ГОЛОС.

В продолжение недавно начатой мною темы голоса - и в связи с завтрашним столетием Баниониса - снова вспомнила одну свою старую историю.
Она тоже про голос, но не про свой, а про чужой.
Но такой, который прирастает лучше родного.
У меня в давние времена однажды сломался телевизор.
Вот дорогущий Sony "белой сборки", с гарантией на 100 лет, взял и сломался. Звук пропал.
Для меня это было катастрофой: я в ту пору была колумнисткой питерской газеты, и колонка как раз была про ТВ.
А тут вон какая беда.
Прежде чем нести его в ремонт (а тогда на гарантийный ремонт Sony надо было в очередь записываться), мы с Павловым его 2 дня смотрели без звука - просто что-то там мелькало всё время, мы даже не пытались угадывать, про что там говорят.
И так вот всё и шло, пока мы, накануне отдачи ящика в ремонт, не улеглись спать, и перед сном внезапно не уставились в наш глухонемой ящик: там, в немом варианте, в ночи шёл козинцевский "Король Лир".
Я этот фильм, надо сказать, не слишком любила.
Вот, вроде, всё там хорошо и правильно, но что-то в нём меня ужасно раздражало, и я ничего не могла с этим раздражением поделать. Прям бесило.
Но и признаваться в том, что фильм меня раздражает, было как-то неприлично: ну, признанный же всеми шедевр, - а тут я.
И помалкивала.
И вот смотрим мы, внезапно проснувшиеся, это большое двухсерийное кино без звука, и отлипнуть от экрана не можем: кино просто гениальное. Без каких-либо скидок и оговорок.
Шедевральное.
И спрашиваем друг друга: а что это было?
Что за морок на нас обоих напал, что мы этой гениальности столько лет не могли увидеть?
Тут Павлов и говорит одно слово: Гердт.
Я выпучила на него глаза: догадка мужа была абсолютно в точку.
Юри Ярвета (Лира) в этом фильме озвучил Зиновий Ефимович Гердт. Всеми любимый (в том числе и нами).
Я сейчас даже не скажу, хорошо или плохо он озвучил: просто это всё было настолько поперек того, что в кадре делал Ярвет - ну, по крайней мере, для нас - что убивало весь фильм наповал.
Вот всех прибалтов в этом фильме озвучили нейтрально, и это воспринималось нормально и естественно, а Гердт выдал там прямо свою личную партитуру шекспировского героя, - и всё мимо кассы.
Мы Ярвета слышали миллион раз озвученного кем угодно - в том числе и Татосовым, и нигде не било по ушам, а тут - всю роль убивало насмерть...
Вместе с фильмом целиком.
И еще был случай: обожающая Баниониса, иду я по Ленфильму - а навстречу он. И вдруг с кем-то здоровается и заговаривает. Меня просто как взрывом отбросило: "Не он!!!".
Голос НЕ ЕГО.
Родной голос Баниониса "не шёл" ему совершенно после голоса Демьяненко. Голос Демьяненко его "укрупнял", делал значительнее. Свой собственный - "мельчил". Из Прометея превращал в Деда Мороза.
Потом я еще пару раз смотрела фильмы с Банионисом - и хоть из зала беги, - хотя кино было хорошее, иной раз - просто очень хорошее.
Но смотреть его было невозможно, потому что вместо голоса Александра Сергеевича Демьяненко, который буквально сросся с лицом Баниониса, озвучивал кто-то другой (или сам Банионис, что было вообще - туши свет!).
Банионис+Демьяненко - это был совершенно цельный человек, а всё остальное - было невозможно ни слушать, ни смотреть.
Я тут у себя в ветке прочла диалог двоих дружественных мне комментаторов, которым "никак не заходит "Солярис".
Мне тоже "не заходит", сколько раз его ни пересматривай - хоть наизусть учи.
И только сейчас, вспомнив ситуацию с "Королём Лиром", подумала: а не посмотреть ли "Солярис" без звука?
Без голоса Владимира Заманского, который тоже, как и Гердт, блестящий и замечательный - но весь "поперек Баниониса" - и хоть тресни.

С Праздником, Православные!
ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ.
ВХОД ГОСПОДЕНЬ В ИЕРУСАЛИМ.
Горький праздник...
...Они встречали великого Победителя, они размахивали пальмовыми ветвями, они ждали, что вот, пусть и не на белом скакуне, а всего-навсего на ослике, но Он пришёл, и всё сейчас устроит, как им хотелось.
И они кричали ему «Осанна в вышних!».
...Не пройдёт и недели, и на все попытки чужеземного правителя спасти Его, они будут с упорством кричать «распни Его, распни!».
Эти же самые тысячи встречавших Его и ликовавших, не отбили Его у недругов, а, напротив, помешали недругам спасти Его.
Христос их полностью разочаровал.
Он не оправдал их ожиданий.
Суть праздника Входа Господня в Иерусалим – во всеобщем непонимании.
«…свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Ин.3:19).
Праздник Входа Господня в Иерусалим – это не просто воспоминание древнего события. Двадцать веков спустя, внешние обстоятельства нашей жизни стали совершенно иными, но сердце человека осталось прежним.
Сегодня перед нами стоит тот же самый выбор, что и два тысячелетия назад, и сегодня как никогда актуальна фраза из «Причти о Великом Инквизиторе» романа Достоевского «Братья Карамазовы»: «Христос, зачем Ты пришел мешать нам?»...
ПРОПОВЕДЬ МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ СУРОЖСКОГО.
Благословен грядый во имя Господне!
Из тропаря праздника.
Праздники бывают разные. Сейчас мы встречаем праздник Входа Господня в Иерусалим; это один из самых трагических праздников церковного года. Казалось бы – все в нем торжество: Христос вступает в Святой Град; встречают Его ликующие толпы народа, готовые из Него сделать своего политического вождя, ожидающие от Него победы над врагом; разве здесь есть что-то трагическое?
Увы, есть! Потому что все это торжество, все это ликование, все эти надежды построены на недоразумении, на непонимании, и та же самая толпа, которая сегодня кричит: «Осанна Сыну Давидову!», то есть, «Красуйся, Сын Давидов, Царь Израилев», в несколько дней повернется к Нему враждебным, ненавидящим лицом и будет требовать Его распятия.
Что же случилось?
Народ Израилев от Него ожидал, что, вступая в Иерусалим, Он возьмет в свои руки власть земную; что Он станет ожидаемым Мессией, Который освободит Израильский народ от врагов, что кончена будет оккупация, что побеждены будут противники, отмщено будет всем.
А вместо этого Христос вступает в Священный Град тихо, восходя к Своей смерти... Народные вожди, которые надеялись на Него, поворачивают весь народ против Него; Он их во всем разочаровал: Он не ожидаемый, Он не тот, на которого надеялись. И Христос идет к смерти...
Но что же остается одним, и что завещает нам Христос Своей смертью?
В течение именно этих дней, говоря народу о том, какова будет их судьба, когда они пройдут мимо Него, не узнав Его, не последовав за Ним, Спаситель Христос говорит: Се, оставляется дом ваш пуст; отныне пуст ваш храм; пуст ваш народный дом; опустела душа; опустели надежды; все превратилось в пустыню...
Потому что единственное, что может превратить человеческую пустыню в цветущий сад, единственное, что может дать жизнь тому, что иначе – пепел, единственное, что может сделать человеческое общество полноценным, единственное, что может помочь человеческой жизни стремиться полноводной рекой к своей цели, – это присутствие Живого Бога, дающего вечное содержание всему временному: Того Бога, Который настолько велик, что перед Ним нет ни великого, ни малого, а в каком-то смысле все так значительно – как перед любовью: самые мелкие, незаметные слова так дороги и значительны, а большие события иногда так ничтожны в таинстве любви.
Оставляется вам дом ваш пуст...
Народ искал земной свободы, земной победы, земной власти; его вожди хотели именно властвовать и побеждать. И что осталось от этого поколения? Что осталось от Римской империи? Что вообще осталось от всех тех, которые имели в руках власть и думали, что никогда она не отнимется у них? - Ничто. Порой – могилы; чаще – чистое поле...

А Христос? Христос никакой силы, никакой власти не проявил. Перед лицом непонимающих Его Он так непонятен: Он все мог, Он мог эту толпу, которая Его так восторженно встречала, собрать воедино, из нее сделать силу, получить политическую власть. Он от этого отказался. Он остался бессильным, беспомощным, уязвимым, кончил как будто побежденным, на кресте, после позорной смерти, среди насмешек тех, могилы которых теперь не сыскать, кости которых, пепел которых давно рассеяны ветром пустыни...
А нам завещал Христос жизнь; Он нас научил тому, что, кроме любви, кроме готовности в своем ближнем видеть самое драгоценное, что есть на земле, – нет ничего. Он нас научил тому, что кроме любви, кроме готовности в своем ближнем видеть самое драгоценное, что есть на земле, – нет ничего. Он нас научил тому, что человеческое достоинство так велико, что Бог может стать Человеком, не унизив Себя. Он нас научил тому, что нет ничтожных людей, тому, что страдание не может разбить человека, если только он умеет любить. Христос научил нас тому, что в ответ на опустошенность жизни можно ответить, отозвавшись только мольбой к Богу: Приди, Господи, и приди скоро!..
Только Бог может Собой заполнить те глубины человеческие, которые зияют пустотой и которых ничем не заполнишь. Только Бог может создать гармонию в человеческом обществе; только Бог может превратить страшную пустыню в цветущий сад.
И вот сегодня, вспоминая вход Господень в Иерусалим, как страшно видеть, что целый народ встречал Живого Бога, пришедшего только с вестью о любви до конца – и отвернулся от Него, потому что не до любви было, потому что не любви они искали, потому что страшно было так любить, как заповедал Христос, – до готовности жить для любви и умереть от любви. Они предпочли, они хотели, жаждали земного. Осталась пустыня, пустота, ничто...
А те немногие, которые услышали голос Спасителя, которые выбрали любовь и уничиженность, которые захотели любить ценой своей жизни и ценой своей смерти, те получили, по неложному обещанию Христа, жизнь, жизнь с избытком, победную, торжествующую жизнь...
Это – праздник, который мы сейчас вспоминаем, который мы сейчас празднуем; это день страшнейшего недоразумения: одним оставляется дом их пуст, другие входят в дом Божий и становятся сами храмом Святого Духа, домом Жизни.
Аминь.

Вербное воскресенье.
Всех с Праздником!

На Вербное в храме маленьких детей было - как рассыпанного гороха.
Они стайками перемещались как хотели, повсюду, - слава Богу, хоть на солею и в алтарь не залезали.
Вели себя при этом почти не шумно.
И вот настоятель воззвал к Духу Святу, призывая Его на чашу с дарами.
Прихожане встали на колени.
Два крохотных мальчонки в джинсиках - братья-погодки, - оказавшиеся в окружении коленопреклоненных взрослых, несколько секунд попереступали с ноги на ногу, и тоже встали на колени, сперва один, потом другой.
Священники встали с колен, следом тихо поднялись прихожане (не все).
Дети, уткнувшиеся взглядами в пол, этого не увидели и не услышали. А когда подняли глаза, увидели, что на коленях стоят практически только они (ну и еще несколько человек).
Опять потолкали друг друга локотками, один помотал головой, но потом всё же согласился, оба встали - и тут же куда-то умотали: наверное, к матери...

БАНИОНИС.
100 лет.

Я о нём уже так много сказала на канале "Культура" (хотя в передаче осталось совсем мало из сказанного), что выговорилась "досуха" и писать не хотела.
Но ему сегодня всё-таки 100 лет, и я его в былые времена очень, просто очень любила, да и позже, когда на "советских звёзд-литовцев" понавешали всех собак (впрочем, некоторым звёздам-эстонцам и звёздам-латышам досталось тоже, хотя литовцам больше) - продолжала любить за очень многие прекрасные его роли, начиная с потрясающего Вайткуса ("Никто не хотел умирать") и еще более потрясающего Ладейникова ("Мёртвый сезон").
У Баниониса, довольно уравновешенного и интровертного в жизни, на экране раскрывался особый темперамент: "страсть, подёрнутая пеплом".
Вроде, всё прогорело, видно лишь черные угольки, но только сунь руку - ожог обеспечен, куда более сильный, чем от буйного огня или крутого кипятка. Так бывает от того, что в этот седоватый пепел суёшь руку без острастки...
Герои Баниониса были именно такими.
Когда Ладейников, весь фильм живший потаенной жизнью "внутреннего голоса", врывался в дом, где допрашивали и мучили Савушкина (Ролан Быков), он вёл себя как герой боевика, хотя никаким героем боевика не был. Но вспышка его ярости и его боевые навыки так ошарашивали, оказывались такой неожиданностью. что казалось, будто этот человек впрыгнул сюда из другого фильма.
А потом - снова такой - с виду "интеллигентный тюфяк"...
В сущности, по-настоящему звёздный период в его кинобиографии длился не так долго: меньше 15 лет - с 1965-го по 1979-й. Когда ему было уже 40, а потом - немного за 50.
Это было время его мощных актёрских свершений.
Это были роли прометеевского толка - титаны: Ладейников и Гойя, Бетховен и Крис Кельвин ("Солярис"), Председатель клуба самоубийц ("Приключения принца Флоризеля") и Гэбриел Конрой ("Вооружён и очень опасен").
Но даже его "маленькие люди" - председатель Вайткус и Стауниц ("Операция "Трест"), МакКинли ("Бегство мистера МакКинли") и Фердинанд Люс ("Жизнь и смерть Фердинанда Люса") - на поверку оказывались не такими уж и маленькими. Они всегда были людьми, долго пятившимися; но, припёртые к стене, они оказывались способны на бунт, а не на покорность.
То, что сегодня принято называть словом "харизма" (а тогда называли личной значительностью) проступало в его героях всегда.
И всегда это была "страсть, подёрнутая пеплом".
А потом настали иные времена, пришли иные герои, и жар, полыхающий под пеплом, внезапно оказался несколько лишним, избыточным...
Все эти "лишние люди", страдающие от собственной никчемности, но думающие про себя, что они "могли бы быть Достоевскими или Шопенгауэрами, да среда заела".
Как будто Достоевский или Шопенгауэр смогли самореализоваться аккурат потому, что жили в дивном обществе и в изящной среде...
Нет уж, дорогие!
Тут уж так: или Достоевский - или Пупкин. И это - не вопрос везения и не вопрос "среды".
Но именно эти, кого "заела среда", вдруг стали центральными героями эпохи, главной социальной эмблемой времени, и для Баниониса в этом круге ролей места было маловато.
О, он прекрасно умел играть и "просто пепел", без тайной страсти. Играть завистников, играть много о себе мнящих ничтожеств он умел вполне.
Но не они были его предназначением.
И на первый план вышли другие актёры.
А он остался доживать долгий свой, очень долгий век в ореоле былой славы и былых ролей, но без буйных вспышек и озарений, какими были так насыщенны те его полтора звёздных десятилетия.
Итог?
Не будет никакого итога.
Он был большим актёром, из той великой когорты, кому в самую эпоху расцвета, на самом пИке, выпали вдруг довольно ничтожные времена и довольно ничтожные персонажи.
Времена, когда титаны прометеевского толка кажутся смешными фанатиками, а героями кажутся успешные конформисты.
И актёрам, игравшим титанов, просто не доверяли играть конформистов: а вдруг где-то "проболтаются", что на самом деле они не такие?
Но он так уже и не "проболтался" больше никогда.
Ни разу.

СТРАСТНАЯ СЕДМИЦА.
ВЕЛИКИЙ ПОНЕДЕЛЬНИК.
...Поутру же, возвращаясь в город, взалкал; и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. — Мф. 21:18-19
***********
Все, чего ни попросите в молитве с верою, получите. Мф. 21, 22
***********
Дни Великой седмицы издревле посвящены Церковью каждый особому воспоминанию и каждый называется Великим.
В Богослужении этого дня Святая Церковь приглашает верующих сопутствовать Христу, распяться с Ним, умереть ради Него для жизненных наслаждений, чтобы пожить с Ним.
В таинственном созерцании сближая события Ветхого и Нового Завета, она показывает нам грядущие невинные страдания Спасителя в ветхозаветном прообразе целомудренного Иосифа, по зависти братьев невинно проданного и униженного, но после восстановленного Богом. «Иосиф, – говорится в Синаксаре, – есть прообраз Христов, потому что и Христос становится предметом зависти для Своих единоплеменников – иудеев, продается учеником за тридцать сребреников, заключается в мрачный и тесный ров – гроб и, восстав из него собственною силою, воцаряется над Египтом, то есть над всяким грехом, и вконец побеждает его, владычествует над всем миром, человеколюбиво искупляет нас дарованием таинственной пшеницы и питает небесным хлебом – Своею живоносною плотию».
Из событий евангельских Святая Церковь воспоминает иссушение бесплодной смоковницы. Иссохшая смоковница, по словам Евангелия была для Апостолов знаменательною проповедью о силе веры и молитвы, без которых человек пред Богом духовно мертв.
По разуму Святой Церкви, бесплодная смоковница изображает сонмище иудейское, у которого Иисус Христос не нашел истинного плода, а только лицемерную сень закона, которую обличил и проклял; но эта смоковница изображает также и всякую душу, не приносящую плода покаяния.
Кроме повествования об иссушении смоковницы, утреннее Евангелие назидает нас сказанной Спасителем в этот именно день притчей о неправедных виноградарях, убивших сначала слуг господина своего, присланных за виноградом, а потом и самого сына своего господина. В этой притче нельзя не видеть и страшного осуждения христианам, дерзостно нарушающим заповеди апостольские и святоотеческие и тем продолжающим распинать Сына Божия своими прегрешениями.
Если вы прочтете евангельские отрывки, которые положены на сегодня, то увидите, что тема суда проходит через них красной нитью; и она ставит перед нами вопрос: каковы мы?.. Чем мы кажемся, чем мы на самом деле не являемся?
В чем наша лжеправедность, в чем наше ложное бытие перед лицом подлинного?
По-гречески суд называется “кризис”: мы сейчас – и в течение всей истории – находимся в состоянии кризиса, то есть суда истории, то есть, в конечном итоге, суда Божиих путей над нами.
***********
МИТРПОЛИТ АНТОНИЙ СУРОЖСКИЙ:
Каждая эпоха – время крушений и обновлений; и вот все кажущееся – погибнет, все ложное – погибнет. Устоит только целостное, устоит только истинное, устоит только то, что на самом деле есть, а не то, что будто бы существует.
Каждый из нас чем-то кажется: и в хорошем, и в плохом смысле; и все то, что кажется, рано или поздно будет смыто и разнесено: Божиим судом, человеческим судом, грядущей смертью, жизнью. И мы должны, если мы хотим вступить в эти дни страстных переживаний, раньше всего подумать: чем мы являемся на самом деле? – и только настоящими встав перед судом своей совести и Бога, вступить в последующие дни: иначе мы осуждены...
Страстная Седмица – время особых искушений, поэтому следует быть особенно внимательными к своей душе, чтобы не погубить весь труд поста. Постящийся должен быть внимательным и бдительным, чтоб не подпускать к себе праздности, уныния, гнева и ссоры.
Желаю всем крепости, помощи Божией и сил для прохождения Страстной Седмицы.
Дай Бог дожить до Пасхи!
https://www.youtube.com/watch?v=_YWJb-fAWV0

СТРАСТНАЯ СЕДМИЦА.
ВЕЛИКИЙ ВТОРНИК.

«Бодрствуйте, ибо не знаете ни дня ни часа, в который приидет Сын Человеческий».
Мф.25, 13

Сегодня христиане вспоминают день, когда Иисус Христос в Иерусалимском храме рассказал ученикам о Своем втором пришествии и поведал притчи о десяти девах и о талантах.
На утрени Великого вторника Церковь вспоминает события, описанные у евангелиста Матфея в 22-й и 23-й главах. Содержание службы заимствовано из притч о десяти девах, о талантах и из продолжения повествования о втором пришествии Христовом.
Вторник Страстной седмицы – один из самых главных и насыщенных глубоким духовным смыслом дней богослужебного года.
В этот день в церкви читается целых четыре главы из Евангелия, содержание которых осмысляется, в первую очередь, в отношении жизни каждого человека, человечества и Церкви в целом, в канонах и песнопениях, шедеврах древней христианской поэзии. Только присутствуя на богослужении, можно понять весь сокровенный смысл и глубину событий этого дня, слов и притч, сказанных в этот день Спасителем ученикам и народу.
Последняя проповедь в Иерусалимском храме: «Кесарю – кесарево» – Диалог с фарисеями и саддукеями.
Приближаясь к дням Своих страданий, Господь был особенно близок и откровенен со Своими учениками.
«Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего». (Ин.15:15), – говорил в этот день Спаситель апостолам.
Теперь Он уже не прикровенно, но с особенной ясностью возвещал им о том, что Ему надобно пострадать, чтобы таким образом приготовить их к Своим страданиям: Вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие (Мф.26:2).
Вместе с тем, в Великий вторник Христос последний раз проповедовал перед народом в Иерусалимском храме, и Его проповедь имела особенное значение. Размышляя о евангельском чтении этого дня, святитель Феофан Затворник замечает: «Достаточно было только выслушать все это со вниманием, чтоб увериться, что Он есть истинный Спас миру – Христос, и покориться Его заповедям и учению».
В диалоге с фарисеями и саддукеями Иисус Христос разделил религию и политику, служение государству и служение Богу, призвав отдавать «кесарю кесарево, а Божие Богу».

https://www.youtube.com/watch?v=P8_tilQr8SE

Священник Илья Павлов:

Дорогие друзья!
5 мая наступает ПАСХА ХРИСТОВА!

В нашем храме Апостола Луки при Академии Штиглица
23:00 - Полунощница перед Плащаницей
00:00 - Крестный ход по Белой лестнице. Начало пасхальной службы
3:00 - Освящение яиц и прочей пасхальной снеди
3:15 - Братская трапеза для всех молившихся за службой

НО: НЕОБХОДИМО СОБРАТЬ СРЕДСТВА ДЛЯ ПРОВЕДЕНИЯ ПАСХАЛЬНОГО ПРАЗДНИКА.

У всех, кто будет присутствовать на службах Страстной седмицы, есть возможность сделать взнос в храме – оставить записки с именами жертвователей и их родственников (записки пойдут на сорокоуст – будем поминать до Вознесения Господня).
Также пожертвование можно внести виртуально – прислать имена на WhatsApp: на номер +7-921-756-51-02, пожертвование можно отправить на карту 5469 9802 8813 9963.

ВСЕХ С НАСТУПАЮЩИМ ПРАЗДНИКОМ!

ВЕЛИКАЯ СРЕДА
СТРАСТНОЙ СЕДМИЦЫ ВЕЛИКОГО ПОСТА

Сегодня Иуда предал Христа.
"Нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете".

Иоанн Златоуст:
"Среди всех совершенных человечеством преступлений, грехов и омерзительных деяний, в Великую Среду мы вспоминаем самое отвратительное и страшное. Это предательство Иудой Искариотским Господа нашего Исуса Христа.
Великие Дни Страстной Седмицы говорят нам не о прошлом, но о вечном, от том, что было, есть и будет. Символом вечного предательства является Иуда, о чудовищном деянии которого мы вспоминаем в Великую Среду."
Грешница принесла миро для помазания Господа; ученик соглашался с беззаконными. Она радовалась, тратя миро многоценное; этот заботился продать Неоценимого. Она Владыку познавала, а этот от Владыки удалялся. Она освобождалась от греха, а этот делался пленником его.
Иуда протянул руки к беззаконным; та искала оставления грехов, а этот взял сребренники".
*********
Во время оно, когда Иисус был в Вифании, в доме Симона прокаженного, приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему возлежащему на голову. Увидев это, ученики Его вознегодовали и говорили: к чему такая трата? Ибо можно было бы продать это миро за большую цену и дать нищим. Но Иисус, уразумев сие, сказал им: что смущаете женщину? она доброе дело сделала для Меня: ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете; возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению; истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее и о том, что она сделала. Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников; и с того времени он искал удобного случая предать Его.
(Мф.26:6-16)
https://pravoslavie.ru/1696.html...

День рождения Виталия Вячеславовича Мельникова.

Кинорежиссер Виталий Вячеславович Мельников был с каждым из нас всю нашу сознательную жизнь.
Он был человек «непубличный».
Как, в общем, и герои его картин.
К героям фильмов Мельникова кто-то давным-давно прилепил это «достоевское» определение: «маленький человек». Никто не возразил, так оно и осталось. Ну, пусть – маленький. И драмы у него пусть маленькие. Из тех, про которые не пишут в газетах. Из тех, которые на глобальном общечеловеческом фоне могут выглядеть смешно и нелепо. Этому, Мельников, кажется, тоже никогда не сопротивлялся. Подчас на этом даже и настаивал: да, смешно и нелепо. Но человеку-то от этого не легче, правда?
Он наполнил их «неправильные», «дурацкие» поступки полновесной жизненной, человеческой мотивацией, именно он, режиссер Виталий Мельников, объяснил и оправдал нам эти поступки.
Прежде всего потому, что эти нелогичные, странные, дурацкие по обывательским меркам поступки – как раз то, что всю жизнь привлекало Мельникова, то, что ему лично казалось совершенно понятным, объяснимым, человечески близким.
Думается, если смонтировать монолог из ключевых сцен и реплик мельниковских фильмов, то получится потрясающий рассказ о жизни и о любви, о предательстве и чести, обычном человеческом счастье и горькой человеческой тоске.
И потому в его фильмах про этих людей интересно всё.
Как они едят. Как ссорятся, как выясняют отношения и как плачут. Интересно, во что они одеты, и какая у них зарплата.
Сегодня, когда про человека никому и ничто не интересно, фильмы и герои Виталия Мельникова – вчерашние ли, сегодняшние ли – это та самая вечная «энциклопедия русской жизни», которая останется с нами навсегда.
И если когда-нибудь мы начнем забывать, что мы все – просто люди, у которых болит голова и капризничают дети, мы снимем с полки диск с фильмом – купленным или списанным с телевизора – и нам напомнят и про то, как мама вышла замуж, и про отпуск в сентябре, и еще про многое-много другое, из чего, собственно, и складывается человеческая – настоящая – жизнь, да и само это маленькое-большое понятие: человек.
Зритель мельниковские фильмы всегда любил.
Зритель, часто человек такой же простой, как герои этих лент, и имени-то режиссера не знает, но любит его, и любит всерьез, надолго, на всю жизнь.
Мельников был художником, буквально созданным для того, чтобы сострадать человеку.
Возможно, последним. Возможно, единственным.
В 2022 году его не стало.
Но после него остались его фильмы, которые и сегодня заставляют плакать и смеяться, и учат любить человека.
Когда мы с Юрой только появились на «Ленфильме», когда нас впервые пригласили на худсовет, он тоже был там.
Маленький, не слишком заметный, не очень общительный. Какой-то «незвёздный».
Он так до конца и остался не-звёздным, хотя такого масштаба звёзд отечественной кинорежиссуры сегодня уже и не осталось.
Он – последний.
Последний из славного времени великого кино, последний из славного времени великого «Ленфильма».
И не сказать, что мы были с ним как-то особо дружны, пока работали на студии. Скорее, напротив: держались друг от друга на расстоянии, а подчас и конфликтовали.
А потом вдруг как-то ненароком стали всё больше сближаться, и полюбили друг друга. Наверное, время такое настало, чтоб люди одной группы крови держались друг за друга.
Ему было немало лет, и чувствовал он себя в последние годы неважно, но он был – и мне этого было довольно. Сам факт его существования на свете придавал жизни хоть какую-то стабильность и отчетливость.
Публикую снова текст, написанный к его 90-летию.
Там всё в настоящем времени писалось, пусть так и будет.
Я этот свой текст написала к последнему юбилею Виталия Вячеславовича, он успел прочесть его, вернее, дочка с зятем, Оля и Толя Аграфенины, мои друзья, ему прочли – он просил поблагодарить.

СЧИТАТЬ ГЛАЗКОВЫМ СОГЛАСНО МАНДАТА
Боже, как же я смеялась, когда впервые смотрела его фильм «Начальник Чукотки»!
Слова, отпечатанные на машинке Михаилом Кононовым «считать меня товарищем Глазковым согласно мандата» заставляли просто рыдать от хохота.
Но прошло 50 лет, и оказалось, что ничего дикого тут нет, и что «считать гением согласно мандата» вполне можно. Раз мандат выдан – значит, гений. Вон, и печать стоит…
Режиссер Виталий Мельников – человек «непубличный».
Как, в общем, и герои его картин.
Фильмов, где о «незаметных героях России», и о самой России (которая, как известно, простирается значительно дальше Садового кольца в Москве и Невского проспекта в Питере) сказано много такого важного и такого тонкого, как мало в чьих кинолентах.
Про каждого из его героев непременно вспоминается какое-то одно удивительное мгновение, которое врезалось в память на всю жизнь…
… Он шёл стремительно и косолапо, постоянно забегая вперед, жестикулируя, что-то рассказывая с напором, и все заглядывал и заглядывал в глаза высокомерному пацану, который совсем недавно стал его сыном…
… Он смеялся и плакал, обнимал своих детей, опять смеялся и плакал, и все никак не мог с ними наговориться…
… Она гордо шла по дороге, аккуратно неся узелок с едой, улыбалась и здоровалась направо и налево, и все видели: она несет обед мужу…
… Она стояла в дверном проеме, молча, долго-долго, а на лице ее, живя необъяснимой самостоятельной жизнью, таяла счастливая улыбка, как-то постепенно превращаясь в маску горькой безысходности…
Этот перечень можно было бы продолжать до бесконечности, потому что в своих фильмах режиссер Виталий Мельников едва ли не каждому актеру дарил подобные мгновения, и потом эти мгновения навек становились визитной карточкой великих актеров. Это, конечно же были не только Олег Ефремов в ленте «Мама вышла замуж», Евгений Леонов в «Старшем сыне», Людмила Зайцева в «Здравствуй и прощай» и Светлана Крючкова в «Женитьбе»…
Наталья Гундарева и Юрий Богатырев, Олег Борисов и Люсьена Овчинникова, Михаил Кононов и Олег Даль, Сергей Шакуров и Николай Волков, Станислав Любшин и Нина Усатова, впрочем, и этот список неполон, потому что герои Мельникова – это и те, вокруг кого выстраиваются центральные сюжетные коллизии фильмов, и те, кто, находясь как бы на обочине сюжета, обязательно вырываются на первый план со своими драмами и проблемами, с радостями и бедами. В картинах Мельникова нередко эпизодическая роль стоит иной центральной. В его лентах начинались самые фантастические актерские карьеры, и начинались, порой, именно с таких вот эпизодов, запоминавшихся каждому на всю жизнь.
Собственно, к героям Мельникова кто-то давным-давно прилепил это «достоевское» определение: «маленький человек». Никто не возразил, так оно и осталось. Ну, пусть – маленький. И драмы у него пусть маленькие. Из тех, про которые не пишут в газетах. Из тех, которые на глобальном общечеловеческом фоне могут выглядеть смешно и нелепо. Этому, Мельников, кажется, тоже никогда не сопротивлялся. Подчас на этом даже и настаивал: да, смешно и нелепо. Но человеку-то от этого не легче, правда?
Вообще, если начать лапидарно пересказывать судьбы мельниковских героев, интересная вещь может получиться. В самом деле, казалось бы: о чем там разговаривать? Ну, красивую барышню из старинной жизни запутал в свои сети известный светский бонвиван, знаменитый вельможа. Запутал и погубил. А потом мучился, пил, бился головой об стену, но сделанного не воротишь.
Средних лет стеснительный мужчина, задумав жениться, посватался к совершенно незнакомой купеческой дочке. Посватался просто потому, что его, чуть ли не силком, притащил к невесте разбитной приятель. А когда понял, что всерьез влюбился, за пять минут до свадьбы взял да и сиганул в окошко и был таков.
Крепкий, хозяйственный, самостоятельный мужик с радостью узнал, что его любимая жена вскорости одарит его наследником. И так он этим озаботился, так начал жену свою – любимую, напомню, – оберегать от жизни и людей, что чуть через тиранство свое не лишился супруги.

Милиционер был такой честный и правильный, что когда бывший муж пылко любимой им женщины потребовал не разрушать многодетную семью, сам, не спросясь у возлюбленной, взял да и отказался от собственного оглушительного счастья.
Как-то глупо люди поступают… И совершенно неважно, что история княжны Таракановой и графа Алексея Орлова – известный исторический факт, а прыжок чиновника Подколесина в окошко без малого 200 лет назад выдумал писатель Гоголь, а сюжеты про Ксению, любимую жену Федора и про деревенского участкового сочинили Татьяна Калецкая и Виктор Мережко. Наполнил их «неправильные», «дурацкие» поступки полновесной жизненной, человеческой мотивацией, объяснил и оправдал именно он – режиссер Виталий Мельников. Прежде всего потому, что эти нелогичные, странные, дурацкие по обывательским меркам поступки – как раз то, что привлекает Мельникова, то, что ему лично кажется совершенно понятным, объяснимым, человечески близким.
Через всю свою профессиональную биографию Мельников сумел пронести собственную «творческую тему» – вещь, которая не удавалась практически никому из мастеров, проживших в кинематографе несколько радикальных смен эпох – 60-е с их «оттепелью», 70-е – с их «неоконсерватизмом» и тихой интеллигентской оппозиционностью, 80-е – с их ломкой всего и вся, 90-е с их иллюзиями и разочарованиями, начало нового века – с его прагматизмом, цинизмом, отсутствием интереса к кино как к искусству. Эта творческая тема – судьба «маленького человека».
То, что в советскую эпоху именовали «мелкотемьем», «бытовухой», и что на самом деле было почти космическим пластом обыденной жизни миллионов людей, которые жили не от режима к режиму и не от эпохи к эпохе, а от рождения одного ребенка до рождения другого, от танцплощадки до свадьбы, от покупки серванта до покупки телевизора. И неважно, что «начальник Чукотки» жил в 20-е, «мама вышла замуж» в 60-е, вампиловский «старший сын» куролесил в семье Сарафановых в 70-е, Виктор Зилов взял свой «отпуск в сентябре» в 80-е, а Чича пел на свадьбах и похоронах в 90-е.
Мало того, когда «маленькие люди», не «творящие историю» перестали пользоваться благосклонностью кинематографической власти, Мельников заставил такого человека изучать историю («Две строчки мелким шрифтом»), а когда и этот путь стал заказан, то возникло непаханое поле российской литературной классики и истории – Агафья Тихоновна и Подколесин («Женитьба»), княжна Тараканова (Царская охота»), царевич Алексей с его мечтой о частной жизни. Начало нового века не заставило Мельникова изменить вечному пристрастию: трое обычных стариков («Луной был полон сад»).
В самом деле, если копнуть его знаменитую историческую трилогию – она тоже окажется цепочкой драматических судеб «маленьких» людей в большой политике и истории. И эти его герои – Княжна Тараканова, царевич Алексей, даже один из самых радикальных российских реформаторов Павел I – по внутреннему ощущению Мельникова – все те же российские «бедные люди», к которым как нельзя больше подходит определение из старого американского кино: «Маленький большой человек», которые, с точки зрения Мельникова становятся жертвами и заложниками своих человеческих проявлений, доверия к близким, прежде всего.
Доверия, каждому из них стоившего жизни. И что самое главное, как бы драматичны ни были события, происходящие в мельниковских картинах, фильмы эти всегда полны тонких жанровых наблюдений, юмора, остроумных бытовых зарисовок.
Насколько это соответствует документальной истории для Мельникова не суть важно. Он рассказывает про СВОИХ героев. Сколь бы известны или сколь бы анонимны они ни были.
И потому в его фильмах про этих людей смотреть интересно всё. Как они едят. Как ссорятся, как выясняют отношения и как плачут. Интересно, во что они одеты, и какая у них зарплата.

Сегодня, когда про человека никому и ничто не интересно, когда вариантов осталось практически два: как добыть денег и как ловчее убить, фильмы и герои Виталия Мельникова – вчерашние ли, сегодняшние ли – это та самая вечная «энциклопедия русской жизни», которая останется с нами навсегда. И если когда-нибудь мы начнем забывать, что мы все – просто люди, у которых болит голова и капризничают дети, мы снимем с полки диск с фильмом – купленным или списанным с телевизора – и нам напомнят и про то, как мама вышла замуж, и про отпуск в сентябре, и еще про многое-много другое, из чего, собственно, и складывается человеческая – настоящая – жизнь, да и само это маленькое-большое понятие: человек.
Зритель мельниковские фильмы всегда любил. Не так, чтобы сносить кассы кинотеатров, а так, чтобы по сто раз смотреть, как Людмила Зайцева приносит Олегу Ефремову завтрак в узелке, как Наталья Гундарева «отпускает на волю» не желающего жениться Виктора Павлова («Здравствуй и прощай»); зритель знает наизусть реплики Михаила Кононова и Алексея Грибова из «Начальника Чукотки»; обливается слезами, когда Евгений Леонов кричит Николаю Караченцову «Ты мой любимый старший сын!». Зритель, часто человек такой же простой, как герои этих лент, и имени-то режиссера не знает, но любит его, и любит всерьез, надолго, на всю жизнь.
В профессиональном кругу у Мельникова сложилась заслуженная репутация «актерского режиссера». Среди тех, с кем он много и плодотворно работал, были выдающиеся мастера кино. Но сегодня мало кто из них жив. Нет Олега Борисова, Юрия Богатырева и Алексея Грибова, Евгения Леонова и Владислава Стржельчика, Олега Ефремова и Люсьены Овчинниковой, Олега Даля и Николая Еременко, Натальи Гундаревой и Виктора Павлова, Льва Дурова и Олега Янковского.
Разумеется, и сегодня есть кому рассказать о мастере – это и Светлана Крючкова, и Михаил Боярский, и Сергей Шакуров, Станислав Любшин и Ирина Купченко, и Николай Бурляев, и Виктор Сухоруков. Не говоря уж о младшем поколении – Кирилле Плетневе и Светлане Ивановой. Но, как ни удивительно, самый актерский из ныне здравствующих режиссеров старшего поколения вряд ли может быть более или менее полно «раскрыт» даже самыми интеллектуальными актерами, работавшими с ним. Все дело в том, что «метод» работы Мельникова с актером на диво тих и ненавязчив. Он создает ситуацию, при которой у большинства актеров складывается устойчивое впечатление, будто Виталий Вячеславович принимал и использовал их «домашние заготовки», «внутренние наработки», а его режиссерская корректировка этих заготовок и наработок – как раз и есть его «метод». При том, что на самом деле, по множеству свидетельств, Мельников всегда аккуратно, но упорно пододвигал актера к той концепции характера, к тому видению эпизода, которые были нужны режиссеру, но при этом берег в актерском сознании иллюзию, будто артисты все придумали и нашли сами.
Думается, если смонтировать этакий монолог из ключевых сцен и реплик мельниковских фильмов, то получится потрясающий рассказ о жизни и о любви, о предательстве и чести, обычном человеческом счастье и горькой человеческой тоске. Мало того, станет очевидно, как изначально оптимистическое, жизнерадостное мироощущение кинематографа Мельникова «раннего периода» постепенно сменяется горечью и опустошенностью («Женитьба», «Отпуск в сентябре», историческая трилогия). И даже комедии («Чича») и комедийные мелодрамы («Луной был полон сад») не возвращают в мир мельниковских героев былого радостного убеждения: все наладится! Я убеждена, что этот эффект возникает в каждом его фильме сам собой, как и многие другие мотивы, которые, быть может, даже не были запланированы в проекте. Наверное, он просто не умеет делать фильмы про то, во что не верит сам.

А если включить в этот фильм документальные кадры хроники тех времен, когда Мельников жил на родине (военные годы), поступал во ВГИК (1946) и т.д. и т.п, то сам собою возникнет тот художественный образ, который безусловно важен в биографии этого мастера: он никогда не жил «поперек времени» (как, скажем, Тарковский); он никогда (во всяком случае, творчески) не «пристраивался» к временам (как большинство его современников); он просто жил во времени, но чуть отстраненно.
Он никогда не был «в моде», в «обойме», даже когда занимал важные кинематографические посты; но он и никогда не выпадал из кинопроцесса, даже когда из него надолго выпали почти все режиссеры поколения Мельникова.
Он художник, который буквально создан для того, чтобы сострадать человеку.
Возможно, последний на сегодня. Возможно, уже единственный.
Но пока он есть, мы все знаем, что нас хоть кому-то жаль.

Кино Мельникова.