И так вышло, что я случайно попала в людей, благодаря которым мой проект существует. Последняя неделя выдалась нелегкой на принятие решений - нужно было много всего придумать с грантами, формулировкой запросов, в каком направлении работать с полем и так далее. И у меня не было сомнений кому писать, и самые мои безумные идеи нашли поддержку. А сегодня я на пять минут столкнулась в коридоре с одной из моих панелисток, и все как пазл встало на свои места и стало понятно, куда двигаться. За пять минут мы немножко перепридумали план опроса, успокоили меня с финансированием и составили план писем разным людям. Так что живем, осталось выдохнуть и все сделать.
Сегодня получила один из отзывов на свою главу, и выгорела дотла. Потому что идут годы, а у меня сохраняется ощущение что я разговариваю с коллегами, которые не занимаются режимами, как с инопланетянами, или наоборот - как будто я для них с щупальцами и зелеными ушами-локаторами.
В отзыве буквально говорилось следующее: Вика изучает политические машины и клиентелизм на примере страны, в которой выборы можно просто нарисовать. При чем тогда тут эти концепты.
Для меня такой тэйк от политолога, который находится в профессии 20+ лет сравни следующему утверждению: в США нужно просто создать новую партию, потому что две предыдущих не работают. Однако ж даже самые далекие от изучения партийных систем коллеги с очень малой вероятностью сделают такой финт в какой-нибудь своей рецензии, потому что если у тебя есть хотя бы четыре года политологического бакалавриата, то вероятно ты что-то слышал про двухпартийные системы, закон(ы) Дюверже, идеологии, поляризацию и прочие приблуды электоральных политологов, которые, казалось бы, совершенно их какой-то локальный загончик и никогда тебе не пригодятся чтобы заниматься security studies, например.
Тогда почему, когда дело доходит до режимных исследований, начинается какая-то пляска с бубнами вокруг базовых категорий, почему их надо разжевывать раз за разом, в деталях проясняя элементарные вещи?
Когда я только попала в ЦЕУ, это было моим главным шоком - все разговоры про режимы сводились к следующим категориям: транзитология (фэйк или офигенный концепт?), Путин в России (царь или подставной двойник?), Орбан (когда уже он откинется?), гибридные режимы (норм тема, highly recommended), США и Трамп (almost autocracy?). На всех парах я внутренне умирала от полярности этих разговоров, сколько в них крайних точек, как мало отслеживания последних рисечей, как много просто налитой воды.
Следующий шок был на первом году PhD, когда панель отправила меня переписывать проспектус, потому что считала что в России нет вариации в результатах выборов между регионами. И данных тоже никаких нет. А те которые есть просто нарисованные в воздухе (будем честны, в России такого хватает, но все ж есть большая разница между “ничего нет” и “есть с оговорками”). Ну и да, все просто объективно очень любят Путина, поэтому Едро всегда побеждает. Ноу джоук, мне приходилось подробно объяснять каждый вздох который я делала на протяжении придумывания дизайна.
Спустя годы поисков я нашла в университете человека, с которым мы говорим на одном языке, и этот человек у меня в панели. Но когда ты пишешь диссер - решение о принятии или не принятии тебя в круг коллег принимает не один человек, а несколько, и им всем нужно доказать что-то свое. Кому-то, что ты умеешь писать текст. Кому-то, что ты умеешь работать с методами. А кому-то, что выборы в автократиях играют много разных ролей.
Однако ж почему так много тупизны в отношении режимных исследований для меня все еще загадка. То есть я понимаю что это периферийная тема, что автократиями мало кто занимается, что если вбить в Гугл соклар словосочетание “USA elections” - он ляжет от перегруза. И все же я бы предполагала что режимы должны быть одним из коров дисциплины, как выборы, не меньше. Потому что это ведь тот самый разлом по которому все применяемые концепты меняют свои смыслы.
Морально готовлюсь написать еще одну главу в формате колонки на Репаблике “Анатомия выборов”. Ну, что поделать.
В отзыве буквально говорилось следующее: Вика изучает политические машины и клиентелизм на примере страны, в которой выборы можно просто нарисовать. При чем тогда тут эти концепты.
Для меня такой тэйк от политолога, который находится в профессии 20+ лет сравни следующему утверждению: в США нужно просто создать новую партию, потому что две предыдущих не работают. Однако ж даже самые далекие от изучения партийных систем коллеги с очень малой вероятностью сделают такой финт в какой-нибудь своей рецензии, потому что если у тебя есть хотя бы четыре года политологического бакалавриата, то вероятно ты что-то слышал про двухпартийные системы, закон(ы) Дюверже, идеологии, поляризацию и прочие приблуды электоральных политологов, которые, казалось бы, совершенно их какой-то локальный загончик и никогда тебе не пригодятся чтобы заниматься security studies, например.
Тогда почему, когда дело доходит до режимных исследований, начинается какая-то пляска с бубнами вокруг базовых категорий, почему их надо разжевывать раз за разом, в деталях проясняя элементарные вещи?
Когда я только попала в ЦЕУ, это было моим главным шоком - все разговоры про режимы сводились к следующим категориям: транзитология (фэйк или офигенный концепт?), Путин в России (царь или подставной двойник?), Орбан (когда уже он откинется?), гибридные режимы (норм тема, highly recommended), США и Трамп (almost autocracy?). На всех парах я внутренне умирала от полярности этих разговоров, сколько в них крайних точек, как мало отслеживания последних рисечей, как много просто налитой воды.
Следующий шок был на первом году PhD, когда панель отправила меня переписывать проспектус, потому что считала что в России нет вариации в результатах выборов между регионами. И данных тоже никаких нет. А те которые есть просто нарисованные в воздухе (будем честны, в России такого хватает, но все ж есть большая разница между “ничего нет” и “есть с оговорками”). Ну и да, все просто объективно очень любят Путина, поэтому Едро всегда побеждает. Ноу джоук, мне приходилось подробно объяснять каждый вздох который я делала на протяжении придумывания дизайна.
Спустя годы поисков я нашла в университете человека, с которым мы говорим на одном языке, и этот человек у меня в панели. Но когда ты пишешь диссер - решение о принятии или не принятии тебя в круг коллег принимает не один человек, а несколько, и им всем нужно доказать что-то свое. Кому-то, что ты умеешь писать текст. Кому-то, что ты умеешь работать с методами. А кому-то, что выборы в автократиях играют много разных ролей.
Однако ж почему так много тупизны в отношении режимных исследований для меня все еще загадка. То есть я понимаю что это периферийная тема, что автократиями мало кто занимается, что если вбить в Гугл соклар словосочетание “USA elections” - он ляжет от перегруза. И все же я бы предполагала что режимы должны быть одним из коров дисциплины, как выборы, не меньше. Потому что это ведь тот самый разлом по которому все применяемые концепты меняют свои смыслы.
Морально готовлюсь написать еще одну главу в формате колонки на Репаблике “Анатомия выборов”. Ну, что поделать.
Прошло уже почти три месяца моей работы, и за это время много всего осмыслилось (лонгрид)
Мне было супер важно получить опыт за пределами академии, чтобы понять для себя, хочу ли я оставаться в университете в лонг-ране, или есть среды более приятные и нежные. То, что я тут расскажу - сугубо мой опыт, в котором много личных особенностей, и много кому такое может не подойти.
Я много лет живу с клинической депрессией. Если еще нужно кому-то объяснять, что это такое - то это такое состояние, когда периодечиски ты не справляешься с жизнью, не можешь встать с кровати, не можешь базово за собой ухаживать (убираться дома, дойти до душа, приготовить еду и прочее), в голове нет никаких счастливых мыслей, сложно почувствовать хоть какое-то желание справляться с делами. Одновременно с этим, я очень тревожный человек, и это делало мои депрессивные состояния менее заметными для других людей, но более тяжелыми для меня. Что это значит - я так переживаю за результат, за свою работу, за все происходящее вокруг, за свои дружбы, за любые мелочи, что не могу позволить себе остаться дома и просто погрузиться в пучину тоски. Сквозь неспособность ничего делать, продиралась огромная тревога за все (на что я буду жить, как я буду жить, что обо мне подумают коллеги, друзья, знакомые) - и это вытаскивало меня из дома и вело в университет, где я предпочитала лишний раз переработать, чтобы забить эфир монотонными задачами.
Когда я только вышла на работу, оба состояния усилились. Первый месяц я находилась одновременно в панике и в ужасе и в глубокой неспособности успокоиться, взять себя в руки и начать спокойно делать дела. Тело так уставало от переживаний, что ежедневно в середине дня я отключалась на нэп, но не могла спать от волнения и слышала все, что происходит вокруг. Мне казалось, что я ничего не умею, что на мне слишком большая ответственность, что я не справлюсь с базовыми задачами, что я недостаточно умная, недостаточно квалифицированная, а еще, что я просто болею, и мне невыносимо в этом признаться, потому что это сразу наклеит на меня ярлык “ненормальной”. В мае я дошла до врача, который померил состояние моего стресса через сердцебиение, и выяснила, что по шкале от 0 до 10, где 10 - нормальный здоровый человек со спокойными нервами, я нахожусь на отметке 0.2.
Это открытие тригернуло меня пересмотреть свой график и свое отношение к работе. По старой памяти борьбы с депрессивными периодами, я стала налаживать распорядок дня специфическим образом. Люди, которые долго борются с депрессиями знают, что лучший помощник - четкое структурированное расписание. В академии получить такое расписание сложно - у тебя есть пары, но объем работы за пределами пар такой, что ты работаешь по ночам, по выходным, в каникулы, а главное - работа есть всегда. Ну просто не бывает периода когда тебе ничего не надо делать - всегда будут неопубликованные статьи, недопроверенные домашки, непрочитанные книги, ненаписанные тексты. На работе, на которой у тебя есть проекты (пусть даже их много), моменты передышек случаются - например, когда ты сдал проект. Или ждешь базу данных от другой стороны. Или ждешь ревью. Или просто - дедлайн на следующей неделе, он небольшой, ты к нему подготовился и можешь после 7 вечера пойти выпить пива с друзьями.
Так вот я составила жесткое расписание - во столько-то я встаю, во-столько-то иду до лабы, в такое-то время у меня перерыв, в такие-то слоты созвоны, вечером я выключаю все мессенджеры и не выхожу на связь до утра. Последнее далось особенно тяжело по привычке, но мои коллеги делают так же - это дало мне хороший пример, ведь в какой-то момент токсичным коллегой, написывающим по ночам, стала я. Больше я так не делаю.
Мне было супер важно получить опыт за пределами академии, чтобы понять для себя, хочу ли я оставаться в университете в лонг-ране, или есть среды более приятные и нежные. То, что я тут расскажу - сугубо мой опыт, в котором много личных особенностей, и много кому такое может не подойти.
Я много лет живу с клинической депрессией. Если еще нужно кому-то объяснять, что это такое - то это такое состояние, когда периодечиски ты не справляешься с жизнью, не можешь встать с кровати, не можешь базово за собой ухаживать (убираться дома, дойти до душа, приготовить еду и прочее), в голове нет никаких счастливых мыслей, сложно почувствовать хоть какое-то желание справляться с делами. Одновременно с этим, я очень тревожный человек, и это делало мои депрессивные состояния менее заметными для других людей, но более тяжелыми для меня. Что это значит - я так переживаю за результат, за свою работу, за все происходящее вокруг, за свои дружбы, за любые мелочи, что не могу позволить себе остаться дома и просто погрузиться в пучину тоски. Сквозь неспособность ничего делать, продиралась огромная тревога за все (на что я буду жить, как я буду жить, что обо мне подумают коллеги, друзья, знакомые) - и это вытаскивало меня из дома и вело в университет, где я предпочитала лишний раз переработать, чтобы забить эфир монотонными задачами.
Когда я только вышла на работу, оба состояния усилились. Первый месяц я находилась одновременно в панике и в ужасе и в глубокой неспособности успокоиться, взять себя в руки и начать спокойно делать дела. Тело так уставало от переживаний, что ежедневно в середине дня я отключалась на нэп, но не могла спать от волнения и слышала все, что происходит вокруг. Мне казалось, что я ничего не умею, что на мне слишком большая ответственность, что я не справлюсь с базовыми задачами, что я недостаточно умная, недостаточно квалифицированная, а еще, что я просто болею, и мне невыносимо в этом признаться, потому что это сразу наклеит на меня ярлык “ненормальной”. В мае я дошла до врача, который померил состояние моего стресса через сердцебиение, и выяснила, что по шкале от 0 до 10, где 10 - нормальный здоровый человек со спокойными нервами, я нахожусь на отметке 0.2.
Это открытие тригернуло меня пересмотреть свой график и свое отношение к работе. По старой памяти борьбы с депрессивными периодами, я стала налаживать распорядок дня специфическим образом. Люди, которые долго борются с депрессиями знают, что лучший помощник - четкое структурированное расписание. В академии получить такое расписание сложно - у тебя есть пары, но объем работы за пределами пар такой, что ты работаешь по ночам, по выходным, в каникулы, а главное - работа есть всегда. Ну просто не бывает периода когда тебе ничего не надо делать - всегда будут неопубликованные статьи, недопроверенные домашки, непрочитанные книги, ненаписанные тексты. На работе, на которой у тебя есть проекты (пусть даже их много), моменты передышек случаются - например, когда ты сдал проект. Или ждешь базу данных от другой стороны. Или ждешь ревью. Или просто - дедлайн на следующей неделе, он небольшой, ты к нему подготовился и можешь после 7 вечера пойти выпить пива с друзьями.
Так вот я составила жесткое расписание - во столько-то я встаю, во-столько-то иду до лабы, в такое-то время у меня перерыв, в такие-то слоты созвоны, вечером я выключаю все мессенджеры и не выхожу на связь до утра. Последнее далось особенно тяжело по привычке, но мои коллеги делают так же - это дало мне хороший пример, ведь в какой-то момент токсичным коллегой, написывающим по ночам, стала я. Больше я так не делаю.
Я стала фокусироваться на коротких отрезках задач и на результате. В академии результат невидим - можно еще как-то нащупать опубликованную статью, но в основном это какой-то вклад в студентов, который непонятно как аукнется, долгое мучительное прописывание текста, который возможно никто никогда не увидит, закладывание новых знаний себе на бесконечные полочки памяти, которые тоже сложно померить или увидеть. На работе я сдаю проект, получаю ревью, отвечаю - все это происходит за несколько недель, весь процесс разбит на много этапов, и по ходу ты чувствуешь завершенность каждого шажочка - я сделала а, потом я сделала б, и вот он результат.
Я стала разрешать себе в конце рабочего дня проводить столько времени с друзьями и близкими, сколько захочется, а еще так, как захочется. Раньше меня бесконечно грызла незавершенность дел, которые как будто бы определяли кто я. Сейчас я понимаю, что работа - это просто работа, в ней нет никаких дополнительных смыслов. Это не мое призвание, не мой смысл жизни, от того успела ли я все сделать или нет не зависит какой я человек. Если мою работу наругали - надо сесть и переделать, а не рыдать, потому что кто-то думает что я плохая. Про последнее я много думаю - почему в академии у меня всегда складывается впечатление, что любая критика - это нападки лично на меня? Мне кажется, потому что есть такая культура - очень сложно отделить интеллектуальные выхлопы от умственных способностей человека. Если тебе говорят, что ты не указал в тексте такую-то и такую-то литературу - то это потому, что ты невнимательный, несообразительный и прочее по списку. Если тебя ругают студенты в фидбэке - то это потому что ты слишком жесткий/мягкий, ленивый, опять же не очень умный, потому что это во многом оценка того, что ты за человек, и как к тебе другие люди относятся. Чего тут греха таить - нередко студенческие фидбэки не про структуру силлабуса, а про преподавательскую персоналию. Аналогично с защитами, отношениями с преподавателями, коллегами - ты приятный коллега для работы или противнюга, у тебя много друзей или ты одиночка? Если приятный дружок - то очень здорово, добро пожаловать на следующий этап своей карьеры.
В итоге ты живешь в постоянной оценке твоих личностных качеств и твоя работа и твои успехи на ней как будто бы действительно определяют, что ты за человек. Это ощущение стало от меня уходить в последние пару месяцев - то ли потому что фидбэки в корпоративной среде даются более корректно, то ли потому что работа меньше про тебя а больше про навыки и их совершенствование, то ли потому что гораздо больше работы в команде, где вы помогаете друг другу и подхватываете слабые места друг друга и стараетесь их усиливать, чтобы на выходе получить крутой результат. Можно не стесняться быть тупым, никто тебя не выгонит за это, потому что чего-то не знать - это нормально, и ты всему научишься спустя время. При этом никто не отменял важность быть приятным коллегой, но если ты не ходишь на совместные ланчи, никто не лишит тебя проектов, потому что гораздо важнее потянешь ты их или нет.
В общем, впервые за долгое время я чувствую себя спокойно. И даже счастливо - у меня появилась жизнь за пределами работы, которая огромная и интересная и в ней столько всего разного. Наверное, все перечисленное выше выглядит так, как будто я наругалась на академию, и расхвалила жизнь за ее пределами. Но тут важно понимать - многое из моего академического опыта было связано с моими личными особенностями - как знать, может быть кто-то нашел свое успокоение в текстах, парах и исследованиях. Как знать, может пройдет мой конфетно-букетный период с работой, и я затоскую по студенческим фидбэкам. Как знать, может сходить к врачу было гораздо более важным вкладом в мое ментальное здоровье, чем смена деятельности. Ну и ладно, сегодня вечером я закрою ноутбук и пойду гулять по разгоряченной Москве, и мне за это будет ни капельки не стыдно.
Я стала разрешать себе в конце рабочего дня проводить столько времени с друзьями и близкими, сколько захочется, а еще так, как захочется. Раньше меня бесконечно грызла незавершенность дел, которые как будто бы определяли кто я. Сейчас я понимаю, что работа - это просто работа, в ней нет никаких дополнительных смыслов. Это не мое призвание, не мой смысл жизни, от того успела ли я все сделать или нет не зависит какой я человек. Если мою работу наругали - надо сесть и переделать, а не рыдать, потому что кто-то думает что я плохая. Про последнее я много думаю - почему в академии у меня всегда складывается впечатление, что любая критика - это нападки лично на меня? Мне кажется, потому что есть такая культура - очень сложно отделить интеллектуальные выхлопы от умственных способностей человека. Если тебе говорят, что ты не указал в тексте такую-то и такую-то литературу - то это потому, что ты невнимательный, несообразительный и прочее по списку. Если тебя ругают студенты в фидбэке - то это потому что ты слишком жесткий/мягкий, ленивый, опять же не очень умный, потому что это во многом оценка того, что ты за человек, и как к тебе другие люди относятся. Чего тут греха таить - нередко студенческие фидбэки не про структуру силлабуса, а про преподавательскую персоналию. Аналогично с защитами, отношениями с преподавателями, коллегами - ты приятный коллега для работы или противнюга, у тебя много друзей или ты одиночка? Если приятный дружок - то очень здорово, добро пожаловать на следующий этап своей карьеры.
В итоге ты живешь в постоянной оценке твоих личностных качеств и твоя работа и твои успехи на ней как будто бы действительно определяют, что ты за человек. Это ощущение стало от меня уходить в последние пару месяцев - то ли потому что фидбэки в корпоративной среде даются более корректно, то ли потому что работа меньше про тебя а больше про навыки и их совершенствование, то ли потому что гораздо больше работы в команде, где вы помогаете друг другу и подхватываете слабые места друг друга и стараетесь их усиливать, чтобы на выходе получить крутой результат. Можно не стесняться быть тупым, никто тебя не выгонит за это, потому что чего-то не знать - это нормально, и ты всему научишься спустя время. При этом никто не отменял важность быть приятным коллегой, но если ты не ходишь на совместные ланчи, никто не лишит тебя проектов, потому что гораздо важнее потянешь ты их или нет.
В общем, впервые за долгое время я чувствую себя спокойно. И даже счастливо - у меня появилась жизнь за пределами работы, которая огромная и интересная и в ней столько всего разного. Наверное, все перечисленное выше выглядит так, как будто я наругалась на академию, и расхвалила жизнь за ее пределами. Но тут важно понимать - многое из моего академического опыта было связано с моими личными особенностями - как знать, может быть кто-то нашел свое успокоение в текстах, парах и исследованиях. Как знать, может пройдет мой конфетно-букетный период с работой, и я затоскую по студенческим фидбэкам. Как знать, может сходить к врачу было гораздо более важным вкладом в мое ментальное здоровье, чем смена деятельности. Ну и ладно, сегодня вечером я закрою ноутбук и пойду гулять по разгоряченной Москве, и мне за это будет ни капельки не стыдно.
Сейчас будет странное и путанное рассуждение про иерархии
По мере того как я становлюсь все более взрослой коллегой, все меньше определенности в том, как со мной себя вести, а еще, как мне себя вести со взрослыми, и кто такие взрослые.
На тусовках департаментов это обычно выглядит так - есть загончик для фэкултис, там они обсуждают свои взрослые дела и студентов. Есть тусовка студентов - там все пьют, лоуки обсуждают преподавателей и курсы, но по большей части просто тусуются. Две эти сущности пересекаются, конечно, но по касательной - всегда будет преподаватели энтузиасты дружб со студентами, всегда будут студенты как-то особенно заинтересованные в смол толке с фэкултис, но в целом деление на взрослых и детей сложно не заметить.
Что делать с PhD, а главное, что делать нам на таких тусовках - сложный вопрос. Можно ли принять нас за своих коллег? Можем ли мы сойти за МА студентов? Тут каждый выбирает свое.
Я уже рассказывала, наверное, что мой научник выбрал тактику держаться от меня на максимально большой дистанции. Мы много обсуждали с однокурсниками why this is the case, гипотезы разнятся. И какое-то время мне казалось, что это не самая комфортная история, потому что мне сложно понимать друг друга и много работать вместе, когда коллега мне совсем чужой человек, я просто теряюсь в интерпретациях реакций и слов, мне проще было бы быть немножечко в дружеских отношениях.
Но с другой стороны, тусить со взрослыми коллегами оказалось тоже странно. То есть когда коллеги решают для себя, что я им ровня и нет абсолютно никаких ступеней отделяющих меня от взрослости - мне не по себе. Мне сразу же везде мерещатся ловушки, и я начинаю испытывать какой-то совершенно необъятный страх, что однажды я в такую ловушку попаду.
Ловушки выглядят так - что если вот сейчас мы якобы дружим, а потом как только представится случай я окажусь не равным другом, а человеком, над которым можно использовать власть иерархии, и тогда эта власть на самом деле усиливается моими чувствами? Ну то есть вот мы дружим, а потом хоп и нужно попросить меня переработать, или сделать что-то, чего я не хочу, но раз мы друзья, да еще и мой условный “начальник” так говорит - то придется делать. Все же в бесчувственном мире гораздо проще сказать нет, чем отказывать друзьям. Но даже если отбросить такой расклад - что если иерархии просто никуда не делись сколько бы пива вы вместе не выпили? И пока ты думаешь, что нашел дружочка, дружок думает, что ты все еще просто студент, или хороший студент, или студент с которым у дружка хорошие отношения да и все на том. Это больно, будем честны, и немножко разбивает сердечко.
Вторая ловушка более комплексная, и это история разнополые дружбы в иерархиях (понятное дело, что однополые тоже могут быть tricky, но у отношений девочек-студенток с преподавателями-мужчинами есть большой мейнстримный флер напряженности из-за того, сколько таких историй с плачевными финалами мы знаем). Я тут не буду описывать сторону преподавателей - я про нее ничего не знаю. Но со стороны студентки есть две проблемы. Первая, то как тебя воспринимают окружающие, когда ты дружишь со старшим коллегой мужчиной. Это неприятное знание, но много кому хочется вплести туда сексуальный подтекст, потому что женщина как человек вообще мало кем воспринимается, а вот как секс объект - это всегда пожалуйста. Ну и классический аргумент про то, что самостоятельно женщина ничего не может, если ты чего-то добилась так это потому что за тобой был величественный поддерживающий и подталкивающий мужчина. Вторая проблема - а что если ты пропустишь момент когда ваша дружба и правда перейдет какие-то границы, и из-за положения в иерархии не сможешь защититься? И тут начинается очень тонкий лед - везде может начать мерещиться харассмент, опасности, inappropriate поведение. Свалиться в такую паранойю очень не хотелось бы, но она всегда караулит за углом, особенно если у тебя такой опыт был.
По мере того как я становлюсь все более взрослой коллегой, все меньше определенности в том, как со мной себя вести, а еще, как мне себя вести со взрослыми, и кто такие взрослые.
На тусовках департаментов это обычно выглядит так - есть загончик для фэкултис, там они обсуждают свои взрослые дела и студентов. Есть тусовка студентов - там все пьют, лоуки обсуждают преподавателей и курсы, но по большей части просто тусуются. Две эти сущности пересекаются, конечно, но по касательной - всегда будет преподаватели энтузиасты дружб со студентами, всегда будут студенты как-то особенно заинтересованные в смол толке с фэкултис, но в целом деление на взрослых и детей сложно не заметить.
Что делать с PhD, а главное, что делать нам на таких тусовках - сложный вопрос. Можно ли принять нас за своих коллег? Можем ли мы сойти за МА студентов? Тут каждый выбирает свое.
Я уже рассказывала, наверное, что мой научник выбрал тактику держаться от меня на максимально большой дистанции. Мы много обсуждали с однокурсниками why this is the case, гипотезы разнятся. И какое-то время мне казалось, что это не самая комфортная история, потому что мне сложно понимать друг друга и много работать вместе, когда коллега мне совсем чужой человек, я просто теряюсь в интерпретациях реакций и слов, мне проще было бы быть немножечко в дружеских отношениях.
Но с другой стороны, тусить со взрослыми коллегами оказалось тоже странно. То есть когда коллеги решают для себя, что я им ровня и нет абсолютно никаких ступеней отделяющих меня от взрослости - мне не по себе. Мне сразу же везде мерещатся ловушки, и я начинаю испытывать какой-то совершенно необъятный страх, что однажды я в такую ловушку попаду.
Ловушки выглядят так - что если вот сейчас мы якобы дружим, а потом как только представится случай я окажусь не равным другом, а человеком, над которым можно использовать власть иерархии, и тогда эта власть на самом деле усиливается моими чувствами? Ну то есть вот мы дружим, а потом хоп и нужно попросить меня переработать, или сделать что-то, чего я не хочу, но раз мы друзья, да еще и мой условный “начальник” так говорит - то придется делать. Все же в бесчувственном мире гораздо проще сказать нет, чем отказывать друзьям. Но даже если отбросить такой расклад - что если иерархии просто никуда не делись сколько бы пива вы вместе не выпили? И пока ты думаешь, что нашел дружочка, дружок думает, что ты все еще просто студент, или хороший студент, или студент с которым у дружка хорошие отношения да и все на том. Это больно, будем честны, и немножко разбивает сердечко.
Вторая ловушка более комплексная, и это история разнополые дружбы в иерархиях (понятное дело, что однополые тоже могут быть tricky, но у отношений девочек-студенток с преподавателями-мужчинами есть большой мейнстримный флер напряженности из-за того, сколько таких историй с плачевными финалами мы знаем). Я тут не буду описывать сторону преподавателей - я про нее ничего не знаю. Но со стороны студентки есть две проблемы. Первая, то как тебя воспринимают окружающие, когда ты дружишь со старшим коллегой мужчиной. Это неприятное знание, но много кому хочется вплести туда сексуальный подтекст, потому что женщина как человек вообще мало кем воспринимается, а вот как секс объект - это всегда пожалуйста. Ну и классический аргумент про то, что самостоятельно женщина ничего не может, если ты чего-то добилась так это потому что за тобой был величественный поддерживающий и подталкивающий мужчина. Вторая проблема - а что если ты пропустишь момент когда ваша дружба и правда перейдет какие-то границы, и из-за положения в иерархии не сможешь защититься? И тут начинается очень тонкий лед - везде может начать мерещиться харассмент, опасности, inappropriate поведение. Свалиться в такую паранойю очень не хотелось бы, но она всегда караулит за углом, особенно если у тебя такой опыт был.
Нет у меня никаких выводов в заключении, на тусовках департаментов мы с другими PhD коллегами стоим за каким-то отдельным столиком и обсуждаем и студентов и преподавателей, и не знаем особо куда себя деть. У наших студентов есть все причины подозревать нас в установлении ловушек - все же мы оцениваем МА студентов и преподаем у них. У наших преподавателей есть все основания не воспринимать нас за равных коллег. Дурацкая ситуация, будем честны.
В ЦЕУ, по совпадению с Вышкой, новый ректор
Правда эта ротировочка была запланированной, у Игнатьева истек пятилетний контракт, который было решено не возобновлять, так что последний год университет был в поисках замены. Игнатьев, кстати, не уходит из университета - он получил позицию на факультете истории и, кажется, с большой радостью уходит в преподавание.
Процедура поиска ректора в ЦЕУ выглядит так - за год до срока создается специальная комиссия из представителей попечительского совета, фэкултис и стафа. Они составляют шорт-лист кандидатов, передают этот список в Сенат, там список укорачивается еще больше, идет к попечительскому совету, и тот уже принимает финальное решение. Студенты в этом процессе напрямую не участвуют, хотя в Сенате есть студенческое представительство, доступа к голосованию за кандидатуры у них нет.
Весь год мы делали ставки из какой западной страны будет прислан к нам очередной белый мужчина в летах. Какого же было наше удивление, когда новой ректоркой оказалась австрийская исследовательница индийского происхождения Шалини Рандерия. Биография у нее выглядит блестяще - ректорка известного Institute for Human Sciences (IWM) в Вене, профессор социальной антропологии и социологии в IHEID в Женеве, состоит в многочисленных Advisory Boards всяких приличных мест - в общем звезды сошлись. ЦЕУ очевидно нужен был локал со знанием местной академии и немецкого языка, а еще кто-то, кто прервет череду однотипных мужчин у власти.
И мы, конечно, как дети малые очень обрадовались. У Игнатьева был зашкаливающий антирейтинг среди студентов (да и среди фэкултис) - его срок пришелся на самые турбулентные для университета времена, из которых мы выбирались с большим скрипом. И хотя с одной стороны, это был рассвет студенческого самоуправления - иногда ответственности на студентах за свое благополучие в университете бывало слишком много. То есть буквально - если вы как студенты не позаботились об очередной регуляции или проблеме с австрийскими законами - никто за вас об этом не позаботится. Да, можно реально пинать администрацию и она будет медленно шевелиться, но хотелось бы, чтобы какие-то вещи администрация была в состоянии решить сама.
Так вот, наше детское счастье как-то быстро сменилось большой фрустрацией. От знакомых из IWM поползли слухи о том, что Рандерия за управленец. Я по началу к этим слухам отнеслась с большим скепсисом, покажите мне хоть одну женщину на управляющей должности на которую коллеги не лили бы ушаты грязи. Но количество сомнительных историй накапливается, и привязать их к обыкновенному сексизму становится все сложнее. И сама биография новой ректорки перестает уже казаться такой замечательной - путь через жесткие иерархичные академические сообщества (Индия, Германия, Швейцария, Австрия) накладывает отпечаток на то, как человек представляет для себя управление различными институциями.
При Игнатьеве в ЦЕУ установилась традиция ежемесячных таунхолов - это собрания всего университета, на которых администрация отчитывается о том, что сделала за прошедший период, а студенты, фэкултис и стаф могут задавать вопросы. Последний год таунхолы участились и проводились в онлайне - там студенты написывали Игнатьеву злобнейшие каменты с анонимных аккаунтов. Вообще, конечно, никакому ректору не позавидуешь - студенты в ЦЕУ активные, бойкие, и испытывают ноль пиетета перед административными чинами. Теперь мы прищурившись ждем, с какой скоростью традиция общих собраний сойдет на нет, а модель руководства уйдет в микроменеджмент. Но как знать, вдруг нам все же повезло. Поживем увидим.
Правда эта ротировочка была запланированной, у Игнатьева истек пятилетний контракт, который было решено не возобновлять, так что последний год университет был в поисках замены. Игнатьев, кстати, не уходит из университета - он получил позицию на факультете истории и, кажется, с большой радостью уходит в преподавание.
Процедура поиска ректора в ЦЕУ выглядит так - за год до срока создается специальная комиссия из представителей попечительского совета, фэкултис и стафа. Они составляют шорт-лист кандидатов, передают этот список в Сенат, там список укорачивается еще больше, идет к попечительскому совету, и тот уже принимает финальное решение. Студенты в этом процессе напрямую не участвуют, хотя в Сенате есть студенческое представительство, доступа к голосованию за кандидатуры у них нет.
Весь год мы делали ставки из какой западной страны будет прислан к нам очередной белый мужчина в летах. Какого же было наше удивление, когда новой ректоркой оказалась австрийская исследовательница индийского происхождения Шалини Рандерия. Биография у нее выглядит блестяще - ректорка известного Institute for Human Sciences (IWM) в Вене, профессор социальной антропологии и социологии в IHEID в Женеве, состоит в многочисленных Advisory Boards всяких приличных мест - в общем звезды сошлись. ЦЕУ очевидно нужен был локал со знанием местной академии и немецкого языка, а еще кто-то, кто прервет череду однотипных мужчин у власти.
И мы, конечно, как дети малые очень обрадовались. У Игнатьева был зашкаливающий антирейтинг среди студентов (да и среди фэкултис) - его срок пришелся на самые турбулентные для университета времена, из которых мы выбирались с большим скрипом. И хотя с одной стороны, это был рассвет студенческого самоуправления - иногда ответственности на студентах за свое благополучие в университете бывало слишком много. То есть буквально - если вы как студенты не позаботились об очередной регуляции или проблеме с австрийскими законами - никто за вас об этом не позаботится. Да, можно реально пинать администрацию и она будет медленно шевелиться, но хотелось бы, чтобы какие-то вещи администрация была в состоянии решить сама.
Так вот, наше детское счастье как-то быстро сменилось большой фрустрацией. От знакомых из IWM поползли слухи о том, что Рандерия за управленец. Я по началу к этим слухам отнеслась с большим скепсисом, покажите мне хоть одну женщину на управляющей должности на которую коллеги не лили бы ушаты грязи. Но количество сомнительных историй накапливается, и привязать их к обыкновенному сексизму становится все сложнее. И сама биография новой ректорки перестает уже казаться такой замечательной - путь через жесткие иерархичные академические сообщества (Индия, Германия, Швейцария, Австрия) накладывает отпечаток на то, как человек представляет для себя управление различными институциями.
При Игнатьеве в ЦЕУ установилась традиция ежемесячных таунхолов - это собрания всего университета, на которых администрация отчитывается о том, что сделала за прошедший период, а студенты, фэкултис и стаф могут задавать вопросы. Последний год таунхолы участились и проводились в онлайне - там студенты написывали Игнатьеву злобнейшие каменты с анонимных аккаунтов. Вообще, конечно, никакому ректору не позавидуешь - студенты в ЦЕУ активные, бойкие, и испытывают ноль пиетета перед административными чинами. Теперь мы прищурившись ждем, с какой скоростью традиция общих собраний сойдет на нет, а модель руководства уйдет в микроменеджмент. Но как знать, вдруг нам все же повезло. Поживем увидим.
Давненько я ничего не писала
Весь июль я работала фул тайм над проектом для OECD и испанских чиновников. Училась писать коды для пайтона, строить ML модели, а еще писать тексты так, чтобы их могли прочитать и понять бюрократы любого уровня. Удивительно приятное чувство, немного забытое с каких-то времен магистратуры, когда очень быстро нужно освоить огромный объем материала, только тут надо сразу на чистовик, потому что пересдать работу не получится.
В какой-то момент я посмотрела на дедлайны, которые поставила сама себе в июне для диссертации, и пришла в ужас. Мне нужно было заказать и сформулировать опрос, провести поле, а сил на это никаких не оставалось. Я заканчивала работать в 9-10 часов вечера, вспоминала что поставила себе в список задач на сегодня по диссертации, и без сил ложилась смотреть тиктоки. В какой-то момент я крепко задумалась - надо ли вообще продолжать эту мучительную битву за текст, которому нет конца и края, или честно себе признаться, что я очень люблю работу, которую делаю сейчас, и диссертацию я люблю гораздо меньше, и в целом мне уже как-то все равно, получится она или нет.
Немного подумав, я решила себе ровно так честно и признаться, но сделать из этого специфические выводы. Работа помогла мне снять для себя важность академических достижений, страх быть “недостойной” своих коллег и профессии в целом. Я столько раз слышала, что академия не для всех, и что ученый - это призвание, что поставила занятие наукой куда-то высоко-высоко, на недостижимый пьедестал, с которым все время себя сравнивала и думала “ну нет, не дотягиваю”. Немного выйдя из университетского бабла и осмотрев его со стороны, я поняла, что работа в университете в целом такая же, как любая другая. За его пределами все еще встречаются умнейшие и интереснейшие люди, сложные интеллектуальные задачи, общественная значимость, и еще много всякого такого, что академия присвоила себе как нечто уникальное, хотя оно совершенно таковым не является.
И я как-то выдохнула и спокойно прописала опрос, результаты которого теперь с огромным интересом жду. Поле я решила перенести на сентябрь, и не спешить с ним - чтобы его делать понадобится много сил и энергии. Еще один важный шаг - я приняла решение не торопиться с защитой, и выйти на нее только тогда, когда я готова морально и рабоче, а не как можно раньше. Если это займет год - поздравите меня в 2022 году, а если нет - то в 2023, 2024 или 2025. В начале августа мне пришло письмо “счастья” от ЦЕУ - оповещение о том, что истек срок моей стипендии в 36 месяцев. Еще недавно это вызвало бы во мне огромную тревогу, а сейчас только раздражение от спама на почте - я и так неплохо помню что начала программу три года назад.
Кстати, я опять взяла преподавательские часы на следующий семестр. Этот курс я уже ассистировала два раза, проверим гипотезу - вдруг на третий действительно будет проще, потому что весь материал уже знакомый. С сентября я буду работать на 1,5 ставки в совокупности, и пока плохо представляю в какой момент я буду писать главы, проводить панели, писать извинительные письма научнику. И как-то эта непредставимость совершенно меня не страшит, не знаю, может и зря.
Как-то раз мы сидели с Ф. у меня на террасе, пили кофе и болтали о жизни, и Ф. сказала: “you know, I’ve decided to leave academia once I defend my dissertation. When сhoosing between being successful and being happy - I prefer being happy. And I watch our professors killing themselves on this job, and I wish them all the best, but I just want to have my garden, family and to only drink coffee when I miss the taste and not when I’m sleep deprived”. Я задумалась, почему академия вызывает такое стойкое ощущение токсичного перарабатывающего ада, от которого хочется сбежать, как только выдается возможность, и почему одновременно с этим она же выглядит такой привлекательной, интересной и важной. Нет ответа, почему так, но, может, чем на дольше я буду выходить наружу и смотреть на нее со стороны - тем быстрее поугаснут эти полярные полюса, и удастся разглядеть что-то настоящее за ними.
Весь июль я работала фул тайм над проектом для OECD и испанских чиновников. Училась писать коды для пайтона, строить ML модели, а еще писать тексты так, чтобы их могли прочитать и понять бюрократы любого уровня. Удивительно приятное чувство, немного забытое с каких-то времен магистратуры, когда очень быстро нужно освоить огромный объем материала, только тут надо сразу на чистовик, потому что пересдать работу не получится.
В какой-то момент я посмотрела на дедлайны, которые поставила сама себе в июне для диссертации, и пришла в ужас. Мне нужно было заказать и сформулировать опрос, провести поле, а сил на это никаких не оставалось. Я заканчивала работать в 9-10 часов вечера, вспоминала что поставила себе в список задач на сегодня по диссертации, и без сил ложилась смотреть тиктоки. В какой-то момент я крепко задумалась - надо ли вообще продолжать эту мучительную битву за текст, которому нет конца и края, или честно себе признаться, что я очень люблю работу, которую делаю сейчас, и диссертацию я люблю гораздо меньше, и в целом мне уже как-то все равно, получится она или нет.
Немного подумав, я решила себе ровно так честно и признаться, но сделать из этого специфические выводы. Работа помогла мне снять для себя важность академических достижений, страх быть “недостойной” своих коллег и профессии в целом. Я столько раз слышала, что академия не для всех, и что ученый - это призвание, что поставила занятие наукой куда-то высоко-высоко, на недостижимый пьедестал, с которым все время себя сравнивала и думала “ну нет, не дотягиваю”. Немного выйдя из университетского бабла и осмотрев его со стороны, я поняла, что работа в университете в целом такая же, как любая другая. За его пределами все еще встречаются умнейшие и интереснейшие люди, сложные интеллектуальные задачи, общественная значимость, и еще много всякого такого, что академия присвоила себе как нечто уникальное, хотя оно совершенно таковым не является.
И я как-то выдохнула и спокойно прописала опрос, результаты которого теперь с огромным интересом жду. Поле я решила перенести на сентябрь, и не спешить с ним - чтобы его делать понадобится много сил и энергии. Еще один важный шаг - я приняла решение не торопиться с защитой, и выйти на нее только тогда, когда я готова морально и рабоче, а не как можно раньше. Если это займет год - поздравите меня в 2022 году, а если нет - то в 2023, 2024 или 2025. В начале августа мне пришло письмо “счастья” от ЦЕУ - оповещение о том, что истек срок моей стипендии в 36 месяцев. Еще недавно это вызвало бы во мне огромную тревогу, а сейчас только раздражение от спама на почте - я и так неплохо помню что начала программу три года назад.
Кстати, я опять взяла преподавательские часы на следующий семестр. Этот курс я уже ассистировала два раза, проверим гипотезу - вдруг на третий действительно будет проще, потому что весь материал уже знакомый. С сентября я буду работать на 1,5 ставки в совокупности, и пока плохо представляю в какой момент я буду писать главы, проводить панели, писать извинительные письма научнику. И как-то эта непредставимость совершенно меня не страшит, не знаю, может и зря.
Как-то раз мы сидели с Ф. у меня на террасе, пили кофе и болтали о жизни, и Ф. сказала: “you know, I’ve decided to leave academia once I defend my dissertation. When сhoosing between being successful and being happy - I prefer being happy. And I watch our professors killing themselves on this job, and I wish them all the best, but I just want to have my garden, family and to only drink coffee when I miss the taste and not when I’m sleep deprived”. Я задумалась, почему академия вызывает такое стойкое ощущение токсичного перарабатывающего ада, от которого хочется сбежать, как только выдается возможность, и почему одновременно с этим она же выглядит такой привлекательной, интересной и важной. Нет ответа, почему так, но, может, чем на дольше я буду выходить наружу и смотреть на нее со стороны - тем быстрее поугаснут эти полярные полюса, и удастся разглядеть что-то настоящее за ними.
Последние новости нашего городка
Помните, я рассказывала про нашу новую ректорку? Так вот, наша новая ректорка приняла первое решение в своем управлении.
Но сначала небольшая предыстория. Как вы помните, мы переехали в Вену год назад, во временное здание которое когда-то было банком. Очень офисное, очень стеклянное, в нем нет больших общих спэйсов, недостаточно мест в библиотеке, чтобы вместить всех, и столы для самостоятельных занятий стоят буквально в коридорах. PhD студентам раздали лабы, которые выходят окнами внутрь двора, то есть там никогда не бывает солнечного света. У фэкултис, конечно же, более приятные офисы, с видами на парк и город, но при этом треть фэкултис никогда не переехала из Будапешта, и их офисы стоят пустыми.
Весь прошлый год студенческий совет вел переговоры с администрацией, чтобы студентам предоставили а) общее пространство б) чтобы у PhD студентов были кабинеты в которых есть солнце хотя бы пару часов в день. В результате этих переговоров студентам отдали весь последний этаж - тут безумно красиво, окна в пол заливают солнцем все пространство, у нас есть свои балконы, но главное - появился уголок где есть диваны и подушки и там студенты ЦЕУ проводят свободное время, едят ланч, общаются. Сюда же перевезли студенческие офисы (административный стаф, отвечающий за разные студенческие потребности от студаков до общих мероприятий).
И вот мы первый месяц наслаждаемся жизнью в новых офисах, как вдруг к нам заходит человек из администрации и говорит: гайз, а вы в курсе что Шалини (новая ректорка) пару недель назад первый раз пришла посмотреть шестой этаж и удивленно сказала: “это место для студентов? А мы сидим на третьем этаже без балконов?” Так что теперь она ходит по этажу с архитекторами и замеряет куда поставить ее кабинет на месте student lounge. А, и да, весь ее стаф (5 кабинетов) переезжает вместе с ней на место ваших лаб.
Мы пошли проверять информацию по соседним офисам, там все просят закрыть дверь, но грустно кивают, мол да, мы тоже все в ахере, первое ректорское решение и сразу такое. Но, говорят, ребят, вы же студенты ЦЕУ, вы в свое время развешивали плакаты с зарплатой Игнатьева по всему университету, чтобы вам повысли венские стипендии - давайте, мобилизуйтесь.
И правда, со студентами ЦЕУ такие шутки плохи. Во-первых, у нас есть представительство во всех управляющих органах университета и мы знаем, что ЦЕУ в долгах как в шелках после переезда. Студентам сокращают стипендии, куча денег была только что потрачена на новый этаж, чтобы теперь потратить еще больше на постройку стен для, как мы прозвали это, “Shalini’s kingdom”. Во-вторых, впервые за год у нас появился общий спэйс, где мы можем проводить созвоны, делать домашки, есть ланч. Это все еще крохотное место, но оно студенческое, и отдавать его просто так никто не собирается. В-третьих, на этаже все еще есть свободные пространства, но, внимание - там нет такого классного вида на город. Так что новому ректорату проще снести студенческий lounge и поставить там кабинет на 30 квадратных метров.
Я не знаю как это работает в других университетах, но через пару дней мы собираем экстренное заседание студенческого совета и придумываем план действий: петиции, переговоры, плакаты, забастовки. Жалко терять на все это время, но только так создается университет для студентов, а не для ректората. Так что the war is officially declared.
Помните, я рассказывала про нашу новую ректорку? Так вот, наша новая ректорка приняла первое решение в своем управлении.
Но сначала небольшая предыстория. Как вы помните, мы переехали в Вену год назад, во временное здание которое когда-то было банком. Очень офисное, очень стеклянное, в нем нет больших общих спэйсов, недостаточно мест в библиотеке, чтобы вместить всех, и столы для самостоятельных занятий стоят буквально в коридорах. PhD студентам раздали лабы, которые выходят окнами внутрь двора, то есть там никогда не бывает солнечного света. У фэкултис, конечно же, более приятные офисы, с видами на парк и город, но при этом треть фэкултис никогда не переехала из Будапешта, и их офисы стоят пустыми.
Весь прошлый год студенческий совет вел переговоры с администрацией, чтобы студентам предоставили а) общее пространство б) чтобы у PhD студентов были кабинеты в которых есть солнце хотя бы пару часов в день. В результате этих переговоров студентам отдали весь последний этаж - тут безумно красиво, окна в пол заливают солнцем все пространство, у нас есть свои балконы, но главное - появился уголок где есть диваны и подушки и там студенты ЦЕУ проводят свободное время, едят ланч, общаются. Сюда же перевезли студенческие офисы (административный стаф, отвечающий за разные студенческие потребности от студаков до общих мероприятий).
И вот мы первый месяц наслаждаемся жизнью в новых офисах, как вдруг к нам заходит человек из администрации и говорит: гайз, а вы в курсе что Шалини (новая ректорка) пару недель назад первый раз пришла посмотреть шестой этаж и удивленно сказала: “это место для студентов? А мы сидим на третьем этаже без балконов?” Так что теперь она ходит по этажу с архитекторами и замеряет куда поставить ее кабинет на месте student lounge. А, и да, весь ее стаф (5 кабинетов) переезжает вместе с ней на место ваших лаб.
Мы пошли проверять информацию по соседним офисам, там все просят закрыть дверь, но грустно кивают, мол да, мы тоже все в ахере, первое ректорское решение и сразу такое. Но, говорят, ребят, вы же студенты ЦЕУ, вы в свое время развешивали плакаты с зарплатой Игнатьева по всему университету, чтобы вам повысли венские стипендии - давайте, мобилизуйтесь.
И правда, со студентами ЦЕУ такие шутки плохи. Во-первых, у нас есть представительство во всех управляющих органах университета и мы знаем, что ЦЕУ в долгах как в шелках после переезда. Студентам сокращают стипендии, куча денег была только что потрачена на новый этаж, чтобы теперь потратить еще больше на постройку стен для, как мы прозвали это, “Shalini’s kingdom”. Во-вторых, впервые за год у нас появился общий спэйс, где мы можем проводить созвоны, делать домашки, есть ланч. Это все еще крохотное место, но оно студенческое, и отдавать его просто так никто не собирается. В-третьих, на этаже все еще есть свободные пространства, но, внимание - там нет такого классного вида на город. Так что новому ректорату проще снести студенческий lounge и поставить там кабинет на 30 квадратных метров.
Я не знаю как это работает в других университетах, но через пару дней мы собираем экстренное заседание студенческого совета и придумываем план действий: петиции, переговоры, плакаты, забастовки. Жалко терять на все это время, но только так создается университет для студентов, а не для ректората. Так что the war is officially declared.
Сегодня ректорка отменила встречу со студенческим советом. Есть мнение, что в этом приняли участие плакаты, развешанные по всему университету.
Ну вот и прошел месяц с начала учебного года, а я уже выгоревшая дотла.
Мешает ли это мне набирать новые задачи? Нет - вот решила избраться в университетский Сенат (состоит из ректора, проректоров, представителей факультетов и трех студенческих представителей). Начало этого года с новой ректоркой мне дико не понравилось, так что хочется надирать задницы. К слову, в результате первой волны студенческого недовольства ректорат не будет выселять PhD из своих лаб, но студенческий лаунж все еще под угрозой сноса - есть план по организации окупай-лаунжа клубом путешественников с палатками.
На работе очень напряженный период - две ключевые сотрудницы ушли в декрет и на оставшихся легла килотонна задач. У меня сложились неплохие отношения с главным боссом, и мы стараемся поддерживать друг друга под ударом 50 проектов идущих одновременно, но с его заместителями не все так гладко. Вчера пришлось два часа гулять вокруг дома чтобы успокоиться и вернуться к работе, потому что я получила очередное пассивно-агрессивное сообщение от коллеги. Надеюсь когда-нибудь настанет день, когда больше не понадобится никому объяснять, что ‘ок’ с точкой в конце - это не самое приятное, что можно написать своему сотруднику.
Преподавание тоже идет не гладко. Каждый год я получаю с десяток писем от студентов, которых никогда не научили стилю делового общения. Ну знаете, вот эти письма в которых нет здравствуйте спасибо до свидания, а есть требование, сформулированное одним предложением. Я, в целом, готова прощать это бакалаврам, но у меня учатся магистры - и иногда это взрослые люди с детскими привычками. Стала замечать за собой, что у меня больше не хватает сил на горизонтальность - я очень далеко очерчиваю границы допустимого в коммуникации с собой, в требованиях, в запросах. У меня нет сил быть частным репетитором, психотерапевтом, приятным человеком - остается только сухо отвечать по делу. Я немного боюсь этих изменений, но с другой стороны, они значительно упрощают мне жизнь. В студенческих фидбэка, какой бы понимающей и помогающей милашкой ты не была, всегда найдутся несколько человек, которым ты показалась некомпетентной тупицей, так что я больше даже не трачу на это свои нервы.
Диссертация…ну что ж, я назначила следующую панель на 12 ноября, решив что четкий дедлайн поможет мне начать писать текст. Я получила результаты опроса, они классные, но что-либо писать я не в состоянии. Надеюсь, что за три часа полета из Москвы в Вену в это воскресенье я успею наклепать хотя бы пару страниц текста для супервайзера. Планка на качество понижена до пола - я сдаю то, что просто успеваю сдать. С завистью смотрю на коллег, которые могут спокойно писать свои тексты в тихих библиотеках, не думаю, что такая возможность мне еще когда-нибудь выдастся.
Стала замечать, что единственный coping mechanism который у меня есть, чтобы справляться с уровнем нагрузки - это пойти в бар с друзьями. Перестали помогать сериалы, тиктоки, вкусные ужины - я спасаюсь только живым общением за кружкой пива. Надеюсь, прогрессирующий алкоголизм выглядит не так, но здоровье от такого стиля садится на корточки и нервно курит. Последние несколько месяцев я пытаюсь бороться с адскими болями в спине, пью обезболивающие и делаю какую-то растяжку, но помогает слабо.
Хочется закончить на какой-то позитивной ноте. На прошлой неделе мы ездили преподавать на школу для учеников старших классов в Ханты-Мансийск, и там все озарилось (у меня даже три дня не болела спина). Мне кажется, когда ты преподаешь - такие события дают тебе приятную пощечину и напоминают, зачем ты все это делаешь. Я почувствовала, что привязалась к свои ребятам, и что я без дополнительных масок взрослой или компетентной тетеньки могу хорошо делать свою работу и получать офигительную отдачу. После такого, правда, сложно возвращаться к своим студентам, для которых ты функция от инструктора по статистике, но я стараюсь не растерять пережитое. В конце концов, эти воспоминания у меня никто не отнимет, сколько бы еще злых переписок, недовольных фидбэков и бессонных ночей не случилось.
Мешает ли это мне набирать новые задачи? Нет - вот решила избраться в университетский Сенат (состоит из ректора, проректоров, представителей факультетов и трех студенческих представителей). Начало этого года с новой ректоркой мне дико не понравилось, так что хочется надирать задницы. К слову, в результате первой волны студенческого недовольства ректорат не будет выселять PhD из своих лаб, но студенческий лаунж все еще под угрозой сноса - есть план по организации окупай-лаунжа клубом путешественников с палатками.
На работе очень напряженный период - две ключевые сотрудницы ушли в декрет и на оставшихся легла килотонна задач. У меня сложились неплохие отношения с главным боссом, и мы стараемся поддерживать друг друга под ударом 50 проектов идущих одновременно, но с его заместителями не все так гладко. Вчера пришлось два часа гулять вокруг дома чтобы успокоиться и вернуться к работе, потому что я получила очередное пассивно-агрессивное сообщение от коллеги. Надеюсь когда-нибудь настанет день, когда больше не понадобится никому объяснять, что ‘ок’ с точкой в конце - это не самое приятное, что можно написать своему сотруднику.
Преподавание тоже идет не гладко. Каждый год я получаю с десяток писем от студентов, которых никогда не научили стилю делового общения. Ну знаете, вот эти письма в которых нет здравствуйте спасибо до свидания, а есть требование, сформулированное одним предложением. Я, в целом, готова прощать это бакалаврам, но у меня учатся магистры - и иногда это взрослые люди с детскими привычками. Стала замечать за собой, что у меня больше не хватает сил на горизонтальность - я очень далеко очерчиваю границы допустимого в коммуникации с собой, в требованиях, в запросах. У меня нет сил быть частным репетитором, психотерапевтом, приятным человеком - остается только сухо отвечать по делу. Я немного боюсь этих изменений, но с другой стороны, они значительно упрощают мне жизнь. В студенческих фидбэка, какой бы понимающей и помогающей милашкой ты не была, всегда найдутся несколько человек, которым ты показалась некомпетентной тупицей, так что я больше даже не трачу на это свои нервы.
Диссертация…ну что ж, я назначила следующую панель на 12 ноября, решив что четкий дедлайн поможет мне начать писать текст. Я получила результаты опроса, они классные, но что-либо писать я не в состоянии. Надеюсь, что за три часа полета из Москвы в Вену в это воскресенье я успею наклепать хотя бы пару страниц текста для супервайзера. Планка на качество понижена до пола - я сдаю то, что просто успеваю сдать. С завистью смотрю на коллег, которые могут спокойно писать свои тексты в тихих библиотеках, не думаю, что такая возможность мне еще когда-нибудь выдастся.
Стала замечать, что единственный coping mechanism который у меня есть, чтобы справляться с уровнем нагрузки - это пойти в бар с друзьями. Перестали помогать сериалы, тиктоки, вкусные ужины - я спасаюсь только живым общением за кружкой пива. Надеюсь, прогрессирующий алкоголизм выглядит не так, но здоровье от такого стиля садится на корточки и нервно курит. Последние несколько месяцев я пытаюсь бороться с адскими болями в спине, пью обезболивающие и делаю какую-то растяжку, но помогает слабо.
Хочется закончить на какой-то позитивной ноте. На прошлой неделе мы ездили преподавать на школу для учеников старших классов в Ханты-Мансийск, и там все озарилось (у меня даже три дня не болела спина). Мне кажется, когда ты преподаешь - такие события дают тебе приятную пощечину и напоминают, зачем ты все это делаешь. Я почувствовала, что привязалась к свои ребятам, и что я без дополнительных масок взрослой или компетентной тетеньки могу хорошо делать свою работу и получать офигительную отдачу. После такого, правда, сложно возвращаться к своим студентам, для которых ты функция от инструктора по статистике, но я стараюсь не растерять пережитое. В конце концов, эти воспоминания у меня никто не отнимет, сколько бы еще злых переписок, недовольных фидбэков и бессонных ночей не случилось.
Вчера первый раз в жизни снесла панель.
Эта неделя выдалась безумно тяжелой, и все это время я должна была писать текст. Удивительным образом дело не в работе и не в преподавании, просто моя семья заболела ковидом и сто процентов мыслей, сил и энергии ушло туда. Вчера я пришла помогать на пару к одному из моих панелистов, он внимательно на меня посмотрел и посоветовал все отменить. Это предложение меня как-то ошарашило - я ни разу не отменяла панели что бы у меня не происходило, и всегда выдавала хоть какой-то текст, плохой, скомканный и на 10 страниц, но без него никак. А тут вчера был дедлайн и у меня к нему было написано ноль слов, просто ни одного предложения. И я даже не чувствовала вины, стыда, паники, волнения - просто ничего, только раздражение что писать все равно придётся.
Но идея все отменить мне понравилась, и я пошла с ней к научнику. Он сказал «sorry to hear that, let’s push the meeting for two more weeks, good luck”. Я вышла от него с облегчением, что на выходных я смогу, если получится, выспаться, и не буду разрываться между телефоном и ноутбуком, но ещё я вышла немного расстроенная. Я не знаю почему я чего-то вообще ожидаю от своего научного руководителя - откуда берётся, например, ожидание что научник может быть приятным человеком которому не похрен на мою жизнь. Однако такое ожидание у меня есть, и оно в нуле случаев оправдывается. Я уже устала гадать в чем дело, переживаю минут 10 и подвязываю.
Потом пошла к своей любимой панелистке согласовать новое время, и тут расплакалась. И это тоже очень новый опыт для меня, потому что скрытно плакать в коридоре и туалете университета это одно, а плакать в кабинете своей академический иконы это другое. Пока я плакала - я думала о том, почему я плачу. И мне кажется дело просто в том, что что-то такое было в ее взгляде, и в том как она отреагировала, что как будто стянуло с меня покрывало «профессиональности», и с неё тоже, и мы были просто две женщины у которых есть чувства, эмоции и семьи, в университетском кабинете. На расстоянии социальной дистанции и в масках мы смотрели друг на друга, и ничего не говорили, потому что иногда нужно просто поплакать в тишине. А потом перенесли дату панели на другое число, обменялись шутками и попрощались, скрещивая пальцы, что все будет хорошо.
Работа помогает отвлечься, это правда. Я не представляю как бы вывезла эту неделю если бы мне не приходилось отвечать на письма, назначать индивидуальные консультации, дописывать репорты для основной работы и срочно придумывать что делать с российскими данными госзакупок. Но удивительным образом диссертация - это другое. На неё нужны моральные силы, ясная голова, живой интерес. Это не технический процесс, не практика написания грамотного текста, по крайней мере не у меня.
А ещё коллеги помогают отвлечься, без них было бы тяжело. В среду я была так измотана что легла спать на полу в лабе, чтобы хоть немного восстановить силы. М. принесла плед меня укрыть, остальные говорили шепотом, чтобы не разбудить. И я не представляю, как люди работают в коллективах в которых нет такой нежной заботы друг о друге. Дело даже не в близости - вы совершенно не обязаны быть друзьями - а в какой-то человечности, не знаю. С этим мне повезло.
Все обязательно будет хорошо, я стараюсь не сомневаться. Сегодня пойду гулять в парк, потому что из чувств внутри осталось только раздражение, а больше я ничего не чувствую - говорят, так выглядит выгорание. Нужно восстанавливаться.
Эта неделя выдалась безумно тяжелой, и все это время я должна была писать текст. Удивительным образом дело не в работе и не в преподавании, просто моя семья заболела ковидом и сто процентов мыслей, сил и энергии ушло туда. Вчера я пришла помогать на пару к одному из моих панелистов, он внимательно на меня посмотрел и посоветовал все отменить. Это предложение меня как-то ошарашило - я ни разу не отменяла панели что бы у меня не происходило, и всегда выдавала хоть какой-то текст, плохой, скомканный и на 10 страниц, но без него никак. А тут вчера был дедлайн и у меня к нему было написано ноль слов, просто ни одного предложения. И я даже не чувствовала вины, стыда, паники, волнения - просто ничего, только раздражение что писать все равно придётся.
Но идея все отменить мне понравилась, и я пошла с ней к научнику. Он сказал «sorry to hear that, let’s push the meeting for two more weeks, good luck”. Я вышла от него с облегчением, что на выходных я смогу, если получится, выспаться, и не буду разрываться между телефоном и ноутбуком, но ещё я вышла немного расстроенная. Я не знаю почему я чего-то вообще ожидаю от своего научного руководителя - откуда берётся, например, ожидание что научник может быть приятным человеком которому не похрен на мою жизнь. Однако такое ожидание у меня есть, и оно в нуле случаев оправдывается. Я уже устала гадать в чем дело, переживаю минут 10 и подвязываю.
Потом пошла к своей любимой панелистке согласовать новое время, и тут расплакалась. И это тоже очень новый опыт для меня, потому что скрытно плакать в коридоре и туалете университета это одно, а плакать в кабинете своей академический иконы это другое. Пока я плакала - я думала о том, почему я плачу. И мне кажется дело просто в том, что что-то такое было в ее взгляде, и в том как она отреагировала, что как будто стянуло с меня покрывало «профессиональности», и с неё тоже, и мы были просто две женщины у которых есть чувства, эмоции и семьи, в университетском кабинете. На расстоянии социальной дистанции и в масках мы смотрели друг на друга, и ничего не говорили, потому что иногда нужно просто поплакать в тишине. А потом перенесли дату панели на другое число, обменялись шутками и попрощались, скрещивая пальцы, что все будет хорошо.
Работа помогает отвлечься, это правда. Я не представляю как бы вывезла эту неделю если бы мне не приходилось отвечать на письма, назначать индивидуальные консультации, дописывать репорты для основной работы и срочно придумывать что делать с российскими данными госзакупок. Но удивительным образом диссертация - это другое. На неё нужны моральные силы, ясная голова, живой интерес. Это не технический процесс, не практика написания грамотного текста, по крайней мере не у меня.
А ещё коллеги помогают отвлечься, без них было бы тяжело. В среду я была так измотана что легла спать на полу в лабе, чтобы хоть немного восстановить силы. М. принесла плед меня укрыть, остальные говорили шепотом, чтобы не разбудить. И я не представляю, как люди работают в коллективах в которых нет такой нежной заботы друг о друге. Дело даже не в близости - вы совершенно не обязаны быть друзьями - а в какой-то человечности, не знаю. С этим мне повезло.
Все обязательно будет хорошо, я стараюсь не сомневаться. Сегодня пойду гулять в парк, потому что из чувств внутри осталось только раздражение, а больше я ничего не чувствую - говорят, так выглядит выгорание. Нужно восстанавливаться.
Университет превратился в два непримиримых лагеря
Что произошло - за неделю в Венском кампусе случилась вспышка в 20 кейсов ковида. Нас быстро перевели в онлайн, но срок онлайна ограничили двумя неделями, после чего должно быть принято решение остаемся ли мы в онлайне до конца семестра или сохраняем гибридный формат (в котором мы и работали до последнего времени). В Вене при этом цифры растут тоже и довольно серьезно, но локдаун вводится пока только для невакцинированных.
Божечки, что началось. Во-первых, всех выбесило то, как эта новость была объявлена - ректорка написала что она сама приняла такое решение, не объяснив что она делала это консультируясь с министерством здравоохранения и врачами. Эту претензию я понимаю, коммуникация в ЦЕУ в последние месяцы не на высоте, хорошо бы объяснять студентам как происходит принятие решений. Но этим все не ограничилось.
Существенная часть студентов против перехода в онлайн, причем категорически. Потому что а) уровень вакцинации в ЦЕУ высокий, а значит шанс заболеть и попасть в больницу низкий б) люди заплатили деньги за образование, переехали, сняли жилье, и все это чтобы опять уйти в зумы. Пару дней назад группа активистов провела митинг у входа в университет, выкрикивая “What do we want? Hybrid teaching! When do we want it? Now!”
В прошлом году ситуация была один в один - мы доучились до ноября, и в ноябре нас закрыли на онлайн, а Вену на локдаун, и все молча пошли учиться по домам, вопрос со скидками на обучение поднимался но робко. В этом году университет поделился на тех, кто считает что онлайн совершенно неоправдан, и тех, кто предпочел бы не оказаться в том самом “минимальном” проценте заболевших и оказавшихся в больнице с ковидом.
Как студентку меня ничего не отличает от себя же годичной давности - меня онлайн не травмирует, но справедливости ради я и не плачу тьюшн, я плачу только ежегодные взносы на всякие административные вещи, и в них мне университет в связи с онлайном не отказывает. Однако этот аргумент я могу понять. Но как преподаватель я смотрю на всю эту дискуссию совершенно в другом свете.
Тут важно оговориться - гибридный формат в период роста цифр заболеваемости подразумевает, что у студентов есть выбор - они могут поехать домой, могут остаться в Вене и не приходить в кампус, а могут прийти в кампус. У преподавателя и его ассистента есть обязательство быть на уроке в кампусе если на занятие физически пришли хотя бы 5 человек. Другими словами, у студентов есть право выбора - подвергать себя риску или нет - а у преподавателя нет, преподаватель обязан (trigger warning) предоставить услугу, за которую, простите, уплочено.
Помимо того, что мне вся эта дискуссия кажется отвратительно живодерской - мол, если в больницу попадает 5% - то и хрен с ними, 95% то не попадут (приятно слышать такое внутри своего коммьюнити), мне еще кажется, что ни я, как ассистент, ни преподаватели, не подписывались на контракты с университетом, в которых риск для жизни и здоровья, пусть даже минимальный, имеет место быть. Сори, эта работа просто не стоит того, “живые глаза и лица” не стоят даже среднетяжелого течения ковида, ничьи улучшившиеся оценки не стоят риска, которому должны подвергаться семьи преподавателей. Мне дико от того, что мы всерьез это обсуждаем. Если в 2021 году моя зарплата включает в себя такие риски, потому что она формируется из студенческих денег - хорошо бы прописать это в контракте заранее, а не просить об этом по-братски в середине учебного года.
Решение по поводу онлайна или гибридного формата будет принято только на следующей неделе, но дискуссия разгорается день ото дня. Мне кажется, такие ожесточенные споры я видела в ЦЕУ только когда принималось решение о переезде в Вену. Open society, как говорится.
На фото - плакат, появившийся в университете на следующий день после решения о переходе в онлайн.
Что произошло - за неделю в Венском кампусе случилась вспышка в 20 кейсов ковида. Нас быстро перевели в онлайн, но срок онлайна ограничили двумя неделями, после чего должно быть принято решение остаемся ли мы в онлайне до конца семестра или сохраняем гибридный формат (в котором мы и работали до последнего времени). В Вене при этом цифры растут тоже и довольно серьезно, но локдаун вводится пока только для невакцинированных.
Божечки, что началось. Во-первых, всех выбесило то, как эта новость была объявлена - ректорка написала что она сама приняла такое решение, не объяснив что она делала это консультируясь с министерством здравоохранения и врачами. Эту претензию я понимаю, коммуникация в ЦЕУ в последние месяцы не на высоте, хорошо бы объяснять студентам как происходит принятие решений. Но этим все не ограничилось.
Существенная часть студентов против перехода в онлайн, причем категорически. Потому что а) уровень вакцинации в ЦЕУ высокий, а значит шанс заболеть и попасть в больницу низкий б) люди заплатили деньги за образование, переехали, сняли жилье, и все это чтобы опять уйти в зумы. Пару дней назад группа активистов провела митинг у входа в университет, выкрикивая “What do we want? Hybrid teaching! When do we want it? Now!”
В прошлом году ситуация была один в один - мы доучились до ноября, и в ноябре нас закрыли на онлайн, а Вену на локдаун, и все молча пошли учиться по домам, вопрос со скидками на обучение поднимался но робко. В этом году университет поделился на тех, кто считает что онлайн совершенно неоправдан, и тех, кто предпочел бы не оказаться в том самом “минимальном” проценте заболевших и оказавшихся в больнице с ковидом.
Как студентку меня ничего не отличает от себя же годичной давности - меня онлайн не травмирует, но справедливости ради я и не плачу тьюшн, я плачу только ежегодные взносы на всякие административные вещи, и в них мне университет в связи с онлайном не отказывает. Однако этот аргумент я могу понять. Но как преподаватель я смотрю на всю эту дискуссию совершенно в другом свете.
Тут важно оговориться - гибридный формат в период роста цифр заболеваемости подразумевает, что у студентов есть выбор - они могут поехать домой, могут остаться в Вене и не приходить в кампус, а могут прийти в кампус. У преподавателя и его ассистента есть обязательство быть на уроке в кампусе если на занятие физически пришли хотя бы 5 человек. Другими словами, у студентов есть право выбора - подвергать себя риску или нет - а у преподавателя нет, преподаватель обязан (trigger warning) предоставить услугу, за которую, простите, уплочено.
Помимо того, что мне вся эта дискуссия кажется отвратительно живодерской - мол, если в больницу попадает 5% - то и хрен с ними, 95% то не попадут (приятно слышать такое внутри своего коммьюнити), мне еще кажется, что ни я, как ассистент, ни преподаватели, не подписывались на контракты с университетом, в которых риск для жизни и здоровья, пусть даже минимальный, имеет место быть. Сори, эта работа просто не стоит того, “живые глаза и лица” не стоят даже среднетяжелого течения ковида, ничьи улучшившиеся оценки не стоят риска, которому должны подвергаться семьи преподавателей. Мне дико от того, что мы всерьез это обсуждаем. Если в 2021 году моя зарплата включает в себя такие риски, потому что она формируется из студенческих денег - хорошо бы прописать это в контракте заранее, а не просить об этом по-братски в середине учебного года.
Решение по поводу онлайна или гибридного формата будет принято только на следующей неделе, но дискуссия разгорается день ото дня. Мне кажется, такие ожесточенные споры я видела в ЦЕУ только когда принималось решение о переезде в Вену. Open society, как говорится.
На фото - плакат, появившийся в университете на следующий день после решения о переходе в онлайн.
Этот режим должен умереть, желательно вместе с Путиным и всеми его друзьями. Это повод всем нам работать и делать все возможное, чтобы приблизить этот момент. Писать исследования, транслировать их через все возможные каналы, объяснять как работают автократии и как их подрывать, никогда не молчать и не бояться, не уходить с этого поля, набившего оскомину за годы в академии. Наши российские паспорта стыдно показывать уже много лет, сегодня тот день, когда хочется их сжечь - но у меня нет другого, и не появится в ближайшие годы, так что это мое клеймо на много лет, а может на всю жизнь. И я обязательно доживу до момента, когда мы с друзьями пойдём отмечать смерть диктатора в бар. Ужас в том, что кто-то из моих друзей сегодня на войне, и до этого бара со мной не доберётся. И этого я не прощу никогда, и ничем не оправдаю, и никогда не забуду.
Выдохнули.
Во-первых, спасибо ЦЕУ (студентам, преподавателям и администрации) за умение быстро организоваться, найти правильные слова и скоординировать правильные действия. Волонтеры собирают лекарства и предметы первой необходимости для передачи на границу с Украиной, университет готов предоставлять общежития семьям наших студентов, OSUN организует помощь академикам Украины. Студенческий совет лоббирует повышение стипендий, помощь с жильем после окончания программы, на митингах в поддержку Украины и против войны я вижу очень много ЦЕУ лиц - и студентов и преподавателей.
Во-вторых, и это очень важное во-вторых, я вижу как сложно людям в ЦЕУ подбирать правильные слова, и как у них совершенно блестяще это получается. Я наблюдаю за российскими университетами и тем, какие слова выбирают они - и, конечно, долгая и мучительная кастрация цензурой и страхом сделала свое дело, к сожалению даже там, где цензура ничего не запрещает, в личных переписках, на крохотных страничках студсоветов. Люди настолько боятся, что каждое второе слово кажется нелепым и неуместным. Очень грустно, что часть лексики перетекла из федеральных каналов в язык образования. Это не вчера случилось, но если последняя неделя ничего не поменяла в нежелании “раскачивать лодку” и вернуть в университеты политику - я не верю, что это лечится. Цензура в головах навсегда осталась у наших бабушек и дедушек, точно так же, как она навсегда останется у молодых ребят, которые никогда не видели свободы.
В-третьих, по фэйсбуку начало разливаться противостояние академиков - те, которые говорят, что нужно прекратить любые контакты с россиянами (нередко, к слову, люди выступающие за эту меру сами из России, лол), и те, кто пытается доказать, что Россия не равно Путин. Нахожу эту дискуссию и пугающей, и, честно признаться, очень неуместной в условиях российских танков в Киеве и градов в Харькове. Люди из России очень напуганы за своих родных и за свое будущее, я одна из таких людей. Вся моя семья осталась в России, я сама с российским паспортом и уже много лет не имею никакого желания возвращаться назад и иметь каких-либо дел с этой страной. И конечно же, я хочу знать, что смогу остаться в безопасности и обеспечить эту безопасность моим родным, и любая работа за рубежом - это такой гарант. Но - нужно принимать новую реальность, и эта реальность в том, что люди по всему миру напуганы людьми с российскими паспортами, даже достойными, даже теми, кто много лет сопротивлялся режиму. Чувство это совершенно понятное, и нам с ним жить много-много лет, может всю жизнь. Однако я вижу и множество фондов и университетов, которые не прекращают свою поддержку российских студентов и академиков. В ЦЕУ я получаю исключительно поддержку и сочувствие, мои коллеги на работе из Еврокомиссии, крупнейших европейских НКО и think tanks спрашивают нужна ли помощь и не перестают со мной работать, хотя я бы поняла, если бы реакция была обратной. Поэтому панические настроения нужно отставить в сторону - люди в разных академических и экспертных институциях имеют полное моральное право прекращать сотрудничать с кем им захочется. Многие из них этого не делают. Все в порядке.
В-четвертых, меня читают студенты из России за рубежом, которые могут находиться в большом стрессе и усталости, и терять почву под ногами. Возвращайте ее себе назад, возвращайте себе свою субъектность. Делать это можно через волонтерство и помощь тем, кому она сейчас необходима. Множество беженцев не говорит на английском и нуждается в переводчиках, кому-то срочно нужно временное жилье или помощь с тем, чтобы найти такое. Нужны лекарства, еда, в каждом европейском городе есть организации, которые собирают и перевозят их на границу. Фэйсбук полон событиями/группами помощи, найдите их в своем городе. Свяжитесь с украинцами в своем университете, спросите какая помощь нужна, что можно сделать. Найдите такие способы помочь, и делайте маленькое важное дело каждый день, объединяетесь с другими людьми и перестаньте бояться своего россиянства, пошло оно нахер.
Во-первых, спасибо ЦЕУ (студентам, преподавателям и администрации) за умение быстро организоваться, найти правильные слова и скоординировать правильные действия. Волонтеры собирают лекарства и предметы первой необходимости для передачи на границу с Украиной, университет готов предоставлять общежития семьям наших студентов, OSUN организует помощь академикам Украины. Студенческий совет лоббирует повышение стипендий, помощь с жильем после окончания программы, на митингах в поддержку Украины и против войны я вижу очень много ЦЕУ лиц - и студентов и преподавателей.
Во-вторых, и это очень важное во-вторых, я вижу как сложно людям в ЦЕУ подбирать правильные слова, и как у них совершенно блестяще это получается. Я наблюдаю за российскими университетами и тем, какие слова выбирают они - и, конечно, долгая и мучительная кастрация цензурой и страхом сделала свое дело, к сожалению даже там, где цензура ничего не запрещает, в личных переписках, на крохотных страничках студсоветов. Люди настолько боятся, что каждое второе слово кажется нелепым и неуместным. Очень грустно, что часть лексики перетекла из федеральных каналов в язык образования. Это не вчера случилось, но если последняя неделя ничего не поменяла в нежелании “раскачивать лодку” и вернуть в университеты политику - я не верю, что это лечится. Цензура в головах навсегда осталась у наших бабушек и дедушек, точно так же, как она навсегда останется у молодых ребят, которые никогда не видели свободы.
В-третьих, по фэйсбуку начало разливаться противостояние академиков - те, которые говорят, что нужно прекратить любые контакты с россиянами (нередко, к слову, люди выступающие за эту меру сами из России, лол), и те, кто пытается доказать, что Россия не равно Путин. Нахожу эту дискуссию и пугающей, и, честно признаться, очень неуместной в условиях российских танков в Киеве и градов в Харькове. Люди из России очень напуганы за своих родных и за свое будущее, я одна из таких людей. Вся моя семья осталась в России, я сама с российским паспортом и уже много лет не имею никакого желания возвращаться назад и иметь каких-либо дел с этой страной. И конечно же, я хочу знать, что смогу остаться в безопасности и обеспечить эту безопасность моим родным, и любая работа за рубежом - это такой гарант. Но - нужно принимать новую реальность, и эта реальность в том, что люди по всему миру напуганы людьми с российскими паспортами, даже достойными, даже теми, кто много лет сопротивлялся режиму. Чувство это совершенно понятное, и нам с ним жить много-много лет, может всю жизнь. Однако я вижу и множество фондов и университетов, которые не прекращают свою поддержку российских студентов и академиков. В ЦЕУ я получаю исключительно поддержку и сочувствие, мои коллеги на работе из Еврокомиссии, крупнейших европейских НКО и think tanks спрашивают нужна ли помощь и не перестают со мной работать, хотя я бы поняла, если бы реакция была обратной. Поэтому панические настроения нужно отставить в сторону - люди в разных академических и экспертных институциях имеют полное моральное право прекращать сотрудничать с кем им захочется. Многие из них этого не делают. Все в порядке.
В-четвертых, меня читают студенты из России за рубежом, которые могут находиться в большом стрессе и усталости, и терять почву под ногами. Возвращайте ее себе назад, возвращайте себе свою субъектность. Делать это можно через волонтерство и помощь тем, кому она сейчас необходима. Множество беженцев не говорит на английском и нуждается в переводчиках, кому-то срочно нужно временное жилье или помощь с тем, чтобы найти такое. Нужны лекарства, еда, в каждом европейском городе есть организации, которые собирают и перевозят их на границу. Фэйсбук полон событиями/группами помощи, найдите их в своем городе. Свяжитесь с украинцами в своем университете, спросите какая помощь нужна, что можно сделать. Найдите такие способы помочь, и делайте маленькое важное дело каждый день, объединяетесь с другими людьми и перестаньте бояться своего россиянства, пошло оно нахер.
Дни летят. Пятнадцатый день войны. Мне кажется, война началась на прошлой неделе, но нет, пошла третья. Очень сложно отделить один день от другого, потому что обычно их разделяет ночь, но ночей больше нет, есть какой-то полубред, в котором одна новость сменяет другую.
Вчера Н. написала, что если доводить себя до изнеможения - это помогает. Так и есть, сегодня я посчитала, и через меня прошел 21 человек в разные точки на карте, квартиры и дома в Вене. Это ничто, капля, меньше капли, но это единственное за что я держусь, когда хочется утонуть. Пока я ищу эти квартиры, пока переписываюсь и перезваниваюсь с едущими через границу - я живая и собранная.
В понедельник или во вторник, в общем в какой-то из дней недели, я стояла на вокзале и держала на руках четырехмесячного Игната, который так сладко спал от усталости, что даже не моргнул, когда мама вытащила его из слинга. Эти несколько минут, пока я стояла и держала Игната, который ещё не умеет обниматься, но умеет класть руки на плечи чтобы крепче спать, эти несколько минут разбили мне сердце вдребезги навсегда. Его бабушка сказала мне - Викочка, я старая, я на старости лет такое увидела, ох, ты не представляешь. Я не представляю. Мне звонила моя бабушка и сказала, что хочет умереть, это лучше, говорит, чем жить в мире, в котором мы бомбим Киев. Бабушка заболела ковидом, и как будто и рада - я, говорит, своё пожила, с меня хватит.
Моя коллега пишет, что ее родители в месте, которое сильно бомбят. Я много дней не спрашиваю, что за место. Коллегу не взяли медсестрой, потому что она слишком маленькая чтобы таскать тяжелых раненых мужчин. Она не унывает, ничего, говорит, поработаю ещё с вами, заработаю денег на донаты.
Этот канал всегда был про академию, про мою диссертацию, и совсем немного про мою другую жизнь. В университете много всего происходит, и про Украину, и про Россию, и про Беларусь, и про образовательные программы, и про токсичную администрацию. Я расскажу, я даже хожу на академик форумы, встречи Сената, выступаю на конференциях, пишу текст для WB, и, кажется, делаю я все это потому, что хочу вымотаться, а ещё потому, что страшно боюсь - на моем пермите и на моей работе сейчас держится маленький, шаткий островок безопасности моей семьи. Никак нельзя его потерять. Мой старший коллега не наругался когда я забыла отправить студентам оценки - извините, говорит, Вика немного distracted. Спасибо ему за это, я ценю, я правда ценю что мы все в своём горе и в общем горе как-то вместе держимся. Это тоже помогает не утонуть.
Вчера Н. написала, что если доводить себя до изнеможения - это помогает. Так и есть, сегодня я посчитала, и через меня прошел 21 человек в разные точки на карте, квартиры и дома в Вене. Это ничто, капля, меньше капли, но это единственное за что я держусь, когда хочется утонуть. Пока я ищу эти квартиры, пока переписываюсь и перезваниваюсь с едущими через границу - я живая и собранная.
В понедельник или во вторник, в общем в какой-то из дней недели, я стояла на вокзале и держала на руках четырехмесячного Игната, который так сладко спал от усталости, что даже не моргнул, когда мама вытащила его из слинга. Эти несколько минут, пока я стояла и держала Игната, который ещё не умеет обниматься, но умеет класть руки на плечи чтобы крепче спать, эти несколько минут разбили мне сердце вдребезги навсегда. Его бабушка сказала мне - Викочка, я старая, я на старости лет такое увидела, ох, ты не представляешь. Я не представляю. Мне звонила моя бабушка и сказала, что хочет умереть, это лучше, говорит, чем жить в мире, в котором мы бомбим Киев. Бабушка заболела ковидом, и как будто и рада - я, говорит, своё пожила, с меня хватит.
Моя коллега пишет, что ее родители в месте, которое сильно бомбят. Я много дней не спрашиваю, что за место. Коллегу не взяли медсестрой, потому что она слишком маленькая чтобы таскать тяжелых раненых мужчин. Она не унывает, ничего, говорит, поработаю ещё с вами, заработаю денег на донаты.
Этот канал всегда был про академию, про мою диссертацию, и совсем немного про мою другую жизнь. В университете много всего происходит, и про Украину, и про Россию, и про Беларусь, и про образовательные программы, и про токсичную администрацию. Я расскажу, я даже хожу на академик форумы, встречи Сената, выступаю на конференциях, пишу текст для WB, и, кажется, делаю я все это потому, что хочу вымотаться, а ещё потому, что страшно боюсь - на моем пермите и на моей работе сейчас держится маленький, шаткий островок безопасности моей семьи. Никак нельзя его потерять. Мой старший коллега не наругался когда я забыла отправить студентам оценки - извините, говорит, Вика немного distracted. Спасибо ему за это, я ценю, я правда ценю что мы все в своём горе и в общем горе как-то вместе держимся. Это тоже помогает не утонуть.
Война идет 20 дней.
Когда я слушала Шульман где-то в конце февраля - мне очень запали в голову ее слова о том, что война это всегда деградация. Все, что мы как человечество строим и чего достигаем прогрессом - все обнуляется. Я как-то плохо масштабировала эти слова в тот момент. Мне показалось, что речь о тех территориях, где война идет, и о тех странах, которые в ней участвуют. На 20 день войны до меня дошло, что речь о всем мире.
Последние сколько-то десятков лет люди из социальных наук робко пытались привносить аргументы против колониализма науки и знания в свои работы. Говорю слово “робко” здесь очень субъективно - в политологии мне так и не довелось увидеть внушительной (да хоть какой-то) победы над позитивизмом, не замечаю ее и у экономистов. Кажется, что коллеги-социологи продвинулись в этом направлении гораздо лучше. А победа эта была бы очень важна, потому что она не только про науку (в этом смысле, споры про методологию хоть и отличают не очень “развитую” дисциплину от развитой, кажутся мне самыми важными). Наука делает шажок, и потом его сделают “комментаторы”, “эксперты”, лидеры общественного мнения. Немного изменится оптика, поменяются способы говорить о проблемах. Спасибо evidence based policy making (который в 2022 году, кажется, пошел туда же куда и русский корабль) - поменяются политические курсы.
На каждом семинаре по диктатурам я старалась поднимать одну и ту же тему - как нам изучать автократии таким образом, чтобы избавиться от колониального наратива. Меня саму от этой дискуссии уже тошнит, но сейчас еще тошнее смотреть на то, как все усилия множества ученых просто катятся в бездну и это нельзя свалить на свихнувшегося деда, нет, это руками взрослых привилегированных белых мужчин и женщин со степенями и регалиями делается, и дискуссия о том, что делать с диктатурами, откатывается обратно на десятилетия назад. Это не трагедия, трагедия - это люди под шквалом ракетных ударов. Это деградация, и мы все в нее крепко взявшись за руки катимся.
В двух словах проблему колониального наратива в исследованиях автократий можно сформулировать так. Если мы откроем существенное количество статей и книг, написанных, например, о путинской России, будет тяжело избавиться от ощущения что автор либо а. изучает страну как неведому экзотическую зверушку, и в каком-то смысле ею одержим(а); или б. никогда не выезжал(а) за пределы “развитой и богатой” белой демократии (это, кстати, порой применимо и к первому типу, но одержимость нередко переходит в желание познать, например, “русских” людей и их дух, поэтому человек добирается до страны изучения), и в целом ко всем этим “третьим” странам, в которых диктатуры, грязные немытые глупые люди, которые ничего не умеют, и у которых нет никакой культуры, относится как большой незадаче, которую немедленно нужно ликвидировать всеми известными доселе способами.
Я сейчас не хочу обобщать (хотя как будто бы обобщаю, простите если так звучит, это не моя интенция). Среди зарубежных коллег, изучающих диктатуры, и путинскую Россию в частности, есть множество достойных работ и замечательных ученых. С ними есть одна трудность, они, как правило, не могут предоставить красивых, политически броских “находок” - они везде будут аккуратничать и предлагать разные оптики, это сложно, муторно, и так и не вошло в мейнстрим. И это грустно.
Когда я слушала Шульман где-то в конце февраля - мне очень запали в голову ее слова о том, что война это всегда деградация. Все, что мы как человечество строим и чего достигаем прогрессом - все обнуляется. Я как-то плохо масштабировала эти слова в тот момент. Мне показалось, что речь о тех территориях, где война идет, и о тех странах, которые в ней участвуют. На 20 день войны до меня дошло, что речь о всем мире.
Последние сколько-то десятков лет люди из социальных наук робко пытались привносить аргументы против колониализма науки и знания в свои работы. Говорю слово “робко” здесь очень субъективно - в политологии мне так и не довелось увидеть внушительной (да хоть какой-то) победы над позитивизмом, не замечаю ее и у экономистов. Кажется, что коллеги-социологи продвинулись в этом направлении гораздо лучше. А победа эта была бы очень важна, потому что она не только про науку (в этом смысле, споры про методологию хоть и отличают не очень “развитую” дисциплину от развитой, кажутся мне самыми важными). Наука делает шажок, и потом его сделают “комментаторы”, “эксперты”, лидеры общественного мнения. Немного изменится оптика, поменяются способы говорить о проблемах. Спасибо evidence based policy making (который в 2022 году, кажется, пошел туда же куда и русский корабль) - поменяются политические курсы.
На каждом семинаре по диктатурам я старалась поднимать одну и ту же тему - как нам изучать автократии таким образом, чтобы избавиться от колониального наратива. Меня саму от этой дискуссии уже тошнит, но сейчас еще тошнее смотреть на то, как все усилия множества ученых просто катятся в бездну и это нельзя свалить на свихнувшегося деда, нет, это руками взрослых привилегированных белых мужчин и женщин со степенями и регалиями делается, и дискуссия о том, что делать с диктатурами, откатывается обратно на десятилетия назад. Это не трагедия, трагедия - это люди под шквалом ракетных ударов. Это деградация, и мы все в нее крепко взявшись за руки катимся.
В двух словах проблему колониального наратива в исследованиях автократий можно сформулировать так. Если мы откроем существенное количество статей и книг, написанных, например, о путинской России, будет тяжело избавиться от ощущения что автор либо а. изучает страну как неведому экзотическую зверушку, и в каком-то смысле ею одержим(а); или б. никогда не выезжал(а) за пределы “развитой и богатой” белой демократии (это, кстати, порой применимо и к первому типу, но одержимость нередко переходит в желание познать, например, “русских” людей и их дух, поэтому человек добирается до страны изучения), и в целом ко всем этим “третьим” странам, в которых диктатуры, грязные немытые глупые люди, которые ничего не умеют, и у которых нет никакой культуры, относится как большой незадаче, которую немедленно нужно ликвидировать всеми известными доселе способами.
Я сейчас не хочу обобщать (хотя как будто бы обобщаю, простите если так звучит, это не моя интенция). Среди зарубежных коллег, изучающих диктатуры, и путинскую Россию в частности, есть множество достойных работ и замечательных ученых. С ними есть одна трудность, они, как правило, не могут предоставить красивых, политически броских “находок” - они везде будут аккуратничать и предлагать разные оптики, это сложно, муторно, и так и не вошло в мейнстрим. И это грустно.