* * *
...и, как верно замечено,
было — солнце светило, было — дождь моросил.
Так казалось всегда, что просить-то и нечего.
Вот поэтому я ничего не просил.
Выходил из гостей как в окно Подколесин.
Пахнет йодом постель, но не морем.
И попробуй сказать: всякий опыт полезен,
переложенный горем.
Перегаром шибает, гремит силомером
отдыхающий сад.
Если даже захочешь ходить за примером,
не вернешься назад.
Врассыпную с дружками в неведомом чине
на шумок, на «атас»
разбегается ночь. И по этой причине
я теперь попрошу, чтобы лампу включили,
чтобы свет не погас.
Михаил Айзенберг
1989
#айзенберг
...и, как верно замечено,
было — солнце светило, было — дождь моросил.
Так казалось всегда, что просить-то и нечего.
Вот поэтому я ничего не просил.
Выходил из гостей как в окно Подколесин.
Пахнет йодом постель, но не морем.
И попробуй сказать: всякий опыт полезен,
переложенный горем.
Перегаром шибает, гремит силомером
отдыхающий сад.
Если даже захочешь ходить за примером,
не вернешься назад.
Врассыпную с дружками в неведомом чине
на шумок, на «атас»
разбегается ночь. И по этой причине
я теперь попрошу, чтобы лампу включили,
чтобы свет не погас.
Михаил Айзенберг
1989
#айзенберг
* * *
Летний закат. Золотое его тиснение
перекрывает зелень и проявляет чернь.
Все-таки многое требует объяснения.
Вот курить через силу, спрашивается, зачем?
После прогулки к озеру сердце зачем печалится?
Многое тонко спрашивается. Толком не отвечается.
Но прислонись к березе.
Но обними сосну.
Роза еще как роза. Облако тонет в озере.
По сосне
по березе ли
ножичком полосну
Михаил Айзенберг
1991
#айзенберг
Летний закат. Золотое его тиснение
перекрывает зелень и проявляет чернь.
Все-таки многое требует объяснения.
Вот курить через силу, спрашивается, зачем?
После прогулки к озеру сердце зачем печалится?
Многое тонко спрашивается. Толком не отвечается.
Но прислонись к березе.
Но обними сосну.
Роза еще как роза. Облако тонет в озере.
По сосне
по березе ли
ножичком полосну
Михаил Айзенберг
1991
#айзенберг
* * *
Нас пугают, а нам не страшно
Нас ругают, а нам не важно
Колют, а нам не больно
Гонят, а нам привольно
Что это мы за люди?
Что ж мы за перепелки?
Нам бы кричать и падать
Нам бы зубами щелкать
И в пустоте ползучей
рыться на всякий случай
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Нас пугают, а нам не страшно
Нас ругают, а нам не важно
Колют, а нам не больно
Гонят, а нам привольно
Что это мы за люди?
Что ж мы за перепелки?
Нам бы кричать и падать
Нам бы зубами щелкать
И в пустоте ползучей
рыться на всякий случай
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Светлый рассудок в земле зарыт,
не отзывается столько лет.
Мысль превращается в стаю рыб,
не зарабатывает на хлеб.
Но попадается на крючок.
Водит серебряным плавником
время, что словно во сне течёт
и не находит себя ни в ком.
Так получается? Так да не так.
Правда и та не всегда права.
Разве живое живому враг,
если не может срастись без шва?
Если, сдувая с земли как пух
ангела, взятого под опеку,
только ему открывает слух.
Но обращается к человеку
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Светлый рассудок в земле зарыт,
не отзывается столько лет.
Мысль превращается в стаю рыб,
не зарабатывает на хлеб.
Но попадается на крючок.
Водит серебряным плавником
время, что словно во сне течёт
и не находит себя ни в ком.
Так получается? Так да не так.
Правда и та не всегда права.
Разве живое живому враг,
если не может срастись без шва?
Если, сдувая с земли как пух
ангела, взятого под опеку,
только ему открывает слух.
Но обращается к человеку
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Жалобы не в зачет.
Кто это, разве я?
Просто вода течет,
медленная змея,
длинная, как река.
Где-то на самом дне
рыбка без языка.
Дело-то не во мне.
Только бы не померк
блеск ее золотой,
стелющийся поверх
сказанного водой.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Жалобы не в зачет.
Кто это, разве я?
Просто вода течет,
медленная змея,
длинная, как река.
Где-то на самом дне
рыбка без языка.
Дело-то не во мне.
Только бы не померк
блеск ее золотой,
стелющийся поверх
сказанного водой.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Потянуть до вечера околесицу, а потом, с горы, и сама покатится, обращаясь к новому в небе месяцу.
И теперь никто за меня не хватится, отчего неделя почти спрессована, а пустое время с утра до вечера неумелой кисточкой нарисовано, в путевом блокноте едва помечено.
Если вместе сложатся время скорое и мое дыхание терпеливое, отзовется именем то искомое, ни на что известное не делимое.
Если полное имя его – отчаяние, а его уменьшительное – смирение, пусть простое тающее звучание за меня окончит стихотворение.
Михаил Айзенберг
1997
#айзенберг
Потянуть до вечера околесицу, а потом, с горы, и сама покатится, обращаясь к новому в небе месяцу.
И теперь никто за меня не хватится, отчего неделя почти спрессована, а пустое время с утра до вечера неумелой кисточкой нарисовано, в путевом блокноте едва помечено.
Если вместе сложатся время скорое и мое дыхание терпеливое, отзовется именем то искомое, ни на что известное не делимое.
Если полное имя его – отчаяние, а его уменьшительное – смирение, пусть простое тающее звучание за меня окончит стихотворение.
Михаил Айзенберг
1997
#айзенберг
* * *
Свет проводит длинные линии.
Город выставлен под стекло,
словно окна везде заклинили.
Хорошо тут у вас, тепло.
Даже медленный топот зелени
без отзывчивой темноты –
вроде легкого невезения,
уводящего от беды.
В переулках большие тени
ходят важными господами.
Загляденье, запустение –
как бы их поменять местами? –
переучивая, подучивая
делать маленькие подарки
темноте, для такого случая
пересаженной в иномарки.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Свет проводит длинные линии.
Город выставлен под стекло,
словно окна везде заклинили.
Хорошо тут у вас, тепло.
Даже медленный топот зелени
без отзывчивой темноты –
вроде легкого невезения,
уводящего от беды.
В переулках большие тени
ходят важными господами.
Загляденье, запустение –
как бы их поменять местами? –
переучивая, подучивая
делать маленькие подарки
темноте, для такого случая
пересаженной в иномарки.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Дочка, щёки круглые, стоит,
плачет в мокрую варежку.
Сорок лет прошло,
и никак нельзя
броситься сломя голову.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Дочка, щёки круглые, стоит,
плачет в мокрую варежку.
Сорок лет прошло,
и никак нельзя
броситься сломя голову.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Умная липа предчувствует холода.
Ходит кругами синий дымок отечества.
Собственным именем никогда
не называйте то, что уже не лечится.
Завтра на мир посмотришь, а он такой:
за полотном, тонким лучом проколотом,
только и есть сияющий там покой
и синева, пришедшая вместе с холодом.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Умная липа предчувствует холода.
Ходит кругами синий дымок отечества.
Собственным именем никогда
не называйте то, что уже не лечится.
Завтра на мир посмотришь, а он такой:
за полотном, тонким лучом проколотом,
только и есть сияющий там покой
и синева, пришедшая вместе с холодом.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
В который раз природой притворится растрепанная в клеточку тетрадь. Приветливая чистая страница прочитана, пора и закрывать. Тогда дерюгой видится листва; присмотришься — оберточной бумагой. Хватает отдаленного родства их уловить на схожести инакой. Здесь на траву находит тень куста, бледнеет и становится нечеткой. А тишина томительно проста и стянута простой бечевкой.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
В который раз природой притворится растрепанная в клеточку тетрадь. Приветливая чистая страница прочитана, пора и закрывать. Тогда дерюгой видится листва; присмотришься — оберточной бумагой. Хватает отдаленного родства их уловить на схожести инакой. Здесь на траву находит тень куста, бледнеет и становится нечеткой. А тишина томительно проста и стянута простой бечевкой.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
И откуда мысли взять под старость,
если мыслей сроду не бывало,
а теперь и вовсе не осталось.
Облачных развалин постояльцы,
гости недостроенных гостиниц
навсегда ушли и не простились.
«Вот оно, готовое решенье» —
лёгкими подсказывал толчками
шум, идущий на опереженье.
Голос, покидающий пределы, —
только он укажет, где мы были,
если даже не были нигде мы.
Только убегающая строчка
переправит «не было» на «было»,
на полях рисуя ангелочка.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
И откуда мысли взять под старость,
если мыслей сроду не бывало,
а теперь и вовсе не осталось.
Облачных развалин постояльцы,
гости недостроенных гостиниц
навсегда ушли и не простились.
«Вот оно, готовое решенье» —
лёгкими подсказывал толчками
шум, идущий на опереженье.
Голос, покидающий пределы, —
только он укажет, где мы были,
если даже не были нигде мы.
Только убегающая строчка
переправит «не было» на «было»,
на полях рисуя ангелочка.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
А теперь пускай говорит ледник,
языком свою перейдя черту,
за того, узнавшего не из книг,
каково без сна ночевать во льду.
Не судьба, рассказанная с конца,
а по камню так провели резцом,
что хватало сил не терять лица.
Но куда пускают с таким лицом?
И откуда власть, опускаясь вниз,
не пропасть как точка в пустой дали?
Мирового Дерева поздний лист,
не касающийся земли.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
А теперь пускай говорит ледник,
языком свою перейдя черту,
за того, узнавшего не из книг,
каково без сна ночевать во льду.
Не судьба, рассказанная с конца,
а по камню так провели резцом,
что хватало сил не терять лица.
Но куда пускают с таким лицом?
И откуда власть, опускаясь вниз,
не пропасть как точка в пустой дали?
Мирового Дерева поздний лист,
не касающийся земли.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Два стихотворения
I.
Ушёл бы в тень, чтоб не смущать расцветкой
и странностью своей не по годам.
Всё ничего, но отчего ты ветхий
такой, адам?
Я предлагаю выпить за того,
кто никому не кажется героем;
на ком одно отчётливо тавро:
что никакой магнит в него не встроен.
Пусть кажется, что он один из тех,
кто пополняют глиняное войско,
я пью за ветхий, ненадёжный мех,
за это обречённое геройство.
Никто не знает, сколько надо сил,
чтоб походить на сломанную ветку.
В какую направляемся разведку,
не говорят, кого бы ни спросил.
II.
Уже как будто ничего не жалко,
и время отлетает как побелка,
приёмный начинается покой.
Он думает, что смерть его сиделка,
и если что, поправит одеялко,
и нужное лекарство под рукой.
Какие-то знакомые облатки,
но с посторонней сущностью внутри.
Едва успеешь вытащить закладки,
подходит та, что говорит замри.
Страница, над которой задремал,
дыхание, уснувшее в гортани,
провалятся в сияющий туман,
где вещи не имеют очертаний;
в тот переход, где самый свет засвечен,
и нет концов, и жаловаться нечем.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
I.
Ушёл бы в тень, чтоб не смущать расцветкой
и странностью своей не по годам.
Всё ничего, но отчего ты ветхий
такой, адам?
Я предлагаю выпить за того,
кто никому не кажется героем;
на ком одно отчётливо тавро:
что никакой магнит в него не встроен.
Пусть кажется, что он один из тех,
кто пополняют глиняное войско,
я пью за ветхий, ненадёжный мех,
за это обречённое геройство.
Никто не знает, сколько надо сил,
чтоб походить на сломанную ветку.
В какую направляемся разведку,
не говорят, кого бы ни спросил.
II.
Уже как будто ничего не жалко,
и время отлетает как побелка,
приёмный начинается покой.
Он думает, что смерть его сиделка,
и если что, поправит одеялко,
и нужное лекарство под рукой.
Какие-то знакомые облатки,
но с посторонней сущностью внутри.
Едва успеешь вытащить закладки,
подходит та, что говорит замри.
Страница, над которой задремал,
дыхание, уснувшее в гортани,
провалятся в сияющий туман,
где вещи не имеют очертаний;
в тот переход, где самый свет засвечен,
и нет концов, и жаловаться нечем.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Необъяснимо тихо. Скрипит коляска.
Вид пустыря, нет, городского сада.
Воздух бледнеет, словно уходит краска
с неба, с деревьев, с тинистого фасада.
На пустыре верткие полутени
так и танцуют, мимо скользят. «Видали?
Вот, – говорит, – бабочки прилетели,
так никогда рано не прилетали».
Ждите ответа. Здесь, как на крыше мира,
каждая фраза слишком пуста, наверно,
или темна слуху идущих мимо,
а для сидящих слишком обыкновенна.
Слишком заметны свойственные заикам
долгие паузы, слога неверный угол.
И ни степенным шагом, ни бедным шиком
не обмануть того, кто не так запуган.
Сколько усилий, чтобы стянуть магнитом
на пустыре, как в новоселье сводном,
тех, кто потом станет бесплатным гидом
и – наконец – поводырем бесплотным.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Необъяснимо тихо. Скрипит коляска.
Вид пустыря, нет, городского сада.
Воздух бледнеет, словно уходит краска
с неба, с деревьев, с тинистого фасада.
На пустыре верткие полутени
так и танцуют, мимо скользят. «Видали?
Вот, – говорит, – бабочки прилетели,
так никогда рано не прилетали».
Ждите ответа. Здесь, как на крыше мира,
каждая фраза слишком пуста, наверно,
или темна слуху идущих мимо,
а для сидящих слишком обыкновенна.
Слишком заметны свойственные заикам
долгие паузы, слога неверный угол.
И ни степенным шагом, ни бедным шиком
не обмануть того, кто не так запуган.
Сколько усилий, чтобы стянуть магнитом
на пустыре, как в новоселье сводном,
тех, кто потом станет бесплатным гидом
и – наконец – поводырем бесплотным.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Вдруг зеленеет зрение.
Вещи теряют вес.
Правила ударения
в дождь повторяет лес.
Кто и куда проник
зазеленевшим взглядом
можно узнать из книг.
Книги летают рядом.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Вдруг зеленеет зрение.
Вещи теряют вес.
Правила ударения
в дождь повторяет лес.
Кто и куда проник
зазеленевшим взглядом
можно узнать из книг.
Книги летают рядом.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Ранний час, а стемнело так,
что ни строчки нельзя прочесть.
Был ведь, помню, какой-то знак.
Был или есть?
Не свисток милицейский же мне провинтил мозги,
не начальник сдуру влепил печать.
Что вокруг не видать ни зги,
не мешает уже ничуть
за двоих на лавочке поскучать.
Расползается на куски
свет, умеющий отвечать.
Но ведь был же какой-то знак.
Вижу взятую на испуг,
запеленутую толпой
жизнь. Но был же какой-то звук!
Кто-то мыкается с тобой.
Видишь: ночь отступает вдруг.
Видишь: лифт изрисован весь.
"Здесь были Вовик и Константин".
Знай, они уже были здесь.
Помни, ты уже не один.
Михаил Айзенберг
1987
#айзенберг
Ранний час, а стемнело так,
что ни строчки нельзя прочесть.
Был ведь, помню, какой-то знак.
Был или есть?
Не свисток милицейский же мне провинтил мозги,
не начальник сдуру влепил печать.
Что вокруг не видать ни зги,
не мешает уже ничуть
за двоих на лавочке поскучать.
Расползается на куски
свет, умеющий отвечать.
Но ведь был же какой-то знак.
Вижу взятую на испуг,
запеленутую толпой
жизнь. Но был же какой-то звук!
Кто-то мыкается с тобой.
Видишь: ночь отступает вдруг.
Видишь: лифт изрисован весь.
"Здесь были Вовик и Константин".
Знай, они уже были здесь.
Помни, ты уже не один.
Михаил Айзенберг
1987
#айзенберг
ДВА ГОЛОСА
- Что у тебя с лицом?
Нет на тебе лица,
выглядишь беглецом.
- Топкая здесь земля.
Тонок ее настил.
Долог ее отлив.
Быть не хватает сил,
жабрами шевеля.
- Вот объявился тать,
командир этих мест.
Что ни увидит, съест.
Нечего ему дать.
Всех коров извели.
Зверя сдали на вес.
Множатся стригали,
но никаких овец.
- Да, но еще вдали
множатся голоса
выброшенных с земли,
стертых с ее лица.
В камни обращены.
Гонит воздушный ключ
запахи нищеты.
Камень еще горюч.
- Время-то на износ.
Времени-то в обрез.
Что бы ни началось,
некогда ставить крест.
Выбери шаг держать,
голову не клонить,
жаловаться не сметь.
Выбери жизнь, не смерть.
Жизнь, и еще не вся.
Жаловаться нельзя.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
- Что у тебя с лицом?
Нет на тебе лица,
выглядишь беглецом.
- Топкая здесь земля.
Тонок ее настил.
Долог ее отлив.
Быть не хватает сил,
жабрами шевеля.
- Вот объявился тать,
командир этих мест.
Что ни увидит, съест.
Нечего ему дать.
Всех коров извели.
Зверя сдали на вес.
Множатся стригали,
но никаких овец.
- Да, но еще вдали
множатся голоса
выброшенных с земли,
стертых с ее лица.
В камни обращены.
Гонит воздушный ключ
запахи нищеты.
Камень еще горюч.
- Время-то на износ.
Времени-то в обрез.
Что бы ни началось,
некогда ставить крест.
Выбери шаг держать,
голову не клонить,
жаловаться не сметь.
Выбери жизнь, не смерть.
Жизнь, и еще не вся.
Жаловаться нельзя.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Снимок, не попавший в проявитель,
сделанный рассеянным прохожим;
мы не знаем, что там, мы не видим,
дальнюю границу не тревожим.
Кто же мы – летающие вздохи
или вздохов моментальный снимок?
Птицы, подбирающие крохи
между сквозняков необъяснимых?
Ящерица, та что на припеке,
поднимает мизерное веко.
Видит восходящие потоки,
принимает их за человека.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Снимок, не попавший в проявитель,
сделанный рассеянным прохожим;
мы не знаем, что там, мы не видим,
дальнюю границу не тревожим.
Кто же мы – летающие вздохи
или вздохов моментальный снимок?
Птицы, подбирающие крохи
между сквозняков необъяснимых?
Ящерица, та что на припеке,
поднимает мизерное веко.
Видит восходящие потоки,
принимает их за человека.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Лето с сюрпризом -
с вечным дождем или светом заочным
в облаке сизом
(сизо-молочном).
Лето впотьмах. Не особенно тучный
дачный участок.
Воздух, ползущий как пламя по сучьям.
Опыт всевластный
мелкие шрамы, знаки на коже
ставит оплошно.
Что тебе надобно? Младше (моложе)
стать невозможно.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Лето с сюрпризом -
с вечным дождем или светом заочным
в облаке сизом
(сизо-молочном).
Лето впотьмах. Не особенно тучный
дачный участок.
Воздух, ползущий как пламя по сучьям.
Опыт всевластный
мелкие шрамы, знаки на коже
ставит оплошно.
Что тебе надобно? Младше (моложе)
стать невозможно.
Михаил Айзенберг
#айзенберг
* * *
Нравится нет это не мой выбор
Кто бы не выплыл если такой выпал
кто бы ушел к водорослям и рыбам
по берегам освобождая место
новому зверю имя его известно
Это под ним это в его лапах
мир где пинают гордых и топчут слабых
В каждой щели слышен его запах
В нашей воде он обмывал копыта
В нашей еде клочья его меха
На волосах споры его вида
Но из живых каждый ему помеха
кто не ушел или яму себе не вырыл
Я ж говорю это не мой выбор
Михаил Айзенберг
#айзенберг
Нравится нет это не мой выбор
Кто бы не выплыл если такой выпал
кто бы ушел к водорослям и рыбам
по берегам освобождая место
новому зверю имя его известно
Это под ним это в его лапах
мир где пинают гордых и топчут слабых
В каждой щели слышен его запах
В нашей воде он обмывал копыта
В нашей еде клочья его меха
На волосах споры его вида
Но из живых каждый ему помеха
кто не ушел или яму себе не вырыл
Я ж говорю это не мой выбор
Михаил Айзенберг
#айзенберг