения современных средств расчета, и дело двинулось. Вот только в 40-м году его забирают в армию.

Он пишет письма академикам и инженерам, просит ходатайствовать за него, напирая на то, что как инженер он будет полезнее Гитлеру, чем как солдат, обстоятельно объясняя, что с помощью его расчетов можно убить намного больше, чем с помощью винтовки. Это срабатывает, он возвращается в Берлин, и в 1941 году заканчивает работу над своей третьей по счету машиной - именно её и стоит считать настоящим компьютером.

Этот компьютер нацисты уже используют активно - при проектировании бомбардировщиков и при расчетах для «оружия возмездия», ракет «Фау». Но это не помогает им, войну они проигрывают, а Цузе умудряется заранее вывезти свою незавершенную машину №4 в Баварию.

После войны ученые, по сути, становятся военной добычей и частью репараций, но Цузе не заинтересовал никого. Похоже, мало кто понимал, чем именно он занимался и ценность его работы.

Между тем, Цузе создает первый в мире высокоуровневый язык программирования, Планкалкюль. Но он не заплатил взнос в 400 марок и его диссертацию на эту тему даже не стали рассматривать. О работе Цузе узнают только когда мир уже захватит ALGOL.

Цузе доделывает свой компьютер Z4. Немецкая промышленность в упадке, поэтому материалы для него - металл из консервных банок, реле из раздолбанных коммутаторов и запчасти от телефонов, но компьютер - работает, и Цузе умудряется сдать его в аренду технической школе Цюриха. Это дает постоянные деньги и возможность разработок новых моделей, а кроме компьютеров Цузе увлекается еще и плоттерами.

Однако конкуренцию американским компаниям Цузе проигрывает. Немецкая промышленность того времени не в способна произвести необходимые детали, а в США их штампуют потоково. Да и один, пусть и очень талантливый, изобретатель не в силах тягаться с целыми командами инженеров. Заокеанские компьютеры заполняют европейский рынок - они намного «умнее» и дешевле машин Цузе.

В итоге в 52 года Цузе продает свой бизнес (он станет частью Сименс) и занимается тем, что у него всегда отлично получалось и чем он мечтал заниматься всю жизнь - живописью.

Художником он стал, кстати, прекрасным.

#техноистории от Саши Иванова

Белорелокант у истоков видеозаписи

Уровень развития техники в послевоенной Германии не переставал удивлять американцев, вплоть до 1949 года оккупировавших треть бывшего рейха. Так некоего майора Маллина впечатлил прибор для записи и воспроизведения звука под названием Magnitophon. Он разобрал его, разложил в 18 посылок (требования к пересылке сувениров в армии были жесткие) и вывез в США.

Слухи об этом удивительном устройстве дошли до Александра Понятова, бизнесмена из Калифорнии российского происхождения, и он решил заняться производством новинки.

Понятов родился в Казанской губернии, изучал математику и физику, был военным летчиком и офицером в армии Колчака. То есть, его взгляды на жизнь расходились со взглядами новой власти, поэтому он бежал из страны. А поскольку, в отличии от многих товарищей по несчастью, он не ожидал, что когда-нибудь вернется в Россию, то это повлияло на его жизнестойкость.

Человек умный и образованный, Понятов везде был востребован как инженер - в Шанхае, во Франции, и даже в США, куда он попал в разгар Великой Депрессии, ему нашлась работа. В Америке он получает гражданство, работает в компании Вестингауза, а в 1944 году, в районе, который позже назовут Кремниевой долиной, открывает собственную компанию Ampex (это акроним - Александр Матвеевич Понятов Эксперимент) - он становится подрядчиком Вестингауза, поставляет электромоторы для локаторов, которые выпускает его бывшая компания.

Но война заканчивается, спрос на локаторы падает, надо чем-то загружать разработку и производство, и магнитофон для этого прекрасно подходит. Понятов даже нашел инвестора: популярного певца Бинга Кросби, вложившего в дело 50 тысяч. Запуск производства всегда дело сложное, а уж запуск новинки, даже имея в руках прототип - вещь сверхсложная. Тем не менее все получается, его магнитофоны значительно превосходят аналоги и их закупают сначала звукозаписывающие студии, а после и обыватели, для которых разрабатываются специальные модели. Кроме того, Понятов наладил выпуск магнитной пленки (катушки и кассеты Ампекс, наверное, многие помнят) - дело «долгоиграющее», бесперебойное, имеющее постоянный и растущий спрос.

Но на этом история не закончилась. Еще в начале 50-х Понятов «заразился» идеей создания магнитофона для видео. Вообще-то они уже есть, первый появился еще в 1952 на студии ВВС, но его качество низкое, и Понятов чувствует, что можно сделать устройство принципиально другого уровня.

Он собирает команду мечты, которую возглавляют его главный инженер Линдсей и Матвей Столяров. К слову, этот гениальный инженер уйдет потом совсем в иную «науку» - займется изучением влияния наркотиков на творческие способности. Он даже будет призывать раздавать ЛСД в Ампекс прямо на рабочих местах. До этого дело не дойдет, но сам Столяров до конца своих дней, до 93 лет, будет занят поиском позитивного действия наркотиков. В команде инженеров и уже упомянутый Маллин, а также Чарльз Гинзбург, о котором потом будут говорить как о гении, и даже юный Рей Долби (да-да, тот самый, изобретатель системы шумоподавления), которого Понятов взял на работу инженером в 16-летнем возрасте.

Задумка удалась - лучший видеомагнитофон на планете создан, его покупают даже конкуренты в лице RCA с другими гениальными выходцами из России, Сарновым и Зворыкиным, которые до того пытались создать собственное устройство. Понятов додумывается вместо горизонтального размещения информации на дорожке делать вертикальное, отныне на пленку можно записывать не короткие клипы, а любые объемы видео.

В отличии от Зворыкина или Сикорского, Понятов не был публичной фигурой, почти не общался с прессой, и после его смерти (а он умер в 1980-м, в Пало Альто) это породило массу легенд о том, как он якобы передавал СССР всю свою техническую документацию бесплатно, как любил березки и как мечтал после своей смерти передать Ампекс в собственность СССР. Но, судя по тому, что известно о Понятове, это чистой воды спекуляция, про Советскую власть он не забыл и поводов потеплеть в отношении советской идеологии или вождей у него так и не возникло.

#техноистории от Саши Иванова

Отец всех компьютеров (по версии суда)

Зимним вечером 1937 года у придорожного кафе в Иллинойсе остановился автомобиль. Из него выбежал мужчина и потребовал от официантки бурбон*, содовую и карандаш, что ему и было предоставлено.

На салфетке (возможно, отсюда пошла традиция будущих стартаперов) он набросал некое подобие чертежа, который, как выяснится много позже, был эскизом компьютера. А мужчина был 32-летним доктором физики из Айовы, Винсентом Атанасовым.

Мысль о создании счетной машины пришла ему в голову давно, когда он, готовясь к защите диссертации, потратил целых восемь недель, сидя за калькулятором. Нет, в отличие от Конрада Цузе, Винсент любил расчеты: его любимой игрушкой с 9 лет была логарифмическая линейка, подаренная отцом. И вообще, у него всегда был наивысший балл по всем предметам - обычный такой вундеркинд. Однако сами расчеты он считал работой механической и надеялся сделать машину, которая освобождала бы время человека на размышления.

Впрочем, он не размышлял над этим днями и ночами, идея компьютера пришла ему в голову мгновенно, целиком - яркий пример эвристического мышления на радость психологам. Вот только ее воплощение мгновенным быть не могло - машина стоила денег, которых у Атанасова не было, и прошло еще два года, прежде чем Университет Айовы выделил скромные, если не сказать скудные $650.

Вместе со своим аспирантом, инженером Клиффордом Берри, Атанасов создал машину, которая заработала в 1939 году и которую позже назовут ABC (Atanasoff-Berry Computer).

В отличие от того же Цузе, Атанасов был эрудитом - у него сразу не было сомнений, что надо использовать двоичный код и электронную начинку, но были большие проблемы с деньгами. Так что в итоге приходилось заменять электронику на электромеханику или вовсе на механику. В итоге машина делала 2 ошибки на 10000 операций, что для больших вычислений было критически много.

Это было исправимо - надо было просто вложить в ЭВМ деньги, но помешала война. Атанасов был мобилизован в ВМФ, и фон Нейман, руководивший всеми армейскими разработками, поставил ему две задачи - акустические мины и компьютер. Угадайте, какая из них в войну отошла на второй план.

Еще до войны с Атанасовым сблизился его коллега, некий Джон Мокли, который приезжал к нему домой и в лабораторию, выпрашивал у него документацию по АВС и знакомился с узлами - ничего особенного, интерес единомышленника понятен - вот только Мокли никогда не рассказывал Атанасову, что сам работал над созданием ЭВМ,
Ближе к концу войны Мокли убедил фон Неймана создать команду для работы над ЭВМ, показав ему свои расчеты (“забыв” при этом упомянуть Атанасова), и армия США создала такую группу вместе с IBM.

Позже машины получили название  ЭНИАК и EDVAC, фон Нейман и армия отчитались о работе и патентах. Атанасов к тому моменту забросил свой компьютер и никогда больше не вернулся к этой работе. После войны, которую он закончил в чине адмирала ВМФ, его занимают сейсмографы, определители взрывчатых веществ и много чего еще, он занимается ракетами.

Университет Айовы к тому времени выбросил АВС на свалку (надо было освободить помещение), но Атанасова внезапно вытаскивают в суд в качестве свидетеля. Поскольку все патенты получила армия, то IBM осталась ни с чем, и их юристы подали судебный иск.

Наверное, если бы армия с IBM втихаря поделили бы патенты, то мир и вовсе не знал бы имя Атанасова, но по итогам разбирательства его идеи были признаны базовыми, его АВС был назван “отцом всех компьютеров” (суд нашел полное сходство не только с ЭВМ Мокли, но и с ЭВМ MARK) и мир стал соревноваться в похвалах “болгарскому гению” (отца Атанасова вылезли из Болгарии еще ребенком - тогда много болгар спасалось от осман бегством). На его имени вышло пропиариться даже у болгарских коммунистов, по их приглашению Атанасов посетил родину предков, Ямбол, и несколько других городов.

Умер Винсент Атанасов в 1995 году в возрасте 92 лет, застав и персональные компьютеры и даже интернет.

* не является рекомендацией редакции для творческих работников в момент выполнения задач

#техноистории от Саши Иванова

Картинки по проводам

Среди чудес, о которых обыватель не то что не мечтал, а даже в фантастических романах не читывал, факсимильные аппараты, появившиеся в СССР в конце 1980х годов, воспринимались как чудо из чудес.

Чудо, между тем, родилось за полторы сотни лет до этого, в 1843 году, когда шотландский часовой мастер из Лондона, Александр Бейн, зарегистрировал патент на передачу изображения по проводам.

Говорят, что детство одного из 13 детей в семье пастуха не предвещало каких-то взлетов, но характеры и мозги куются непредсказуемо.

В крошечном шотландском городке Уик он поступил в подмастерье к часовщику, и ему открылся новый мир, захвативший его целиком. Бейн оказался отличным учеником (чего за ним не водилось в школе), открыл свое дело сначала на родине, а потом и в Лондоне, где быстро выдвинулся на первые роли в консервативной цеховой среде.

В 1840 году он проявит себя как новатор - удивит мир электрическими часами. Его захватит идея сделать единые, эталонные часы, по всей стране, которые показывали бы время абсолютно точно - но, увы, консерватизм публики им был недооценен, а практичность идеи - переоценена. Зато размышления над синхронизацией передающего и принимающего устройства привели Бейна к идее печатающего телеграфа. А отсюда было уже рукой подать до передачи изображения, и мимо этой идеи он пройти не смог.

Так появился прототип, был взят патент, проведена передача - словом, дело вроде бы пошло, но качественная передача требовала идеальной синхронизации устройств, чего ему добиться не удалось.

А вскоре Бейну и вовсе стало не до факса: его вложения в рекламу электрических часов привели к банкротству. Дом Бейна был продан с аукциона, его дети попали в приют, а сам он вел жизнь нищего, пока его бывшие коллеги ближе к концу его жизни не исхлопотали ему пенсию, еле позволявшую выживать.

Но сама идея факса не умерла - в 1865 году итальянский священник и физик Джованни Каселли представил вариант упрощенной системы Бейна, со специальной бумагой и специальными чернилами, электрической синхронизацией и другими улучшениями. Была запущена первая линия между Парижем и Лионом.

В 1881 году англичанин Шелфорд Бидвелл придумал использовать селеновые элементы для записи изображения, но реализовалось это только в 1904 году. Зато идея мгновенно завоевала популярность, и в 1907 году уже весь мир бодро обменивался изображениями по проводам. В России первые аппараты были установлены в Баку - нефтяники оценили выгоды такой связи.

Нам часто рассказывают, как войны способствуют прогрессу, но есть масса примеров, как во время войн забывается и деградирует все, что не способствует убийству. Так и произошло с факсом (хотя немцы пытались использовать его для передачи и копирования карт). В промежутке между войнами физик Корн найдет способ фотоэлектрического сканирования изображения, который используется и по сей день. Но сама тема факса оказалась заброшена.

Факсы тогда отличались громоздкостью, требовали оператора и отдельного протокола для передачи данных. Все изменил Xerox, в 1964 году выпустивший простой (не требовал специалиста) компактный (43 кг) аппарат. Технологии были упрощены радикально, время передачи одной страницы занимало всего 6 минут - революция в факсимильной передаче данных началась.

Международный союз связи принимает стандарты, позволяющие сократить время передачи вдвое, и бизнес тут же начинает скупать факсимильные аппараты. Как поэтически выразился один из инженеров, «офис становится домом для факса». В 1970 году в мире работало 25 тысяч факсов, в 1980-м - 250 тысяч, а в 1990-м - 5 млн устройств. Как раз в это время наша страна возвращается «в семью народов», и технологические новинки попадают и к нам.

Словом, факс пришел в нашу жизнь примерно тогда же, когда он стал обыденностью и в других странах. Правда, 150 лет усовершенствований и улучшений обошлись без нас. И хотя уже через пару десятилетий, благодаря интернету, сам факс оказался на свалке истории, используемые в нем технологии продолжают служить нам.

#техноистории от Саши Иванова

Дочь поэта, мать программирования

Лондонское светское общество было взбудоражено: смутьян, дэнди и дуэлянт, поэт лорд Байрон женился, и на ком — на девушке в высшей степени религиозной и добродетельной (не считая странности увлечения математикой). Делались даже ставки на то, как долго продлится этот удивительный брак. Выиграли оптимисты: брак продержался почти целый год. Лорд Байрон успел даже увидеть, пусть и всего однажды, свою новорожденную дочь и дать ей имя — Ада («потому что древнее и короткое»).

Мать воспитывала дочь по-своему: занимаясь с ней математикой. И той эта наука была в радость, ведь ею можно было заниматься, не вставая с кровати (с которой в юности крайне болезненная Ада три года вообще не могла подняться).

В 17 лет Ада все же прибывает в Лондон. Будучи особой знатной, она представлена ко двору, но, что еще важнее (для истории и для нас) – она представлена Чарльзу Бэббиджу, человеку необычайных, разнообразных и ярких дарований. Вся Англия мечтает попасть на его приемы, где бывают Фарадей, Диккенс и другие знаменитости. Своим гостям (в том числе и Аде) он с удовольствием показывает прототип машины, которая должна заменить людей в математических расчетах. К изумлению Бэббиджа, юная девушка обнаруживает понимание задачи и настоящий, подкрепленный умными вопросами и замечаниями, интерес.

Они подружились и продолжали общаться, каждый занимаясь своими делами: Бэббидж пробивал в парламенте финансирование своей задумки, Ада вышла замуж за лорда Уильяма Кинга, который вскоре стал графом, а его жена отныне – графиня Лавлейс. Графиня рожает троих детей и занимается математикой – без каких-то целей, просто для души. Школ для дам тогда еще не существует, так что профессора математики занимаются с ней индивидуально и все в один голос отмечают её фантастические способности. Будь она мужчиной, они бы даже заговорили о ее таланте или даже о гениальности, но к таким признаниям в отношении женщины викторианская Англия еще не готова.

Между тем в Англии проект Бэббиджа по созданию машины для расчетов буксует, и он ездит по миру, рассказывая о своем замысле. Среди слушателей его лекции в Турине оказывается талантливый военный инженер Луиджи Менабреа (позже он станет премьер-министром Италии). Он пишет статью на французском, где описывает идею Бэббиджа по своим записям его лекции, и излагает мысли насчет перспектив самой машины. Бэббидж знает очень многое, но не французский, и Ада берется перевести для него этот текст. Вот только записи Менабреа ей кажутся незавершенными, и она просит разрешения снабдить их комментариями. Бэббидж только «за» — он уже оценил математический ум Ады.

Работа заняла месяцы, в течение которых Ада общается с Бэббиджем письменно, буквально в режиме мессенджера (Бэббидж, один из реформаторов английской почты, может быть доволен расторопностью почтальонов – иногда они обменивались записками по шесть раз в день).

В результате перевод статьи Менабреа оказывается снабжен 52 страницами комментариев Ады. Часть комментариев посвящена алгоритму вычисления чисел Бернулли, который по общему признанию стал первой в истории компьютерной программой.

К тому времени Бэббидж уже использует для своей машины прообраз перфокарты, «срисовав» её с ткацкого станка Жаккарда, и Ада пишет о возможности делать записи программ таким способом. Более того, она предвидит, что машина сможет писать музыку и картины и «откроет такие пути в науке, которые нам и не снились».

Не желая ждать, пока Бэббидж наконец соберет свою машину, Ада предлагает ему возглавить этот процесс сама, и тот готов уступить ей штурвал. Она развивает бурную деятельность, общается с Джорджем Буллем, автором идеи двоичного кода, её муж готов вложить в дело деньги. Но, увы – Ада заболевает чахоткой и в возрасте 36 лет умирает.

Бэббидж так и не стал создателем первого компьютера. А вот Ада Лавлейс вписала в историю свое имя, как первый программист во времена, когда еще не было ни компьютеров, ни суфражисток, а до предложения Клары Цеткин праздновать в марте Международный женский день оставалось еще более полувека.

#техноистории от Саши Иванова

Жаккардовые перфокарты

Жозеф-Мария Жаккард родился в Лионе в семье весьма состоятельного ткача. После смерти родителей он унаследовал дом, мастерскую с работниками, виноградник и песчаный карьер - словом, по меркам родного Лиона он был чуть ли не богачом. Вот только родительское состояние он весьма быстро промотал, пустившись в сомнительные финансовые спекуляции, после чего женился на богатой вдове мастера фехтования.

Впрочем, ее состояние также быстро и радикально уменьшилось, в чем, понятно, сам Жаккард виноват не был, а были виноваты негодяи-богачи, подавшие на Жаккарда в суд. Словом, когда подоспела Великая французская революция, Жаккард сразу примкнул к восставшим, и даже сражался, вместе с сыном, в рядах Рейнской армии.

В итоге он и сына потерял, и промотанное состояние не вернул. Надо было как-то выживать, чем сын ткача из города ткачей и занялся - он принялся совершенствовать ткацкий станок. И вот тут за изобретениями дело не стало: он создает станок с ножной педалью, затем станок для плетения рыбацких сетей и, наконец, станок для плетения узоров, тот самый, который позже принесет ему славу.

Одна беда: его изобретения работают плохо, со сбоями, часто ломаются и заработать на этом у бедолаги Жаккарда никак не выходит. Но наконец в Париже, в Консерватории Искусств и Ремесел, Жаккард видит станок Жака де Вокансона, который был близок к совершенству и вобрал в себя все преимущества своих предшественников – станков Бушона и Фалькона. Бушон, надо сказать, еще в 1725 году придумал прообраз перфокарты, через отверстия которой могли проходить нити разного цвета с заданными интервалами, но только Жаккарду удалось, в результате огромных усилий, связать воедино весь процесс: барабанная подача ткани, попеременные иглы-челноки, крючки для протяжки нити и перфорированная лента.

Случилось это в 1804 году, однако, горожане Лиона не встретили Жаккарда цветами и овациями. Более того, он вынужден был даже прятаться от соседей, так как побить его в городе ткачей хотел буквально каждый - лионцы всерьез были уверены в том, что этот неприятный тип задумал лишить их работы. Первый его станок был разрушен любезными земляками, когда о луддитах еще никто не слышал.

Но через год Лион посещает новоявленный император Франции Наполеон Бонапарт с супругой, где среди всяких других достопримечательностей ему рассказывают про станок Жаккарда. Император объявляет патент на изобретение собственностью города, Жаккарду выплачивается пенсион в размере 3 тысяч франков плюс изобретатель получает право на роялти в размере 50 франков за каждый проданный станок в течении последующих 10 лет. И хотя на деле Жаккард получал эти роялти только до свержения Наполеона, но и за это время станков Жаккарда было продано 11 тысяч (!!!).

В 1815 году Бретон решает отравляющую жизнь проблему с изготовлением перфокарт, заменяя их перфолентой, и продажи идут еще более бойко, станки экспортируются, в Россию и Англию США и даже в Южную Америку.

В Англии со временем об этом способе программирования рисунка на ткани узнает Чарльз Бэббидж, который как раз занят созданием компьютера (или, как он говорит сам, “разностной машины”), и перфокарты занимают важное место в его проекте.

В 1884 тот же принцип применит Герман Холлерит, статистик из Вашингтона, создавший табулирующую машину для перфокарт. Это изобретение окажется просто блестящим - Холлерит будет сдавать его в аренду для проведения переписей населения в других странах, в том числе, например, в России (о планшетах с «Авророй» тогда речи еще не шло). Этот успех подтолкнет потом Холлерита к желанию масштабировать такие технологии, чем он и займется, став одним из отцов-основателей IBM.

Что же касается Жаккарда, то он проживет долгую, по меркам своего века, жизнь, будет обласкан наградами и признанием, станет если не богатым, то уж точно состоятельным человеком, академиком и кавалером орденов многих стран, и оставит свое имя и в истории IT, и в памяти потомков, которые поставят ему памятник в его родном Лионе на том самом месте, где некогда горожане уничтожили его первый станок.

#техноистории от Саши Иванова

Первый мобильный звонок

Мартин Купер, в общем-то, никогда не скрывал того, что на создание мобильного телефона его вдохновил фантастический сериал «Звездный путь», появившийся на экранах в 1966 году. Его герои всегда на связи, общаются друг с другом с помощью портативных устройств. Словом, Купер увидел образ будущего там, где его видели немногие: сериал смотрела вся Америка, но, кажется, один только Купер увидел для себя в этом руководство к действию.

Историй, когда писатели-фантасты «подсказывают» образ будущего, довольно много, но здесь важно, что подсказка попала в голову человека, максимально готового к тому, чтобы сказку сделать былью.

К тому моменту сын еврейских эмигрантов из России проделал довольно большой путь, и, как выяснилось, это был путь в верном направлении - закончил Иллинойский политех, отслужил инженером на подводной лодке, поработал в Western Electric над созданием телетайпа и, в конце концов, пришел в компанию Motorola.

Сам он позже говорил, что любая его работа была прежде всего учебой, всё, с чем он сталкивался (субмарина в том числе) было его «партой». Работая в Motorola, он получает степень магистра, без отрыва от работы преподает в своей alma mater. Карьера в фирме тоже идет отлично - с 1960-го он - главный инженер направления портативных коммуникаций.

В те годы принято думать, что с мобильной связью все идет очень даже неплохо - автомобили уже 30 лет как оснащены телефонами, устройствами весом в 12-15 кг (ничего, машине не тяжело), кроме того, есть рации (Motorola вообще «взошла» когда-то на оснащении полицейских и служб помощи рациями), но Мартину Куперу этого мало. Позже он будет говорить, что задумал сделать такую связь, которая не была бы привязана к дому или автомобилю, а была бы привязана к человеку, и номер его телефона стал бы его личным, индивидуальным номером. А тут как раз и «Звездный путь» подоспел, и Купер потом будет говорить, что смотрел сериал в полглаза и только для того, чтобы увидеть на экране воплощение своей мечты.

Мечты же, как известно, склонны сбываться - конечно, если их воплощению способствуют мозги, труд и деньги. С мозгами у Купера всегда было хорошо (с ними и сейчас, в его 95, все благополучно), с трудом тоже (он всегда был трудоголиком), деньги нашлись в Motorola, одной из самых процветающих в тот момент компаний в мире (по разным данным, она потратила на разработку от $60 до 100 млн), проблема была в том, что не только Куперу и Motorola хотелось достичь успеха (наверное, не они одни смотрели «Звездный путь»): в 60-е разворачивается настоящая гонка - кто успеет сделать мобильный телефон раньше. Причем, при всем уважении к Motorola, фаворитом все-таки считалась всемогущая AT&T, «наконечник копья» которого, Bell Laboratories, оказывалась лидером в разработках всего, чего ни касалась, а не только мобильной связи. Технология «сот» к тому моменту уже изобретена, и конечно, создана она  именно в Bell. Словом, если бы на это принимались ставки, то Motorola оказалась бы в аутсайдерах, наряду с многими другими.

Тем не менее, первым успел Купер. 3 апреля 1973 года Motorola собрала пресс-конференцию для журналистов, чтобы продемонстрировать им свое достижение, мобильный телефон Motorola DynaTAC. Под камеры Купер сделал первый в истории звонок - своему конкуренту, главе Bell Laboratories Джоэлю Энгелю: «Угадай, откуда я тебе звоню? Я звоню тебе с настоящего сотового телефона». 

Позже Купер скажет: «Я слышал, как скрежетали его зубы».

Принято считать, что именно этот день дал начало мобильной связи, и именно этот звонок был первым в истории, но на самом деле история на этом только началась, потому что потребуется еще долгих 10 лет (видимо тогда с них и начался десятилетний цикл смены поколений мобильной связи) разработок стандартов связи и согласования разного рода регламентов, прежде чем 6 апреля 1983 года в продажу поступят Motorola DynaTAC 8000X, которые, несмотря на сверхвысокую цену ($3995) были приняты покупателями «на ура!» и раскуплены мгновенно.
А Купера именуют теперь не иначе как «отец мобильной связи» и «дедушка смартфонов».

#техноистории от Саши Иванова

Шатай-Болтай

Бизнес бывшего артиллерийского капитана и работника радиозавода Пола Галвина постоянно разорялся. Известно как минимум о четырех таких случаях, и все они развивались одинаково: Пол закупал оборудование, дело шло и развивалось, пока на горизонте не появлялась налоговая. Дело в том, что Пол был цельным человеком: налоги он платить не любил, а потому и не платил. В итоге имущество компании арестовывали и выставляли на торги, а бизнес закрывали.

Зато так Пол узнал, что имущество разорившихся компаний продают с аукциона, и в 1928 году он умудряется купить оборудование для производства переходников, позволяющих подключать приёмники на батарейках к электросети. Оно обошлось ему всего в $750.

Вторым пайщиком новой фирмы стал младший брат Пола, Джозеф – он внес в дело $565, и этого хватило на аренду неприглядного цеха и найм первых пяти сотрудников. Роль Джозефа в предприятии казалась скромной и незаметной, но он навел порядок: с момента, как он вошел в дело, у налоговой к компании братьев Галвинов претензий больше не возникало.

Тем не менее, дела в компании шли так себе, пока в 1930-м не «выстрелила» разработка Пола - автомобильное радио. Он назвал его Motorola. Название этой торговой марки станет названием компании только в 1959-м, но с этих пор бизнес у братьев пошел в гору, у них появились деньги, которых хватало не только на жизнь, но и на инновации и найм лучших инженеров.

Так, в 1940 году им удалось заполучить в свою команду поляка Хенрика Магнуски. За месяц до начала Второй мировой тот был командирован своей фирмой в США, и ему уже некуда было возвращаться. На родине Магнуски был обладателем патента на «говорящую рацию» - телефон с аккумулятором, позволяющий общаться в полудуплексном режиме - есть кнопки приема и передачи, один говорит, другой (или другие) молчат.

Галвины обладали хорошим нюхом на своевременность разработок: шла война, и они полагали, что если сделают компактную рацию, то получат огромные военные заказы.
Наверняка они знали о разработке канадца Дональда Хиска, который сделал подобное устройство еще в 1937-м, но они надеялись сделать нечто лучшее, а с юридической точки зрения их прикрывал польский патент Магнуски. Разработчиков Моторолы возглавил Дэн Нобл, автор идеи частотной модуляции.

Успехи не заставили себя ждать. Магнуски получил оперативный простор и финансирование, которых ему не хватало в Польше для воплощения своей идеи в продукт. А Нобл доказал, что он виртуозный инженер: и в самом деле сумел создать самое компактное для своего времени устройство ранцевого типа весом всего около 18,5 кг.

Дальность приема была от 100 метров до 1,5 км, в зависимости от рельефа местности, а на абсолютно ровных участках, вроде поверхности воды, даже до 3 км.

В 1941 году (оцените скорость принятия решений и организации производства!) эта рация поступила в армию, и пока военные её осваивали, вышла уже следующая модель, необыкновенная и даже революционная. Это была настоящая телефонная трубка с антенной, первое в мире устройство, которое можно было держать одной рукой. Да, громоздкое и тяжелое, но - все-таки! По дальности эта модель уступала предыдущей, но сильно выигрывала в компактности, поэтому стала довольно популярной.

Именно с этого устройства и началось то, что вскоре назовут «уоки-токи» («болтайся и болтай», да простят нам столь вольный перевод). Элементная база, уже после войны, позволила сильно уменьшить его, хоть до размера пачки сигарет, громоздкими оставались только аккумуляторы.

Впрочем, он и так «зашел» - Motorola, до того успешно снабжавшая полицию, службу спасения и медиков автомобильными рациями, догадалась сделать специальную разработку для их нужд. А вскоре пользоваться этим простым и компактным прибором стали пользоваться не все: охранники, речные и морские патрули и рыбаки, туристы и курьеры, строители и рабочие заводов и фабрик. «Уоки-токи» прочно вошли в наш быт и, несмотря на всё богатство выбора, альтернатив им в своем классе и своем сегменте решаемых задач, за 90 лет, прошедших с момента изобретения Хенрика Магнуски, всё еще нет.

#техноистории от Саши Иванова

Приключения продажной девки империализма в СССР

Идея создания механического устройства, которое будет производить нудные рутинные вычисления вместо инженеров и высвободит им время для творчества, накрыла человечество в разные странах одновременно, во второй половине 1930-х.

Компьютеры бросились создавать в Британии, США, Германии, Швеции, Японии, нашлись энтузиасты и в СССР - в 1936 году Владимир Лукьянов создал гидравлический интегратор, где расчеты дифференциальных уравнений были основаны на известных с античных времен принципах: объем жидкости в сосуде -  интеграл от функции, описывающей поступление жидкости в сосуд, и этот механизм принято считать первым в Союзе аналоговым компьютером, который, заметим, дожил аж до 80-х (строительство БАМа рассчитывали на такой машине).

Эти водяные машинки, которые позже, в середине 40-х, начнут создавать и в других странах, больше нигде так долго не проживут – «бум» пройдет в течение буквально нескольких лет, но в СССР вычислительных мощностей всегда не хватало.

Во время второй мировой было не до компьютеров - то есть их необходимость была ясна, но для инженеров всегда находилось более важное и актуальное занятие. Так, создатель первого компьютера в США Атанасофф был занят минными полями, а нашему герою, Сергею Лебедеву, была поручена задача стабилизации танковых прицелов (и он с ней отлично справился).

В 1946 году американец фон Нейман публикует статью, описывающую архитектуру, по сути, всех будущих компьютеров, и статья заинтересовывает Лебедева, который в тот момент как раз занят созданием ЭВМ.

Повлияла ли статья фон Неймана на работу Лебедева, или нет, неизвестно, но в 1950-м он, с небольшим числом сотрудников, создает в киевском институте первую в стране ЭВМ. В то время в Европе подобных машин единицы - компьютер Цузе, работающий в Швейцарии, шведский BARK и довольно мощная ЭВМ в Англии.

Нельзя сказать, что страна способствовала успеху, скорее наоборот: репрессии коснулись семьи Лебедева, сам он находился под постоянным контролем и присмотром КГБ, уровень промышленности сильно отставал от задач (брака в поставках реле и радиоламп было больше половины). Тем не менее в 1951 году компьютер приспособили к расчёту траекторий полета баллистических ракет.

Большой ученый и «лучший друг советских физкультурников», как известно, был противником компьютеров. Но в марте 1953 эта проблема решилась сама собой, и уже в конце 1953-го Лебедева переводят в Москву и выделяют ему целый институт для разработок новых моделей. Их в итоге будет разработано аж 15, самая известная из который, выпуска 1968 года, могла совершать 1 млн операций в секунду. Это был блестящий результат, за исключением того, что американские машины к тому времени делали уже 3 млн операций, а модель 1969 года - 10 млн.

Невозможность конкуренции с американцами из-за их явного лидерства в производстве комплектующих несколькими годами раньше стала причиной выхода немца Цузе из компьютерной гонки. Все остроумные и новаторские решения Цузе уступали американским по быстродействию и, главное, по стоимости. Вот только тема стоимости в СССР мало кого интересовала.

В 1967-м правительство приняло решение «скопировать лучшие американские образцы», то есть работы IBM. Лебедев этому всячески противился - он уже создал эскиз суперкомпьютера «Эльбрус», но академика подвело здоровье (эту работу продолжит один из его учеников, Всеволод Бурцев).

Собственно, «Эльбрус» уже в эскизе уступал по быстродействию существующим на тот момент компьютерам, а учитывая, что началась микропроцессорная революция, в которой СССР, мягко говоря, не был лидером (скопировать процессор IBM не удалось из-за промышленного отставания), то на этом с собственными компьютерами в стране было, фактически, покончено. Хотя «Эльбрус» таки был создан спустя 13 лет после начала проекта, он выглядел мертворожденным.

Дискуссию о его ценности оставим специалистам. Тем более, что с мозгами у нас всегда было лучше, чем с железом: зам Бурцева Владимир Пентковский, уехавший в США, стал создателем процессора Pentium III и его последующих версий.

#техноистории от Саши Иванова

Честный Хофф и его чип

В 1948 году инженеры Bell Laboratory Джон Бардин и Уолтер Браттейн представили миру транзистор, а спустя еще несколько месяцев другой инженер Bell, Уильям Шокли, создал биполярный транзистор.

Открытие стало революционным: маленький транзистор заменял громоздкую электронную лампу, из которых тогда, собственно, и пытались составлять компьютеры. Хотя мгновенной революции не случилось: понадобилось еще почти десять лет на то, чтобы перейти от дорогого и трудноизвлекаемого германия к кремнию, и чтобы понять, как его можно использовать.

В 1956 году Шокли, получивший нобелевку, уходит из Bell и создает собственную компанию. Уговорить уйти вместе с ним своих коллег ему не удается, и он нанимает лучших из лучших выпускников технических ВУЗов, которые счастливы работать под руководством мировой звезды, и которые, в свою очередь, восхищают Шокли своей креативностью и эффективностью.

Правда, недолго: год спустя команда из восьми юных дарований радикально расходится с Шокли во взглядах и получив от него прозвище «вероломной восьмерки» (The Traitorous Eight) создает собственную компанию Fairchild Semiconductor. Инвестор находится быстро, и дело кипит: Роберт Нойс в 1959-м изобретает кремниевую интегральную схему, которая оказывается настолько удачной, что используется в чипах и по сей день.

В 1968 году отношения с инвестором у восьмерки портятся: инженеры считают управление компанией неудачным, а направление движения - ошибочным. В итоге «вероломная восьмерка» распадается, они покидают компанию и ищут себе применение на стороне.

Упомянутый уже Нойс с партнером и коллегой Гордоном Муром создают свою компанию, которую мы сегодня знаем как Intel. У них грандиозные планы по созданию полупроводниковой памяти, но денег на их реализацию нет. И тут им на выручку приходит коллега по Fairchild Эндрю Гроув, будущий создатель управленческого метода OKR (комбинирование личных и командных целей с разбивкой на ближайшие и отодвинутые по времени задачи). Гроув создает бизнес-план Intel на одну страницу машинописного текста и обращается с ним к финансистам. Первые $2,5 млн Intel получает в день обращения, а Гроув становится соучредителем компании и её исполнительным директором.

Память на магнитных носителях тогда была на порядки дешевле «кремниевой», один бит которой стоил примерно $1. Intel были намерены снизить эту стоимость «в сто раз, и тем самым завоевать рынок». За пару лет эта задача была решена: в 1970-м был создан чип Intel 1103 объемом 1 кбит и стоит он $21, то есть примерно два цента за бит.

Но судьба Intel радикально меняется лишь отчасти благодаря этому чипу. В 1970 году к Intel за новой памятью обращается японский производитель калькуляторов Busicom. Сам проект их нового калькулятора, который компонуется из 12 микросхем уже готов. За задачу берется инженер Тед Хофф, который нечаянно улучшает проект: вместо 12 микросхем он предлагает один кристалл, который получает команды от полупроводников.

Идея была новаторской, её применение - неограниченым, от перспектив, которые сулила новая разработка, захватывало дух. Один нюанс: по договору схема и все права на неё принадлежала японцам.

Позже станет хорошим тоном порассуждать о терзаниях Теда Хоффа: внедрять свою гениальную разработку в общем-то случайному клиенту, которому она и будет принадлежать, или утаить? Но Хофф – человек добросовестный и привык делать дело хорошо. Проект выполнен, довольные японцы становятся обладателями нового чипа и готовы перечислить деньги исполнителю.

К счастью для Intel, у нее есть Гроув, умеющий решать любую проблему. Тот выясняет, что финансовые дела Busicom обстоят не блестяще, и ему вместе с Хоффом удается переписать договор: Intel отказывается от оплаты и доплачивает японцам $60 000, а Busicom отказывается от прав на разработку. Стороны расстаются весьма друг другом довольные.

Для Intel это открыло путь к мировому лидерству, а Busicom так и не спасло: в 1974 году компания станет банкротом и помнить о ней будут, главным образом, благодаря этой истории.

#техноистории от Саши Иванова

Подсчитать всё

Школу сын немецких иммигрантов в США, Герман Холлерит, еле закончил, но, как это бывает, раскрылся позже: горный колледж он заканчивает с золотой медалью и становится ассистентом профессора.

А профессора зовут работать в Бюро переписи, которая проводится каждые 10 лет — так Холлерит получает первый опыт обработки данных. Идет 1880 год, цифры складывают вручную, подсчет займет восемь лет и завершится накануне следующей переписи. Один из товарищей по этой рутине, Джон Биллингс, как-то раздраженно бросает: «Должен же существовать какой-то механический способ подсчетов, как в станке Жаккарда!».

Холлерит знает не только о перфокартах Жаккарда, но и о работающей на них машине Чарльза Бэббиджа, а также видит, как кондукторы в поездах пробивают в безымянных билетах дырки в условных местах, отмечая пол, цвет волос и глаз пассажира, чтобы ими не смог воспользоваться другой.

Идея Холлерита проста: электрический сигнал проходит через просечки в перфокарте, сделанные пробойником кондуктора, и разносит получаемые данные по столбцам: пол, возраст, профессия — всё, что присылают в бюро переписи его агенты.

Холлерит к тому времени уже работает в патентном ведомстве, где и патентует свои изобретения. И первые опыты показывают, что у него всё получилось! Холлерит отправляет свой табулятор на Парижскую выставку 1889 года и получает там золотую медаль.

На конкурсных испытаниях Бюро переписи его табулятор работает намного быстрее конкурентов, и Холлерит получает контракт на подсчет переписи 1890 года. Итог отличный: данные удалось обработать всего за три года, сэкономив при этом треть бюджета.

Тут Биллингс вспоминает о сказанной им некогда фразе, что, по его мнению, дает ему право считать себя автором идеи. Холлерит этого не отрицает, но приятели по работе в Бюро все-таки расходятся без суда.

Успех работы табулятора, вкупе с золотой медалью Парижа, прославил его, желающих использовать устройство хватает, но покупать такую дорогую технику, нужную лишь на время, никто не готов. Зато идея Холлерита сдавать её в аренду сработала: табуляторы работают на переписях в Австро-Венгрии, Канаде, Франции, России, даже на Филиппинах.

Перепись в США 1900 года, конечно, проводит Холлерит. Но одним Бюро он не довольствуется, активно предлагая технику коммерческим компаниям — железным дорогам, почте, банкам, страховым и каталожным компаниям.

Дела идут отлично, но Бюро переписи внезапно отказывается от услуг Холлерита (тот поднял цены) и берется делать свои табуляторы, для чего приглашают на работу Джеймса Пауэрса, эмигранта из России, выпускника Одесского технического училища.

Оказывается, у Холлерита есть пробелы в описании патентов, которые Пауэрс обходит: электрику заменяет механикой, его табуляторы справляются с задачей подсчета, стоимость работы ниже, чем сумма, запрошенная Холлеритом. Пауэрс придумал новшества, которые изменили процесс качественно и ускорили его, однако при переписи использовались сортировальные машины Холлерита, находящиеся в бюро. Холлерит подает в суд, но не просто проигрывает, хуже того: суд аннулирует его патенты на эти машины.

Пауэрс основывает собственную компанию, но бизнесмен из него хуже, чем инженер. Он проигрывает суды Холлериту, который буквально облагает его данью: 25% с проданных машин и 18% от реализации перфокарт. Вскоре он оставит бизнес и сосредоточится на изобретательстве, а его компания в будущем будет куплена Remington.

Холлерит остался без госконтракта, но к 1915 году у него 550 клиентов, использующих более 1500 устройств и 660 млн перфокарт. Его компания входит в состав фирм, объединенных Томасом Уотсоном, для которых он придумывает название IBM (International Business Machines).

Ее табуляторы будут применяться везде. Например, нацисты на арендованных у IBM табуляторах и с технической помощью ее спецов смогут вести строгий учет евреев во время переписи, а позже использовать эти машины в лагерях смерти и для организации перевозки евреев в Освенцим.

Только в 60-х годах табуляторы, наконец, заменят компьютерами. Созданными, конечно же, в компании IBM.

#техноистории от Саши Иванова

Маленький помощник математика

В 1642 году 19-летний Блез Паскаль решил помочь в расчетах своему отцу, сборщику налогов, и придумал механическое устройство, которое считало точно и быстро. Канцлер Франции даровал ему королевскую привилегию (патент) на выпуск «паскалин» (так их назвали), но выгоды Паскалю это не принесло.

Нельзя сказать, что машина Паскаля опередила свое время – математики давно ждали ее.

Самый первый счетный прибор - абак - появился в III тысячелетия до н.э. в Вавилоне. Обыкновенные счеты, самым древним из которых, обнаруженных на территории современной Монголии, около 3 тысяч лет – это развитие идеи абака. Но их польза была довольно ограниченной.

В 1622 году священник Уильям Отред придумал логарифмическую линейку, которая с тех пор сильно изменилась внешне (первая «линейка» Отреда на самом деле была кругом), но мало – функционально.

Через год после появления устройства Отреда востоковед университета Тюбингена Вильгельм Шиккард и друг Иоганна Кеплера разработал арифмометр – прибор, который принято считать первым цифровым, а не аналоговым устройством. Впрочем, современники об открытии Шиккарда так и не узнали (только позже будут найдены его письма к Кеплеру с подробным описанием его устройства).

«Паскалины», впрочем, тоже не получили широкого распространения – неразвитость технологий делала их производство слишком сложным. Но зато они на три столетия вперед определили базу и структуру, которой будут пользоваться последующие изобретатели.

В 1673 году появляется арифмометр Лейбница, плод его знакомства с великим Гюйгенсом: голландский астроном поразил немецкого ученого объемом расчетов, и Лейбниц сильно улучшил паскалину, «научив» её всем четырем арифметическим действиям. Это было очень популярное устройство, не прошедшее мимо внимания Петра I, который такие штучки обожал - арифмометр Лейбница был его настольным прибором.

Но лучший из арифмометров придумал в 1820 году Тома де Кольмар, чиновник из Франции. Если бы он бедствовал, то мир стал бы пользоваться этим гаджетом раньше. Но тогда де Кольмар был богат, и серийное производство он начнет только в 40-х годах, когда его капиталы растают и надо будет искать способ заработать на жизнь.
Ежегодно будет продаваться не менее 400 его арифмометров, он снова станет человеком состоятельным, а использование арифмометра станет привычным.

Конечно, изобретательская мысль на этом не успокоилась, интересный механизм предлагает Чебышев, а американец Болдуин в 1870 году патентует собственную разработку, которую и называет «арифмометр». Именно тогда это название и закрепилось за всем типом таких устройств.

Наконец в 1887 году устройство достигает совершенства благодаря шведу Вильгодту Теофилу Однеру. Он имел уникальный талант придумывать нестандартные решения, благодаря чему его земляк Людвиг Нобель и пригласил его на свой завод в Петербурге. Однажды ему поступил заказ на ремонт арифмометра Кольмара, но Однер не просто отремонтировал его, но придумал радикальные улучшения. Свой проект он презентует братьям Нобелям, и идея быстро воплощается в металл.

Вскоре Однер открывает свой завод, где производит арифмометры — самые компактные, надежные и «умные» в мире, что подтверждают золотые медали международных выставок. Этот арифмометр становится самым популярным в мире, до 1913 года в одной только России, рынке для Однера скромном, будет продано 22 тысячи таких машин.

Сам Однер умер в 1905 году, в 1918-м завод отнимают у его наследников, а в 1924 году переносят в Москву.

В 1929 году арифмометр получил, наконец, настоящее, советское имя — Феликс, конечно, в честь Дзержинского. Остряки шутили, что его назвали так потому, что он, как и Дзержинский, был железным.

Этот арифмометр производился множеством советских заводов аж до 1979 года. Сложно сказать, сколько точно «Феликсов» было произведено, эту цифру оценивают в несколько миллионов штук.

Эти приборы можно было увидеть на столах в различных учреждениях еще даже в 1990-е, пока мир не захватили компьютеры.

#техноистории от Саши Иванова