Этот режим должен умереть, желательно вместе с Путиным и всеми его друзьями. Это повод всем нам работать и делать все возможное, чтобы приблизить этот момент. Писать исследования, транслировать их через все возможные каналы, объяснять как работают автократии и как их подрывать, никогда не молчать и не бояться, не уходить с этого поля, набившего оскомину за годы в академии. Наши российские паспорта стыдно показывать уже много лет, сегодня тот день, когда хочется их сжечь - но у меня нет другого, и не появится в ближайшие годы, так что это мое клеймо на много лет, а может на всю жизнь. И я обязательно доживу до момента, когда мы с друзьями пойдём отмечать смерть диктатора в бар. Ужас в том, что кто-то из моих друзей сегодня на войне, и до этого бара со мной не доберётся. И этого я не прощу никогда, и ничем не оправдаю, и никогда не забуду.
Выдохнули.
Во-первых, спасибо ЦЕУ (студентам, преподавателям и администрации) за умение быстро организоваться, найти правильные слова и скоординировать правильные действия. Волонтеры собирают лекарства и предметы первой необходимости для передачи на границу с Украиной, университет готов предоставлять общежития семьям наших студентов, OSUN организует помощь академикам Украины. Студенческий совет лоббирует повышение стипендий, помощь с жильем после окончания программы, на митингах в поддержку Украины и против войны я вижу очень много ЦЕУ лиц - и студентов и преподавателей.
Во-вторых, и это очень важное во-вторых, я вижу как сложно людям в ЦЕУ подбирать правильные слова, и как у них совершенно блестяще это получается. Я наблюдаю за российскими университетами и тем, какие слова выбирают они - и, конечно, долгая и мучительная кастрация цензурой и страхом сделала свое дело, к сожалению даже там, где цензура ничего не запрещает, в личных переписках, на крохотных страничках студсоветов. Люди настолько боятся, что каждое второе слово кажется нелепым и неуместным. Очень грустно, что часть лексики перетекла из федеральных каналов в язык образования. Это не вчера случилось, но если последняя неделя ничего не поменяла в нежелании “раскачивать лодку” и вернуть в университеты политику - я не верю, что это лечится. Цензура в головах навсегда осталась у наших бабушек и дедушек, точно так же, как она навсегда останется у молодых ребят, которые никогда не видели свободы.
В-третьих, по фэйсбуку начало разливаться противостояние академиков - те, которые говорят, что нужно прекратить любые контакты с россиянами (нередко, к слову, люди выступающие за эту меру сами из России, лол), и те, кто пытается доказать, что Россия не равно Путин. Нахожу эту дискуссию и пугающей, и, честно признаться, очень неуместной в условиях российских танков в Киеве и градов в Харькове. Люди из России очень напуганы за своих родных и за свое будущее, я одна из таких людей. Вся моя семья осталась в России, я сама с российским паспортом и уже много лет не имею никакого желания возвращаться назад и иметь каких-либо дел с этой страной. И конечно же, я хочу знать, что смогу остаться в безопасности и обеспечить эту безопасность моим родным, и любая работа за рубежом - это такой гарант. Но - нужно принимать новую реальность, и эта реальность в том, что люди по всему миру напуганы людьми с российскими паспортами, даже достойными, даже теми, кто много лет сопротивлялся режиму. Чувство это совершенно понятное, и нам с ним жить много-много лет, может всю жизнь. Однако я вижу и множество фондов и университетов, которые не прекращают свою поддержку российских студентов и академиков. В ЦЕУ я получаю исключительно поддержку и сочувствие, мои коллеги на работе из Еврокомиссии, крупнейших европейских НКО и think tanks спрашивают нужна ли помощь и не перестают со мной работать, хотя я бы поняла, если бы реакция была обратной. Поэтому панические настроения нужно отставить в сторону - люди в разных академических и экспертных институциях имеют полное моральное право прекращать сотрудничать с кем им захочется. Многие из них этого не делают. Все в порядке.
В-четвертых, меня читают студенты из России за рубежом, которые могут находиться в большом стрессе и усталости, и терять почву под ногами. Возвращайте ее себе назад, возвращайте себе свою субъектность. Делать это можно через волонтерство и помощь тем, кому она сейчас необходима. Множество беженцев не говорит на английском и нуждается в переводчиках, кому-то срочно нужно временное жилье или помощь с тем, чтобы найти такое. Нужны лекарства, еда, в каждом европейском городе есть организации, которые собирают и перевозят их на границу. Фэйсбук полон событиями/группами помощи, найдите их в своем городе. Свяжитесь с украинцами в своем университете, спросите какая помощь нужна, что можно сделать. Найдите такие способы помочь, и делайте маленькое важное дело каждый день, объединяетесь с другими людьми и перестаньте бояться своего россиянства, пошло оно нахер.
Во-первых, спасибо ЦЕУ (студентам, преподавателям и администрации) за умение быстро организоваться, найти правильные слова и скоординировать правильные действия. Волонтеры собирают лекарства и предметы первой необходимости для передачи на границу с Украиной, университет готов предоставлять общежития семьям наших студентов, OSUN организует помощь академикам Украины. Студенческий совет лоббирует повышение стипендий, помощь с жильем после окончания программы, на митингах в поддержку Украины и против войны я вижу очень много ЦЕУ лиц - и студентов и преподавателей.
Во-вторых, и это очень важное во-вторых, я вижу как сложно людям в ЦЕУ подбирать правильные слова, и как у них совершенно блестяще это получается. Я наблюдаю за российскими университетами и тем, какие слова выбирают они - и, конечно, долгая и мучительная кастрация цензурой и страхом сделала свое дело, к сожалению даже там, где цензура ничего не запрещает, в личных переписках, на крохотных страничках студсоветов. Люди настолько боятся, что каждое второе слово кажется нелепым и неуместным. Очень грустно, что часть лексики перетекла из федеральных каналов в язык образования. Это не вчера случилось, но если последняя неделя ничего не поменяла в нежелании “раскачивать лодку” и вернуть в университеты политику - я не верю, что это лечится. Цензура в головах навсегда осталась у наших бабушек и дедушек, точно так же, как она навсегда останется у молодых ребят, которые никогда не видели свободы.
В-третьих, по фэйсбуку начало разливаться противостояние академиков - те, которые говорят, что нужно прекратить любые контакты с россиянами (нередко, к слову, люди выступающие за эту меру сами из России, лол), и те, кто пытается доказать, что Россия не равно Путин. Нахожу эту дискуссию и пугающей, и, честно признаться, очень неуместной в условиях российских танков в Киеве и градов в Харькове. Люди из России очень напуганы за своих родных и за свое будущее, я одна из таких людей. Вся моя семья осталась в России, я сама с российским паспортом и уже много лет не имею никакого желания возвращаться назад и иметь каких-либо дел с этой страной. И конечно же, я хочу знать, что смогу остаться в безопасности и обеспечить эту безопасность моим родным, и любая работа за рубежом - это такой гарант. Но - нужно принимать новую реальность, и эта реальность в том, что люди по всему миру напуганы людьми с российскими паспортами, даже достойными, даже теми, кто много лет сопротивлялся режиму. Чувство это совершенно понятное, и нам с ним жить много-много лет, может всю жизнь. Однако я вижу и множество фондов и университетов, которые не прекращают свою поддержку российских студентов и академиков. В ЦЕУ я получаю исключительно поддержку и сочувствие, мои коллеги на работе из Еврокомиссии, крупнейших европейских НКО и think tanks спрашивают нужна ли помощь и не перестают со мной работать, хотя я бы поняла, если бы реакция была обратной. Поэтому панические настроения нужно отставить в сторону - люди в разных академических и экспертных институциях имеют полное моральное право прекращать сотрудничать с кем им захочется. Многие из них этого не делают. Все в порядке.
В-четвертых, меня читают студенты из России за рубежом, которые могут находиться в большом стрессе и усталости, и терять почву под ногами. Возвращайте ее себе назад, возвращайте себе свою субъектность. Делать это можно через волонтерство и помощь тем, кому она сейчас необходима. Множество беженцев не говорит на английском и нуждается в переводчиках, кому-то срочно нужно временное жилье или помощь с тем, чтобы найти такое. Нужны лекарства, еда, в каждом европейском городе есть организации, которые собирают и перевозят их на границу. Фэйсбук полон событиями/группами помощи, найдите их в своем городе. Свяжитесь с украинцами в своем университете, спросите какая помощь нужна, что можно сделать. Найдите такие способы помочь, и делайте маленькое важное дело каждый день, объединяетесь с другими людьми и перестаньте бояться своего россиянства, пошло оно нахер.
Дни летят. Пятнадцатый день войны. Мне кажется, война началась на прошлой неделе, но нет, пошла третья. Очень сложно отделить один день от другого, потому что обычно их разделяет ночь, но ночей больше нет, есть какой-то полубред, в котором одна новость сменяет другую.
Вчера Н. написала, что если доводить себя до изнеможения - это помогает. Так и есть, сегодня я посчитала, и через меня прошел 21 человек в разные точки на карте, квартиры и дома в Вене. Это ничто, капля, меньше капли, но это единственное за что я держусь, когда хочется утонуть. Пока я ищу эти квартиры, пока переписываюсь и перезваниваюсь с едущими через границу - я живая и собранная.
В понедельник или во вторник, в общем в какой-то из дней недели, я стояла на вокзале и держала на руках четырехмесячного Игната, который так сладко спал от усталости, что даже не моргнул, когда мама вытащила его из слинга. Эти несколько минут, пока я стояла и держала Игната, который ещё не умеет обниматься, но умеет класть руки на плечи чтобы крепче спать, эти несколько минут разбили мне сердце вдребезги навсегда. Его бабушка сказала мне - Викочка, я старая, я на старости лет такое увидела, ох, ты не представляешь. Я не представляю. Мне звонила моя бабушка и сказала, что хочет умереть, это лучше, говорит, чем жить в мире, в котором мы бомбим Киев. Бабушка заболела ковидом, и как будто и рада - я, говорит, своё пожила, с меня хватит.
Моя коллега пишет, что ее родители в месте, которое сильно бомбят. Я много дней не спрашиваю, что за место. Коллегу не взяли медсестрой, потому что она слишком маленькая чтобы таскать тяжелых раненых мужчин. Она не унывает, ничего, говорит, поработаю ещё с вами, заработаю денег на донаты.
Этот канал всегда был про академию, про мою диссертацию, и совсем немного про мою другую жизнь. В университете много всего происходит, и про Украину, и про Россию, и про Беларусь, и про образовательные программы, и про токсичную администрацию. Я расскажу, я даже хожу на академик форумы, встречи Сената, выступаю на конференциях, пишу текст для WB, и, кажется, делаю я все это потому, что хочу вымотаться, а ещё потому, что страшно боюсь - на моем пермите и на моей работе сейчас держится маленький, шаткий островок безопасности моей семьи. Никак нельзя его потерять. Мой старший коллега не наругался когда я забыла отправить студентам оценки - извините, говорит, Вика немного distracted. Спасибо ему за это, я ценю, я правда ценю что мы все в своём горе и в общем горе как-то вместе держимся. Это тоже помогает не утонуть.
Вчера Н. написала, что если доводить себя до изнеможения - это помогает. Так и есть, сегодня я посчитала, и через меня прошел 21 человек в разные точки на карте, квартиры и дома в Вене. Это ничто, капля, меньше капли, но это единственное за что я держусь, когда хочется утонуть. Пока я ищу эти квартиры, пока переписываюсь и перезваниваюсь с едущими через границу - я живая и собранная.
В понедельник или во вторник, в общем в какой-то из дней недели, я стояла на вокзале и держала на руках четырехмесячного Игната, который так сладко спал от усталости, что даже не моргнул, когда мама вытащила его из слинга. Эти несколько минут, пока я стояла и держала Игната, который ещё не умеет обниматься, но умеет класть руки на плечи чтобы крепче спать, эти несколько минут разбили мне сердце вдребезги навсегда. Его бабушка сказала мне - Викочка, я старая, я на старости лет такое увидела, ох, ты не представляешь. Я не представляю. Мне звонила моя бабушка и сказала, что хочет умереть, это лучше, говорит, чем жить в мире, в котором мы бомбим Киев. Бабушка заболела ковидом, и как будто и рада - я, говорит, своё пожила, с меня хватит.
Моя коллега пишет, что ее родители в месте, которое сильно бомбят. Я много дней не спрашиваю, что за место. Коллегу не взяли медсестрой, потому что она слишком маленькая чтобы таскать тяжелых раненых мужчин. Она не унывает, ничего, говорит, поработаю ещё с вами, заработаю денег на донаты.
Этот канал всегда был про академию, про мою диссертацию, и совсем немного про мою другую жизнь. В университете много всего происходит, и про Украину, и про Россию, и про Беларусь, и про образовательные программы, и про токсичную администрацию. Я расскажу, я даже хожу на академик форумы, встречи Сената, выступаю на конференциях, пишу текст для WB, и, кажется, делаю я все это потому, что хочу вымотаться, а ещё потому, что страшно боюсь - на моем пермите и на моей работе сейчас держится маленький, шаткий островок безопасности моей семьи. Никак нельзя его потерять. Мой старший коллега не наругался когда я забыла отправить студентам оценки - извините, говорит, Вика немного distracted. Спасибо ему за это, я ценю, я правда ценю что мы все в своём горе и в общем горе как-то вместе держимся. Это тоже помогает не утонуть.
Война идет 20 дней.
Когда я слушала Шульман где-то в конце февраля - мне очень запали в голову ее слова о том, что война это всегда деградация. Все, что мы как человечество строим и чего достигаем прогрессом - все обнуляется. Я как-то плохо масштабировала эти слова в тот момент. Мне показалось, что речь о тех территориях, где война идет, и о тех странах, которые в ней участвуют. На 20 день войны до меня дошло, что речь о всем мире.
Последние сколько-то десятков лет люди из социальных наук робко пытались привносить аргументы против колониализма науки и знания в свои работы. Говорю слово “робко” здесь очень субъективно - в политологии мне так и не довелось увидеть внушительной (да хоть какой-то) победы над позитивизмом, не замечаю ее и у экономистов. Кажется, что коллеги-социологи продвинулись в этом направлении гораздо лучше. А победа эта была бы очень важна, потому что она не только про науку (в этом смысле, споры про методологию хоть и отличают не очень “развитую” дисциплину от развитой, кажутся мне самыми важными). Наука делает шажок, и потом его сделают “комментаторы”, “эксперты”, лидеры общественного мнения. Немного изменится оптика, поменяются способы говорить о проблемах. Спасибо evidence based policy making (который в 2022 году, кажется, пошел туда же куда и русский корабль) - поменяются политические курсы.
На каждом семинаре по диктатурам я старалась поднимать одну и ту же тему - как нам изучать автократии таким образом, чтобы избавиться от колониального наратива. Меня саму от этой дискуссии уже тошнит, но сейчас еще тошнее смотреть на то, как все усилия множества ученых просто катятся в бездну и это нельзя свалить на свихнувшегося деда, нет, это руками взрослых привилегированных белых мужчин и женщин со степенями и регалиями делается, и дискуссия о том, что делать с диктатурами, откатывается обратно на десятилетия назад. Это не трагедия, трагедия - это люди под шквалом ракетных ударов. Это деградация, и мы все в нее крепко взявшись за руки катимся.
В двух словах проблему колониального наратива в исследованиях автократий можно сформулировать так. Если мы откроем существенное количество статей и книг, написанных, например, о путинской России, будет тяжело избавиться от ощущения что автор либо а. изучает страну как неведому экзотическую зверушку, и в каком-то смысле ею одержим(а); или б. никогда не выезжал(а) за пределы “развитой и богатой” белой демократии (это, кстати, порой применимо и к первому типу, но одержимость нередко переходит в желание познать, например, “русских” людей и их дух, поэтому человек добирается до страны изучения), и в целом ко всем этим “третьим” странам, в которых диктатуры, грязные немытые глупые люди, которые ничего не умеют, и у которых нет никакой культуры, относится как большой незадаче, которую немедленно нужно ликвидировать всеми известными доселе способами.
Я сейчас не хочу обобщать (хотя как будто бы обобщаю, простите если так звучит, это не моя интенция). Среди зарубежных коллег, изучающих диктатуры, и путинскую Россию в частности, есть множество достойных работ и замечательных ученых. С ними есть одна трудность, они, как правило, не могут предоставить красивых, политически броских “находок” - они везде будут аккуратничать и предлагать разные оптики, это сложно, муторно, и так и не вошло в мейнстрим. И это грустно.
Когда я слушала Шульман где-то в конце февраля - мне очень запали в голову ее слова о том, что война это всегда деградация. Все, что мы как человечество строим и чего достигаем прогрессом - все обнуляется. Я как-то плохо масштабировала эти слова в тот момент. Мне показалось, что речь о тех территориях, где война идет, и о тех странах, которые в ней участвуют. На 20 день войны до меня дошло, что речь о всем мире.
Последние сколько-то десятков лет люди из социальных наук робко пытались привносить аргументы против колониализма науки и знания в свои работы. Говорю слово “робко” здесь очень субъективно - в политологии мне так и не довелось увидеть внушительной (да хоть какой-то) победы над позитивизмом, не замечаю ее и у экономистов. Кажется, что коллеги-социологи продвинулись в этом направлении гораздо лучше. А победа эта была бы очень важна, потому что она не только про науку (в этом смысле, споры про методологию хоть и отличают не очень “развитую” дисциплину от развитой, кажутся мне самыми важными). Наука делает шажок, и потом его сделают “комментаторы”, “эксперты”, лидеры общественного мнения. Немного изменится оптика, поменяются способы говорить о проблемах. Спасибо evidence based policy making (который в 2022 году, кажется, пошел туда же куда и русский корабль) - поменяются политические курсы.
На каждом семинаре по диктатурам я старалась поднимать одну и ту же тему - как нам изучать автократии таким образом, чтобы избавиться от колониального наратива. Меня саму от этой дискуссии уже тошнит, но сейчас еще тошнее смотреть на то, как все усилия множества ученых просто катятся в бездну и это нельзя свалить на свихнувшегося деда, нет, это руками взрослых привилегированных белых мужчин и женщин со степенями и регалиями делается, и дискуссия о том, что делать с диктатурами, откатывается обратно на десятилетия назад. Это не трагедия, трагедия - это люди под шквалом ракетных ударов. Это деградация, и мы все в нее крепко взявшись за руки катимся.
В двух словах проблему колониального наратива в исследованиях автократий можно сформулировать так. Если мы откроем существенное количество статей и книг, написанных, например, о путинской России, будет тяжело избавиться от ощущения что автор либо а. изучает страну как неведому экзотическую зверушку, и в каком-то смысле ею одержим(а); или б. никогда не выезжал(а) за пределы “развитой и богатой” белой демократии (это, кстати, порой применимо и к первому типу, но одержимость нередко переходит в желание познать, например, “русских” людей и их дух, поэтому человек добирается до страны изучения), и в целом ко всем этим “третьим” странам, в которых диктатуры, грязные немытые глупые люди, которые ничего не умеют, и у которых нет никакой культуры, относится как большой незадаче, которую немедленно нужно ликвидировать всеми известными доселе способами.
Я сейчас не хочу обобщать (хотя как будто бы обобщаю, простите если так звучит, это не моя интенция). Среди зарубежных коллег, изучающих диктатуры, и путинскую Россию в частности, есть множество достойных работ и замечательных ученых. С ними есть одна трудность, они, как правило, не могут предоставить красивых, политически броских “находок” - они везде будут аккуратничать и предлагать разные оптики, это сложно, муторно, и так и не вошло в мейнстрим. И это грустно.
Грустно это потому, что колониальная оптика ведет к двум последствиям. Последствие номер один - дегуманизация людей, которые живут в диктатурах. Люди из диктатур - это не human beings, это means, data points, как угодно. У них нет чувств, их родные не болеют раком, в их аптеках не заканчиваются лекарства для людей на поддерживающей терапии. У этих людей нет страха, а если есть - они должны его перебороть, потому что они не human beings, а винтики в машине диктатуры. Аргумент про “голодные бунты”, “всего несколько тысяч задержали на 140 миллионов”, “необходимость радикализации протеста” и прочие - это аргументы, которые приехали к нам на позолоченной тележечке прямиком с олимпа белой западной публичной мысли, они превращают людей в мясо, забирая у них все человеческое и живое, оставляя им (нам, и мне тоже) только техническую задачу по свержению власти.
Последствие номер два - все эти колониальные стейтменты неэффективны для достижения цели. Вот тут, к слову, интересно, как позитивистская наука подбрасывает нам что-то, что помогает аргументам науки непозитивистской. Например, ковровая бомбардировка экономики диктатуры не помогает свергнуть власть, она просто красиво звучит для внутриполитических целей тех, кто такие санкции вводит. В действительности, стоимость лояльности упадет (теперь не нужно будет гарантировать пенсионерам поддержку в 10 евро в год, хватит 2-3-4 евро), неравенство увеличится, у правящей верхушки будет возможность покупать эту лояльность дешевле и дольше. Я не знаю кто этот человек, который наконец-то предложил Еврокомиссии почитать статьи об эффективности персональных санкций для персоналистских же режимов, этому человеку нужно поставить памятник. Мы все скрестили пальцы, чтобы они долбанули по правящему классу так, чтобы денег на зарплаты силовикам больше не хватило. Но пока так вообще не выглядит.
Вся эта охота на цифры о “реальной” поддержки россиянами войны, к слову - она из этой же колониальной серии. А правда ли, что русские за войну? Это же почти как померить уровень поддержки республиканцев в Техасе, не правда ли. Как вы собрались это мерить в диктатуре, в которой свобода слова убита В БУКВАЛЬНОМ значении слова много лет назад? Какие настроения должны замерить опросы в стране, в которой люди в метро прячут телефоны в ботинки, потому что менты на станциях заставляют показывать переписки в соцсетях? Что вы там хотите в этих опросах увидеть? Что эти результаты позволят вам сделать (а что не позволят)?
У меня ноль вопросов к любым эмоциональным позициям людей, кто сами или чьи семьи находятся в физической опасности, вымотаны, напуганы, злятся. Ноль. Весь текст выше - заметки для меня самой, чтобы не забывать, что я живу в двойном колониализме. Моя страна - имперская диктатура. Она для всего мира - третьесортная унылая злыдня. Из этой точки передаю привет красивым ухоженным мужчинам и женщинам за 40, машу рукой в окна их милых таунхаусов. Надеюсь, ребятки, все у вас хорошо.
Последствие номер два - все эти колониальные стейтменты неэффективны для достижения цели. Вот тут, к слову, интересно, как позитивистская наука подбрасывает нам что-то, что помогает аргументам науки непозитивистской. Например, ковровая бомбардировка экономики диктатуры не помогает свергнуть власть, она просто красиво звучит для внутриполитических целей тех, кто такие санкции вводит. В действительности, стоимость лояльности упадет (теперь не нужно будет гарантировать пенсионерам поддержку в 10 евро в год, хватит 2-3-4 евро), неравенство увеличится, у правящей верхушки будет возможность покупать эту лояльность дешевле и дольше. Я не знаю кто этот человек, который наконец-то предложил Еврокомиссии почитать статьи об эффективности персональных санкций для персоналистских же режимов, этому человеку нужно поставить памятник. Мы все скрестили пальцы, чтобы они долбанули по правящему классу так, чтобы денег на зарплаты силовикам больше не хватило. Но пока так вообще не выглядит.
Вся эта охота на цифры о “реальной” поддержки россиянами войны, к слову - она из этой же колониальной серии. А правда ли, что русские за войну? Это же почти как померить уровень поддержки республиканцев в Техасе, не правда ли. Как вы собрались это мерить в диктатуре, в которой свобода слова убита В БУКВАЛЬНОМ значении слова много лет назад? Какие настроения должны замерить опросы в стране, в которой люди в метро прячут телефоны в ботинки, потому что менты на станциях заставляют показывать переписки в соцсетях? Что вы там хотите в этих опросах увидеть? Что эти результаты позволят вам сделать (а что не позволят)?
У меня ноль вопросов к любым эмоциональным позициям людей, кто сами или чьи семьи находятся в физической опасности, вымотаны, напуганы, злятся. Ноль. Весь текст выше - заметки для меня самой, чтобы не забывать, что я живу в двойном колониализме. Моя страна - имперская диктатура. Она для всего мира - третьесортная унылая злыдня. Из этой точки передаю привет красивым ухоженным мужчинам и женщинам за 40, машу рукой в окна их милых таунхаусов. Надеюсь, ребятки, все у вас хорошо.
Вчера я проснулась от звонка, звонила А.
Я помню имя, помню телефон, но уже не помню, куда мы их пристроили. Она спокойно начинает рассказывать - мы живем у Н., нам нужно двигаться дальше, расскажите как найти постоянное жилье в Австрии. Я вспоминаю, кто эта семья, сколько в ней человек, вспоминаю, что неделю назад мы нашли им квартиру, но она была до 24 числа. Каждый раз, когда я передаю семью австрийцам - я скрещиваю все пальцы на всех конечностях, в надежде что у австрийцев социальные связи получше чем у меня, и они смогут все придумать дальше. Оказывается, так больше не работает.
Н. вчера написала, что люди уезжают обратно под обстрелы. Так и есть. И., которая смогла вывести себя и детей в Вену звонят родные - они остались на границе с Венгрией, живут там. Говорят - пожалуйста приезжай, нам нужна твоя помощь. И. гуляет с детьми на детской площадке в пригороде Вены, спокойно улыбается и говорит - я поеду, там безопасно, это всего 13 километров от границы, если что уеду обратно.
Мне написала Н., говорит, что они с мужем уезжают и не смогут хостить семью дальше. Спрашивает, что делать. Я говорю - напишите вот сюда, и вот сюда, заполните форму. Они вам не скоро ответят, но может когда-нибудь. Давайте, говорю, помогу вам написать пост в фэйсбуке, я видела, что подробные посты про семью и ее планы помогают, жилье находится. Сказала, а саму выворачивает. Посты, которые “помогают”, выглядят так - фотография, описание языков, на которых семья говорит, указание личных качеств, навыков, дальнейших планов. В комментариях под такими постами обязательно найдется какой-то идиот, который посоветует ехать обратно. Еще какой-то идиот начнет спрашивать тупые вопросы. “А почему в Австрии? Езжайте в Германию. А где вы были 20 дней до этого? А убираться готовы?”. Люди продираются сквозь эти комментарии с удивительным спокойствием, отвечают по делу, ждут, когда найдется человек, у которого где-то стоит свободное жилье.
Я не знаю сколько таких людей осталось в Австрии, мне кажется, они еще где-то есть, но я уже не знаю как их искать. Мне звонит К., говорит что нашла еще кого-то, там есть комната на одного человека на 2 недели. Я радуюсь, очень сильно радуюсь, как ребенок.
На вокзале хаос, там волонтеры не разговаривают друг с другом - я не знаю, почему. Они работают на трех квадратных метрах плечом к плечу и не знают, кто что делает. Очень злюсь на себя, что плохо знаю немецкий, вообще почти не знаю, я не понимаю что написано на всех этих дурацких бюрократических сайтах. Я не знаю, как быстро оформить регистрацию, как начать получать пособия, не знаю как получить возможность работать. Гостиница В. написала мне, что чтобы получить комнату у них, нужно сначала получить статус беженца. Я отвечаю - вы вообще представляете что такое статус беженца, и как именно люди, которые были в дороге неделю, должны его получать прежде чем к вам заселиться? Извините, говорят, мы иначе не принимаем.
Я никакой бюрократии не доверяю, и никаким организациям, они меня в Австрии кидали через бедро много раз, я доверяю только людям, и вижу как Ю. и ее семья адаптируются в Вене благодаря семье М. Я держусь за эту историю, потому что она помогает продолжать верить, что все возможно. Но нужна удача, ох, какая к черту удача, разве можно назвать таким словом хоть что-то, что сейчас происходит.
Вы извините, что я все это сюда пишу. Когда я сажусь и превращаю кашу из тревоги в текст, мне становится легче, и я могу вывозить дальше. На прошлой неделе пошла к психологу в ЦЕУ - говорю все, я кажется закончилась. Она говорит - возьми перерыв, отдохни. Я вышла из ее кабинета исторично смеясь, лол, перерыв. Слово то какое.
Я помню имя, помню телефон, но уже не помню, куда мы их пристроили. Она спокойно начинает рассказывать - мы живем у Н., нам нужно двигаться дальше, расскажите как найти постоянное жилье в Австрии. Я вспоминаю, кто эта семья, сколько в ней человек, вспоминаю, что неделю назад мы нашли им квартиру, но она была до 24 числа. Каждый раз, когда я передаю семью австрийцам - я скрещиваю все пальцы на всех конечностях, в надежде что у австрийцев социальные связи получше чем у меня, и они смогут все придумать дальше. Оказывается, так больше не работает.
Н. вчера написала, что люди уезжают обратно под обстрелы. Так и есть. И., которая смогла вывести себя и детей в Вену звонят родные - они остались на границе с Венгрией, живут там. Говорят - пожалуйста приезжай, нам нужна твоя помощь. И. гуляет с детьми на детской площадке в пригороде Вены, спокойно улыбается и говорит - я поеду, там безопасно, это всего 13 километров от границы, если что уеду обратно.
Мне написала Н., говорит, что они с мужем уезжают и не смогут хостить семью дальше. Спрашивает, что делать. Я говорю - напишите вот сюда, и вот сюда, заполните форму. Они вам не скоро ответят, но может когда-нибудь. Давайте, говорю, помогу вам написать пост в фэйсбуке, я видела, что подробные посты про семью и ее планы помогают, жилье находится. Сказала, а саму выворачивает. Посты, которые “помогают”, выглядят так - фотография, описание языков, на которых семья говорит, указание личных качеств, навыков, дальнейших планов. В комментариях под такими постами обязательно найдется какой-то идиот, который посоветует ехать обратно. Еще какой-то идиот начнет спрашивать тупые вопросы. “А почему в Австрии? Езжайте в Германию. А где вы были 20 дней до этого? А убираться готовы?”. Люди продираются сквозь эти комментарии с удивительным спокойствием, отвечают по делу, ждут, когда найдется человек, у которого где-то стоит свободное жилье.
Я не знаю сколько таких людей осталось в Австрии, мне кажется, они еще где-то есть, но я уже не знаю как их искать. Мне звонит К., говорит что нашла еще кого-то, там есть комната на одного человека на 2 недели. Я радуюсь, очень сильно радуюсь, как ребенок.
На вокзале хаос, там волонтеры не разговаривают друг с другом - я не знаю, почему. Они работают на трех квадратных метрах плечом к плечу и не знают, кто что делает. Очень злюсь на себя, что плохо знаю немецкий, вообще почти не знаю, я не понимаю что написано на всех этих дурацких бюрократических сайтах. Я не знаю, как быстро оформить регистрацию, как начать получать пособия, не знаю как получить возможность работать. Гостиница В. написала мне, что чтобы получить комнату у них, нужно сначала получить статус беженца. Я отвечаю - вы вообще представляете что такое статус беженца, и как именно люди, которые были в дороге неделю, должны его получать прежде чем к вам заселиться? Извините, говорят, мы иначе не принимаем.
Я никакой бюрократии не доверяю, и никаким организациям, они меня в Австрии кидали через бедро много раз, я доверяю только людям, и вижу как Ю. и ее семья адаптируются в Вене благодаря семье М. Я держусь за эту историю, потому что она помогает продолжать верить, что все возможно. Но нужна удача, ох, какая к черту удача, разве можно назвать таким словом хоть что-то, что сейчас происходит.
Вы извините, что я все это сюда пишу. Когда я сажусь и превращаю кашу из тревоги в текст, мне становится легче, и я могу вывозить дальше. На прошлой неделе пошла к психологу в ЦЕУ - говорю все, я кажется закончилась. Она говорит - возьми перерыв, отдохни. Я вышла из ее кабинета исторично смеясь, лол, перерыв. Слово то какое.
Слушать и плакать. Юля это человек, в котором любой учёный может узнать себя. И до которого хотелось бы дорасти, но это недостижимая высота. Эта война не только убивает людей, но больше - убивает то, зачем вообще хочется жить.
Forwarded from Голый землекоп
Подкаст о научных открытиях и людях, которые их делают - это в том числе истории о времени и о судьбе.
Когда я увидел новость о гибели под российским обстрелом в Харькове математика, программистки и учительницы Юлии Здановской, и начал читать и расспрашивать о ее жизни, я узнал, как много общего у российских и украинских молодых математиков: лицеи, олимпиады, лагеря, аниме, местные шутки. Возможно поэтому многим слушателям будет проще идентифицировать себя с героями этого выпуска. И увидеть, как одаренность и самоотверженность, серьезность и чувство юмора, вера в светлое будущее наделяют судьбу одного человека чертами эпоса.
И прочувствовать, как каждый снаряд и каждая бомба бьют по нам всем, убивая всё самое живое.
Слава героям,
Украине - победы,
России - свободу.
Илья Колмановский
Google Podcasts
Apple Podcasts
Web
Youtube
Castbox
Overcast
Yandex Music
Spotify
Когда я увидел новость о гибели под российским обстрелом в Харькове математика, программистки и учительницы Юлии Здановской, и начал читать и расспрашивать о ее жизни, я узнал, как много общего у российских и украинских молодых математиков: лицеи, олимпиады, лагеря, аниме, местные шутки. Возможно поэтому многим слушателям будет проще идентифицировать себя с героями этого выпуска. И увидеть, как одаренность и самоотверженность, серьезность и чувство юмора, вера в светлое будущее наделяют судьбу одного человека чертами эпоса.
И прочувствовать, как каждый снаряд и каждая бомба бьют по нам всем, убивая всё самое живое.
Слава героям,
Украине - победы,
России - свободу.
Илья Колмановский
Google Podcasts
Apple Podcasts
Web
Youtube
Castbox
Overcast
Yandex Music
Spotify
Google Podcasts
Голый землекоп - 47. «Він не може туди дійти». История Юлии Здановской
В марте 2022 года в Харькове была убита Юлия Здановская. Ей был 21 год, она занималась математикой и программированием, выигрывала олимпиады и учила детей. Илья Колмановский поговорил с ее подругами и коллегами о том, чем она жила и за что погибла.
Редактор:…
Редактор:…
Идёт сорок третий день войны.
Когда в ноябре не стало дедушки, во мне что-то треснуло. Я тогда очень много плакала, от слез болела кожа и мышцы на лице, я не могла дотронуться до лба и щёк от боли. Ночью прошедшей субботы я почувствовала, как что-то сломалось прямо по ноябрьской трещине. Я не знаю что это, я просто чувствую, что это никогда больше не срастется обратно, это останется навсегда. Я не плачу, не злюсь, во мне ничего не осталось кроме тупой изнуряющей пустоты.
Когда я закрываю глаза - мне видятся десятки и сотни мертвых людей с фотографий и видео. Я очень жду, когда они уйдут и я провалюсь в сон. Во сне только два сюжета - я еду с дедушкой на дачу в сумерках, или я встречаю родителей. Два главных желания, все на поверхности.
Я очень завидую людям, которые могут превратить свою боль в злость, а злость в действие. Все эти 43 дня я прохожу путь из глины в керамику. Во мне все замирает, останавливается, твердеет. Я все жду, когда это пойдёт на пользу - может исчезнет леденящий душу ужас, склизлый страх, захлёстывающие волны тревоги. Ничего такого не происходит, как будто там, где освобождается место под пустоту, комфортно располагается все самое страшное.
Чтобы противостоять абсолютному злу, мне кажется, нужно чувствовать в себе абсолютную противоположность. А я больше не уверена, что я ее чувствую. Я очень мало рефлексирую эти 43 дня, почти совсем не рефлексирую, но где-то в промежутке между мертвыми людьми и сном мне в голову приходят такие мысли. Я ведь наверняка интернализировала это все. Если я продукт той же культуры, того же образования, тех же медиа, юмористических программ, фильмов, книг, музыки - это все, это абсолютное зло - оно есть и во мне. Иначе я не понимаю в чем фокус. Н. говорит, чтобы я больше никогда не говорила «мы», нет никаких «мы», есть преступники и есть нормальные люди. У меня не получается, это «мы» в каждом моем втором предложении. Я не могу сказать «русские/российские войска/русская армия», как будто я смотрю на них со стороны и наблюдаю. Это очень страшное чувство. Мне не на что больше опереться, чтобы вернуться к себе, чтобы чувствовать в себе это абсолютное другое. Может в этом и слом.
Завтра М. улетит. Мы должны встретиться через неделю, но ни в чем таком я больше никогда не уверена. Смешно, что поверх всего нужно писать доклад о госзакупках в ЕС. Хотелось бы посмеяться, осталось только вспомнить как.
Когда в ноябре не стало дедушки, во мне что-то треснуло. Я тогда очень много плакала, от слез болела кожа и мышцы на лице, я не могла дотронуться до лба и щёк от боли. Ночью прошедшей субботы я почувствовала, как что-то сломалось прямо по ноябрьской трещине. Я не знаю что это, я просто чувствую, что это никогда больше не срастется обратно, это останется навсегда. Я не плачу, не злюсь, во мне ничего не осталось кроме тупой изнуряющей пустоты.
Когда я закрываю глаза - мне видятся десятки и сотни мертвых людей с фотографий и видео. Я очень жду, когда они уйдут и я провалюсь в сон. Во сне только два сюжета - я еду с дедушкой на дачу в сумерках, или я встречаю родителей. Два главных желания, все на поверхности.
Я очень завидую людям, которые могут превратить свою боль в злость, а злость в действие. Все эти 43 дня я прохожу путь из глины в керамику. Во мне все замирает, останавливается, твердеет. Я все жду, когда это пойдёт на пользу - может исчезнет леденящий душу ужас, склизлый страх, захлёстывающие волны тревоги. Ничего такого не происходит, как будто там, где освобождается место под пустоту, комфортно располагается все самое страшное.
Чтобы противостоять абсолютному злу, мне кажется, нужно чувствовать в себе абсолютную противоположность. А я больше не уверена, что я ее чувствую. Я очень мало рефлексирую эти 43 дня, почти совсем не рефлексирую, но где-то в промежутке между мертвыми людьми и сном мне в голову приходят такие мысли. Я ведь наверняка интернализировала это все. Если я продукт той же культуры, того же образования, тех же медиа, юмористических программ, фильмов, книг, музыки - это все, это абсолютное зло - оно есть и во мне. Иначе я не понимаю в чем фокус. Н. говорит, чтобы я больше никогда не говорила «мы», нет никаких «мы», есть преступники и есть нормальные люди. У меня не получается, это «мы» в каждом моем втором предложении. Я не могу сказать «русские/российские войска/русская армия», как будто я смотрю на них со стороны и наблюдаю. Это очень страшное чувство. Мне не на что больше опереться, чтобы вернуться к себе, чтобы чувствовать в себе это абсолютное другое. Может в этом и слом.
Завтра М. улетит. Мы должны встретиться через неделю, но ни в чем таком я больше никогда не уверена. Смешно, что поверх всего нужно писать доклад о госзакупках в ЕС. Хотелось бы посмеяться, осталось только вспомнить как.
Говорят, что нельзя выносить сор из избы приличных организаций, в частности университетов, в частности тех, в которых работаешь или учишься, работала или училась. Невежливо, неприлично и не по-братски как-то. Ну так вот этот канал процентов на 50 состоит из сора ЦЕУ и сегодня добавится ещё один пост на эту тему. Потому что дым от наших (студенческих) горящих задниц в здании на Келенштрассе начинает быть видно со всех точек города.
Итак, помните в прошлом году я писала что наши стипендии возможно облагаются налогом? И что мы все пасхальные праздники 2021 года составляли гайд по налогам, вопросы администрации и просто рэйджили в космос? Так вот потом нам организовали и письма и встречи и успокоили, и сказали что все хорошо никаких налогов ни за что мы не платим.
Барабанная дробь - прошёл год и выяснилось, что налоги мы платим, причём видимо и подоходный и социальное страхование, и налоговые декларации мы заполняем, и сделать за 2021 год это нужно не позднее 30 июня. Какая это сумма - не ясно, но ни у кого ее нет. Потому что чтобы заплатить налоги за год, нужно было откладывать весь год, а ты попробуй отложи со стипендии которая на 14 евро выше черты бедности.
Слухи что это так пошли на прошлой неделе, но администрация обещала все пофиксить и порешать к позавчера и прислать решение. Реальность - вчера мы получили письмо vague as fuck в котором новый СОО говорит что вышло как-то не очень и они правда стараются придумать что делать но пока придётся дождаться встречи с tax advisor в пятницу и послушать что он скажет.
Напоминаю, что подача деклараций - до 30 июня.
Но вот насколько в цеу некомпетентная администрация (прошлая, нынешняя - не знаю и все равно уже), настолько же в цеу крутые студенты (уж извините если это звучит невежливо, просто все это время после переезда я как студентка ощущаю себя настолько miserable что приходится компенсировать). Я, честно говоря, никогда ещё не видела такого сплочённого рэйджа, который бы выливался в такие организованные коллективные действия. Сегодня впервые наша лаба была не самой шумной на этаже, потому что за стенкой бомбились докторанты-юристы. Я не знаю кому мы ещё не отправили злых писем, может разве что в кафетерий.
И вот ещё что - даже если все чудесным образом пофиксится, и в пятницу нам всем выдадут по налоговому юристу и по несколько тысяч евро на налоги - те, кто прошёл с цеу всю дорогу от lex-CEU до переезда, оформления в Австрии, пережил всех ректоров и все их зарплаты, состоял в каждом студенческом движе, получал пермиты и у венгров и у долбаного МА35 гори он в аду, шёл на уступки, относился с пониманием, стоял с плакатами на митингах за университет, придумывал новые policies чтобы всем было лучше жить - все они невероятно задолбались от бросков через бедро. В какой-то момент ты просто становишься слишком стар для этого дерьма.
Итак, помните в прошлом году я писала что наши стипендии возможно облагаются налогом? И что мы все пасхальные праздники 2021 года составляли гайд по налогам, вопросы администрации и просто рэйджили в космос? Так вот потом нам организовали и письма и встречи и успокоили, и сказали что все хорошо никаких налогов ни за что мы не платим.
Барабанная дробь - прошёл год и выяснилось, что налоги мы платим, причём видимо и подоходный и социальное страхование, и налоговые декларации мы заполняем, и сделать за 2021 год это нужно не позднее 30 июня. Какая это сумма - не ясно, но ни у кого ее нет. Потому что чтобы заплатить налоги за год, нужно было откладывать весь год, а ты попробуй отложи со стипендии которая на 14 евро выше черты бедности.
Слухи что это так пошли на прошлой неделе, но администрация обещала все пофиксить и порешать к позавчера и прислать решение. Реальность - вчера мы получили письмо vague as fuck в котором новый СОО говорит что вышло как-то не очень и они правда стараются придумать что делать но пока придётся дождаться встречи с tax advisor в пятницу и послушать что он скажет.
Напоминаю, что подача деклараций - до 30 июня.
Но вот насколько в цеу некомпетентная администрация (прошлая, нынешняя - не знаю и все равно уже), настолько же в цеу крутые студенты (уж извините если это звучит невежливо, просто все это время после переезда я как студентка ощущаю себя настолько miserable что приходится компенсировать). Я, честно говоря, никогда ещё не видела такого сплочённого рэйджа, который бы выливался в такие организованные коллективные действия. Сегодня впервые наша лаба была не самой шумной на этаже, потому что за стенкой бомбились докторанты-юристы. Я не знаю кому мы ещё не отправили злых писем, может разве что в кафетерий.
И вот ещё что - даже если все чудесным образом пофиксится, и в пятницу нам всем выдадут по налоговому юристу и по несколько тысяч евро на налоги - те, кто прошёл с цеу всю дорогу от lex-CEU до переезда, оформления в Австрии, пережил всех ректоров и все их зарплаты, состоял в каждом студенческом движе, получал пермиты и у венгров и у долбаного МА35 гори он в аду, шёл на уступки, относился с пониманием, стоял с плакатами на митингах за университет, придумывал новые policies чтобы всем было лучше жить - все они невероятно задолбались от бросков через бедро. В какой-то момент ты просто становишься слишком стар для этого дерьма.
Заканчивается очередной академический год, пора подвести итоги.
Я, наверное, никогда ещё не чувствовала, что развиваюсь и деградирую одновременно с такой интенсивностью. Этот год ещё и первый, в котором я работаю фул тайм на настоящей работе, а не на подработке, и это окончательно убило мое ментальное здоровье и навыки рефлексии. Зато я научилась вести проекты, устанавливать professional network, писать рисечи за несколько недель и очень сильно прокачалась в теме коррупции, непотизма, патримониальных отношений и методологии исследований. Опубликовала один большой рисеч, один handbook, написала главу (надеюсь выйдет!), пишу большое коллективное исследование для top-10 economic journals, прошла на клевую конференцию, съездила на миссию от world bank, неделю вела воркшоп для больших чиновников, менеджерю проект на 20 человек и может быть сделала жизнь вороватых политиков чуть сложнее.
Вроде все это очень клёво звучит, но надо понимать как это делалось и делается - через слёзы, войну, смерть близких, хроническую усталость (у меня год не было дней офф), ещё слёзы, волонтёрство, рухнувшие планы на жизнь, злость (очень много злости), разрушенные дружбы, новые дружбы, слёзы в экране телефона, посаженное здоровье. У меня всегда были люди, которые держали меня все это время за руки со всех возможных сторон, но никогда я ещё не чувствовала такое тупое необоснованное одиночество, потому что я знаю, как разделить счастье, но я совершенно не понимаю, как делиться несчастьем, а ещё много из случившегося несчастья не разделить, потому что оно ничего не стоит. М. говорит, что когда встретил меня - поразился насколько I have my shit together. Смешно думать, что было такое время - сейчас i have my shit together на следующие три часа, я знаю что приеду домой, приготовлю ужин и сяду доделывать работу, которую не сделала потому что прокрастинировала над налогами, думала кого из моих друзей могут мобилизовать в первую очередь, и объясняла каким-то очередным officials почему мне можно дать визу несмотря на мой кровавый паспорт. А потом я буду убираться, потому что завтра встречаюсь с лэндродшей и буду просить ее продлить мне контракт несмотря на (читай выше).
Про войну. Люди часто говорят теперь, когда знакомятся - до войны я был тем-то, сейчас я волонтёр/безработный/активист/ освоил новую профессию - нужное подставить. Моя профессия не поменялась, но изменились категории в которых я мыслю. Привет, я Вика, до войны я верила что наука сможет сделать жизнь людей лучше, и я хочу быть частью этого, и мечтаю чтобы больше людей знали как работают диктатуры. После того как война началась, я хочу чтобы у бабули были лекарства для сердца и давления из Франции а не дженерики из России, и чтобы родители не волновались, я в целом больше ничего не хочу, и ни во что другое не верю. Не потому что я перестала хотеть, чтобы люди не умирали в бессмысленной мясорубке, не потому что я не хочу изучать диктатуры - я просто больше не верю в большие счастливые перемены и научное знание, а то во что я вполне себе верю ничего хорошего не сулит и сводит любые желания к базовым. Интересно, к слову, как обострившийся визовый вопрос выключил панику всех предыдущих лет про пермиты - мне все равно, захочет Австрия выкинуть меня из ЕС в следующем году или нет, я придумаю в какой стране исчезнуть так, чтобы это была не Россия. А вот с лекарствами бабуле правда сложнее.
Про цеу. Вчера мой коллега выпил чутка и решил объяснить мне, почему студенты цеу абсолютно охреневшие просить что-то у университета (это мы про налоги говорили), потому что вот он учился в университете Х (очень престижном) и там студента не существовало как личности и никто никогда в жизни не стал бы студенту помогать заполнять какие-то там налоговые декларации. И все были благодарны и не вякали. Я так смеялась когда шла домой, почти истерично, потому что во мне столько злости что кажется я ею могу сжечь цеу до основания, но на самом деле не могу даже по-настоящему рассердиться и спорить, потому что это так тупо, никаких сил нет на эту тупость.
Я, наверное, никогда ещё не чувствовала, что развиваюсь и деградирую одновременно с такой интенсивностью. Этот год ещё и первый, в котором я работаю фул тайм на настоящей работе, а не на подработке, и это окончательно убило мое ментальное здоровье и навыки рефлексии. Зато я научилась вести проекты, устанавливать professional network, писать рисечи за несколько недель и очень сильно прокачалась в теме коррупции, непотизма, патримониальных отношений и методологии исследований. Опубликовала один большой рисеч, один handbook, написала главу (надеюсь выйдет!), пишу большое коллективное исследование для top-10 economic journals, прошла на клевую конференцию, съездила на миссию от world bank, неделю вела воркшоп для больших чиновников, менеджерю проект на 20 человек и может быть сделала жизнь вороватых политиков чуть сложнее.
Вроде все это очень клёво звучит, но надо понимать как это делалось и делается - через слёзы, войну, смерть близких, хроническую усталость (у меня год не было дней офф), ещё слёзы, волонтёрство, рухнувшие планы на жизнь, злость (очень много злости), разрушенные дружбы, новые дружбы, слёзы в экране телефона, посаженное здоровье. У меня всегда были люди, которые держали меня все это время за руки со всех возможных сторон, но никогда я ещё не чувствовала такое тупое необоснованное одиночество, потому что я знаю, как разделить счастье, но я совершенно не понимаю, как делиться несчастьем, а ещё много из случившегося несчастья не разделить, потому что оно ничего не стоит. М. говорит, что когда встретил меня - поразился насколько I have my shit together. Смешно думать, что было такое время - сейчас i have my shit together на следующие три часа, я знаю что приеду домой, приготовлю ужин и сяду доделывать работу, которую не сделала потому что прокрастинировала над налогами, думала кого из моих друзей могут мобилизовать в первую очередь, и объясняла каким-то очередным officials почему мне можно дать визу несмотря на мой кровавый паспорт. А потом я буду убираться, потому что завтра встречаюсь с лэндродшей и буду просить ее продлить мне контракт несмотря на (читай выше).
Про войну. Люди часто говорят теперь, когда знакомятся - до войны я был тем-то, сейчас я волонтёр/безработный/активист/ освоил новую профессию - нужное подставить. Моя профессия не поменялась, но изменились категории в которых я мыслю. Привет, я Вика, до войны я верила что наука сможет сделать жизнь людей лучше, и я хочу быть частью этого, и мечтаю чтобы больше людей знали как работают диктатуры. После того как война началась, я хочу чтобы у бабули были лекарства для сердца и давления из Франции а не дженерики из России, и чтобы родители не волновались, я в целом больше ничего не хочу, и ни во что другое не верю. Не потому что я перестала хотеть, чтобы люди не умирали в бессмысленной мясорубке, не потому что я не хочу изучать диктатуры - я просто больше не верю в большие счастливые перемены и научное знание, а то во что я вполне себе верю ничего хорошего не сулит и сводит любые желания к базовым. Интересно, к слову, как обострившийся визовый вопрос выключил панику всех предыдущих лет про пермиты - мне все равно, захочет Австрия выкинуть меня из ЕС в следующем году или нет, я придумаю в какой стране исчезнуть так, чтобы это была не Россия. А вот с лекарствами бабуле правда сложнее.
Про цеу. Вчера мой коллега выпил чутка и решил объяснить мне, почему студенты цеу абсолютно охреневшие просить что-то у университета (это мы про налоги говорили), потому что вот он учился в университете Х (очень престижном) и там студента не существовало как личности и никто никогда в жизни не стал бы студенту помогать заполнять какие-то там налоговые декларации. И все были благодарны и не вякали. Я так смеялась когда шла домой, почти истерично, потому что во мне столько злости что кажется я ею могу сжечь цеу до основания, но на самом деле не могу даже по-настоящему рассердиться и спорить, потому что это так тупо, никаких сил нет на эту тупость.
Все это эксплуататорство и высокомерие и брезгливость и тупость - на фоне того, как сломался мир, они подсвечены неоном в темноте, их видно издалека, в целом с любой точки, можно не подходить и не рассматривать. И ты видишь этот неоновый свет и думаешь - да ну его нафиг, и просто поворачиваешь в темноту.
Последнее, про диссер - я его не пишу, и у меня zero hard feelings по этому поводу. Я смогла выдать одну главу в этом году, и она хорошая. Сложно двигаться дальше не веря, в то что делаешь. Поэтому я пересобираю эту веру. Она была про какие-то большие абстрактные вещи, теперь она будет про меня. Я хочу понять, из каких элементов состоит путинский режим. Кто эти люди, которые в него вложились, что ими двигало, как они организовывались. Я хочу понять, где среди этих людей мое место, место моих родных, близких, друзей. Мне нужно это для себя. Я не знаю делается ли так наука, зачем для этого мне нужна диссертация, три года стипендии и конференции. Но я разберусь. Правда, может быть, не сейчас.
Последнее, про диссер - я его не пишу, и у меня zero hard feelings по этому поводу. Я смогла выдать одну главу в этом году, и она хорошая. Сложно двигаться дальше не веря, в то что делаешь. Поэтому я пересобираю эту веру. Она была про какие-то большие абстрактные вещи, теперь она будет про меня. Я хочу понять, из каких элементов состоит путинский режим. Кто эти люди, которые в него вложились, что ими двигало, как они организовывались. Я хочу понять, где среди этих людей мое место, место моих родных, близких, друзей. Мне нужно это для себя. Я не знаю делается ли так наука, зачем для этого мне нужна диссертация, три года стипендии и конференции. Но я разберусь. Правда, может быть, не сейчас.
Тут никогда не появляется рекламных постов, но сегодня будет один такой, и это даже не реклама, а просто история любви.
Я поступила на политологию в ЕУ в 2016 году. Весной 2017 у ЕУ забрали лицензию. По ряду личных обстоятельств, летом 2017 я уехала в Будапешт получать МА, и так и не получила свой диплом Европейского. Но сердечко мое так и осталось в том старом здании, где-то между лестницей в кабинет Григория Васильевича и аркой с мусорным баком, в который ЕУ ежегодно выбрасывал пожарный шланг в память о том, как университет закрыли на 100 дней в 2008 году.
Мне очень повезло, и во всех университетах, в которых мне доводилось учиться, я чувствовала себя как дома и совершенно своей, не чужой. В ЕУ это ощущалось особенно остро - нас было мало, каждый преподаватель знал нас не только по именам и лицам, но и по письменным работам, академическим достижениям, вопросам на семинарах - в ЕУ у студента есть имя и есть идентичность, и они не затеряются в толпе. В ЕУ я впервые стала получать стипендию, которая позволяла мне жить, снимать комнату, и спокойно учиться. Я приходила в ЕУ рано утром и уходила поздно вечером, иногда ночью, сидела в библиотеке или в компьютерном классе, читала книжки, писала тексты - это было время, когда я чувствовала себя ближе всего к науке, оно больше никогда не повторилось. Какие-то из моих преподавателей стали мне хорошими товарищами, и почти со всеми мы in touch, и это может быть самая лучшая часть этой истории, я их всех очень люблю все эти годы. У меня не было ни одного дурацкого или бессмысленного курса в ЕУ, или неприятного человека, с которым пришлось бы быть запертой в одной аудитории.
Я тогда была еще совсем маленькой, и кризис ЕУ с отбором лицензии воспринимала не так остро - в этом было что-то, что разжигало задор и веселье, никакой трагедии. Я помню, как в один из дней нам запретили появляться в аудиториях, потому что Рособрнадзор приходил и проверял правда ли мы не учимся. Все тогда все равно пришли и расселись с ноутбуками внизу на диванчиках. Потом как-то раз к нам пришла женщина из России-1 или России-24, в общем чего-то пропагандистского. Мы с Т., у которой она брала интервью, проржали весь тот день почти без остановки, придумывая как бы не попасться на пропагандистские вопросы-уловки. Мы ходили на митинги, рисовали смешные плакаты и одновременно писали проекты диссертаций. Я уехала, и никогда не вернулась - но мои однокурсники дошли с ЕУ до конца и получили свои дипломы, с кем-то мы в контакте и их дальнейшие траектории выглядят ничуть не хуже тех, кто оканчивал зарубежные МА. У всех все хорошо, никто никого не бросил.
Я помню, как я поступала в ЕУ, и как волнительно это было. Тогда конкурс проходил в самом конце августа, и я висела в раздумьях между магистратурой Вышки и ЕУ. На личное интервью я шла с мокрыми от волнения ладонями, но как только мы начали обсуждать мой исследовательский проект, а потом говорить про авторитарные федерации, я почувствовала какой-то большой-большой мэтч, а еще, что вот тут я хочу провести свои магистерские годы, это чувствуется как дом. С интервью меня встречал С., и потом мы долго и волнительно гуляли по Рубинштейна, обсуждая вопросы, которые мне задавали ГВ и ВЯ. Мне кажется, это первый и последний раз, когда то, о чем я мечтала, действительно случилось ровно в том виде, в каком я себе это представляла. А. тогда первым увидел, что выложили списки о зачислении с моей фамилией, и сразу написал, и это было такое счастье, которого я давно уже и не помню.
Это я к чему все - у политологов ЕУ продлен дедлайн для подачи заявлений в магистратуру. Податься можно до 29 июля. Может быть, у вас более здоровые отношения с университетами, и таких личных чувств вы к ним не испытываете, но это все равно будет классно, интересно и весело, а еще очень свободно, без духоты. Так что подавайтесь, а если захотите обсудить заявки или спросить что-то - напишите мне, я буду рада поделиться или помочь.
Я поступила на политологию в ЕУ в 2016 году. Весной 2017 у ЕУ забрали лицензию. По ряду личных обстоятельств, летом 2017 я уехала в Будапешт получать МА, и так и не получила свой диплом Европейского. Но сердечко мое так и осталось в том старом здании, где-то между лестницей в кабинет Григория Васильевича и аркой с мусорным баком, в который ЕУ ежегодно выбрасывал пожарный шланг в память о том, как университет закрыли на 100 дней в 2008 году.
Мне очень повезло, и во всех университетах, в которых мне доводилось учиться, я чувствовала себя как дома и совершенно своей, не чужой. В ЕУ это ощущалось особенно остро - нас было мало, каждый преподаватель знал нас не только по именам и лицам, но и по письменным работам, академическим достижениям, вопросам на семинарах - в ЕУ у студента есть имя и есть идентичность, и они не затеряются в толпе. В ЕУ я впервые стала получать стипендию, которая позволяла мне жить, снимать комнату, и спокойно учиться. Я приходила в ЕУ рано утром и уходила поздно вечером, иногда ночью, сидела в библиотеке или в компьютерном классе, читала книжки, писала тексты - это было время, когда я чувствовала себя ближе всего к науке, оно больше никогда не повторилось. Какие-то из моих преподавателей стали мне хорошими товарищами, и почти со всеми мы in touch, и это может быть самая лучшая часть этой истории, я их всех очень люблю все эти годы. У меня не было ни одного дурацкого или бессмысленного курса в ЕУ, или неприятного человека, с которым пришлось бы быть запертой в одной аудитории.
Я тогда была еще совсем маленькой, и кризис ЕУ с отбором лицензии воспринимала не так остро - в этом было что-то, что разжигало задор и веселье, никакой трагедии. Я помню, как в один из дней нам запретили появляться в аудиториях, потому что Рособрнадзор приходил и проверял правда ли мы не учимся. Все тогда все равно пришли и расселись с ноутбуками внизу на диванчиках. Потом как-то раз к нам пришла женщина из России-1 или России-24, в общем чего-то пропагандистского. Мы с Т., у которой она брала интервью, проржали весь тот день почти без остановки, придумывая как бы не попасться на пропагандистские вопросы-уловки. Мы ходили на митинги, рисовали смешные плакаты и одновременно писали проекты диссертаций. Я уехала, и никогда не вернулась - но мои однокурсники дошли с ЕУ до конца и получили свои дипломы, с кем-то мы в контакте и их дальнейшие траектории выглядят ничуть не хуже тех, кто оканчивал зарубежные МА. У всех все хорошо, никто никого не бросил.
Я помню, как я поступала в ЕУ, и как волнительно это было. Тогда конкурс проходил в самом конце августа, и я висела в раздумьях между магистратурой Вышки и ЕУ. На личное интервью я шла с мокрыми от волнения ладонями, но как только мы начали обсуждать мой исследовательский проект, а потом говорить про авторитарные федерации, я почувствовала какой-то большой-большой мэтч, а еще, что вот тут я хочу провести свои магистерские годы, это чувствуется как дом. С интервью меня встречал С., и потом мы долго и волнительно гуляли по Рубинштейна, обсуждая вопросы, которые мне задавали ГВ и ВЯ. Мне кажется, это первый и последний раз, когда то, о чем я мечтала, действительно случилось ровно в том виде, в каком я себе это представляла. А. тогда первым увидел, что выложили списки о зачислении с моей фамилией, и сразу написал, и это было такое счастье, которого я давно уже и не помню.
Это я к чему все - у политологов ЕУ продлен дедлайн для подачи заявлений в магистратуру. Податься можно до 29 июля. Может быть, у вас более здоровые отношения с университетами, и таких личных чувств вы к ним не испытываете, но это все равно будет классно, интересно и весело, а еще очень свободно, без духоты. Так что подавайтесь, а если захотите обсудить заявки или спросить что-то - напишите мне, я буду рада поделиться или помочь.
Есть у меня короткое наблюдение на ночь глядя, просто запишу его здесь.
Интересно, как последние пять лет мне каждый зарубежный человек на каждой конференции, каждом воркшопе, каждой презентации, каждом обсуждении моего диссера спешил сообщить что нет никаких выборов в России и зачем их исследовать если Путин может нарисовать любую цифру и все в неё поверят.
Интересно, как последние полгода иногда абсолютно те же люди говорят мне что я выбрала Путина, все мы выбрали Путина, Путин наш президент, демократически так сказать избранный.
Интересно, как людям не хочется разбираться ни в чем а хочется просто быть мудаками с мнением, желательно публично и с демонстрацией силы.
В этом смысле, как говорит Т., никакой разницы между Путиным и всеми остальными совершенно уже и не осталось, все немножечко хотели бы быть как он - говорить все что угодно, делать все что угодно, демонстрировать власть и силу, а ещё лучше располагать ими, и чтобы ничего за это тебе не было. Так вот все просто устроено, и никаких диссертаций не надо.
Интересно, как последние пять лет мне каждый зарубежный человек на каждой конференции, каждом воркшопе, каждой презентации, каждом обсуждении моего диссера спешил сообщить что нет никаких выборов в России и зачем их исследовать если Путин может нарисовать любую цифру и все в неё поверят.
Интересно, как последние полгода иногда абсолютно те же люди говорят мне что я выбрала Путина, все мы выбрали Путина, Путин наш президент, демократически так сказать избранный.
Интересно, как людям не хочется разбираться ни в чем а хочется просто быть мудаками с мнением, желательно публично и с демонстрацией силы.
В этом смысле, как говорит Т., никакой разницы между Путиным и всеми остальными совершенно уже и не осталось, все немножечко хотели бы быть как он - говорить все что угодно, делать все что угодно, демонстрировать власть и силу, а ещё лучше располагать ими, и чтобы ничего за это тебе не было. Так вот все просто устроено, и никаких диссертаций не надо.
Случился какой-то большой майлстоун для меня на работе.
В июле мы поговорили с начальником, и я попросила взять несколько месяцев офф чтобы дописывать диссертацию. С моей нагрузкой делать это параллельно невозможно - были месяцы когда я работала каждый день включая все выходные по 12+ часов в день. В дни когда у меня уменьшилась нагрузка я просто лежала кабачком на диване, пытаясь отдышаться. Я вышла из всех сайд проектов, загостила энное количество людей просивших меня о текстах (дорогой редактор инсайдера, прости, мы договорились о тексте в марте и я никогда его не прислала). Когда к работе прибавилось волонтерство - я просто выгорела настолько, что перестала мочь и работать и волонтерить. В этот расклад никак не вписывается мое представление о качестве диссера, который я хочу сдать.
В процессе этого разговора, правда, начальник спросил меня про комитмент - а именно, готова ли я гарантировать что если я уйду дописывать, а потом защищусь - я вернусь. Этот разговор, даже воспоминание о нем, вызывает во мне огромную волну панической атаки. Что я буду делать через год-полтора? Даже звучит нелепо, не знаю, что-то? Все что угодно? Очевидно что разговор про качество работы, work-life balance, удовольствие и ощущение что я делаю что-то важное ушел далеко-далеко, уже не догнать. Главное что крутится у меня в голове - где будет моя виза, или куда еще меня могут пустить с моим паспортом. Любая работа там - подойдет, потому что дома мне работы нет и места нет. А потом я просто представляю, что эта любая работа которую я ненавижу, и мне просто сразу хочется завернуться в саван, если честно, и все на этом.
Мы договорились поговорить еще раз в декабре, но пару недель назад мне написала девочка, которой предложили мою позицию. Это леджит, на мне висит очень много проектов и если я даже уйду на парт-тайм - их надо кому-то передать. Но осадочек так-себе, конечно, тревога захлестывает еще больше. Зачем содержать мою визу, если есть человек с ЕС паспортом. Зачем делать поблажки, что сегодня я не очень работник потому что моя страна опять что-то разбомбила и убила кучу людей, если есть человек без таких проблем. Зачем разбираться в подробных инструкциях которые я оставляю на случай если меня задержат на границе или взломают комп, если можно без этого. Все эти мысли большим клубком в голове, даже если мои начальники так не думают, так думаю я - мне сложно понять, как я могу быть хорошим сотрудником хоть для кого-то с таким багажом.
В это все еще примешивается личное, потому что мы вроде как дружим с моими начальниками (ну это мне так кажется, все как обычно), и я в очередной раз сильно себя за это ругаю. Сколько раз я уже обожглась на таких дружбах, но иначе не получается - если случается человеческий мэтч, я не могу отделить работу от дружбы, не могу смотреть на нее стратегически, не могу выставлять границы. И конечно же кажется, если начнется вся эта история с моими уходами-возвращениями-замещениями, я потеряю приятелей. И мне сразу хочется сказать “простите я передумала никаких диссеров я никуда не уйду у меня нет никакого права брать даже несколько недель офф я не в той позиции”. Замереть, и сохранить хоть какой-то кусочек стабильности в жизни, в которой все катится в понятную точку.
Я уже несколько месяцев уговариваю себя пойти обратно в терапию. Но, честно говоря, на фоне войны любые советы терапевтов кажутся такими нелепыми, что я заранее не понимаю как мы все это будем обсуждать. Поэтому просто выгораю от тревоги и жду осени. Такие дела.
В июле мы поговорили с начальником, и я попросила взять несколько месяцев офф чтобы дописывать диссертацию. С моей нагрузкой делать это параллельно невозможно - были месяцы когда я работала каждый день включая все выходные по 12+ часов в день. В дни когда у меня уменьшилась нагрузка я просто лежала кабачком на диване, пытаясь отдышаться. Я вышла из всех сайд проектов, загостила энное количество людей просивших меня о текстах (дорогой редактор инсайдера, прости, мы договорились о тексте в марте и я никогда его не прислала). Когда к работе прибавилось волонтерство - я просто выгорела настолько, что перестала мочь и работать и волонтерить. В этот расклад никак не вписывается мое представление о качестве диссера, который я хочу сдать.
В процессе этого разговора, правда, начальник спросил меня про комитмент - а именно, готова ли я гарантировать что если я уйду дописывать, а потом защищусь - я вернусь. Этот разговор, даже воспоминание о нем, вызывает во мне огромную волну панической атаки. Что я буду делать через год-полтора? Даже звучит нелепо, не знаю, что-то? Все что угодно? Очевидно что разговор про качество работы, work-life balance, удовольствие и ощущение что я делаю что-то важное ушел далеко-далеко, уже не догнать. Главное что крутится у меня в голове - где будет моя виза, или куда еще меня могут пустить с моим паспортом. Любая работа там - подойдет, потому что дома мне работы нет и места нет. А потом я просто представляю, что эта любая работа которую я ненавижу, и мне просто сразу хочется завернуться в саван, если честно, и все на этом.
Мы договорились поговорить еще раз в декабре, но пару недель назад мне написала девочка, которой предложили мою позицию. Это леджит, на мне висит очень много проектов и если я даже уйду на парт-тайм - их надо кому-то передать. Но осадочек так-себе, конечно, тревога захлестывает еще больше. Зачем содержать мою визу, если есть человек с ЕС паспортом. Зачем делать поблажки, что сегодня я не очень работник потому что моя страна опять что-то разбомбила и убила кучу людей, если есть человек без таких проблем. Зачем разбираться в подробных инструкциях которые я оставляю на случай если меня задержат на границе или взломают комп, если можно без этого. Все эти мысли большим клубком в голове, даже если мои начальники так не думают, так думаю я - мне сложно понять, как я могу быть хорошим сотрудником хоть для кого-то с таким багажом.
В это все еще примешивается личное, потому что мы вроде как дружим с моими начальниками (ну это мне так кажется, все как обычно), и я в очередной раз сильно себя за это ругаю. Сколько раз я уже обожглась на таких дружбах, но иначе не получается - если случается человеческий мэтч, я не могу отделить работу от дружбы, не могу смотреть на нее стратегически, не могу выставлять границы. И конечно же кажется, если начнется вся эта история с моими уходами-возвращениями-замещениями, я потеряю приятелей. И мне сразу хочется сказать “простите я передумала никаких диссеров я никуда не уйду у меня нет никакого права брать даже несколько недель офф я не в той позиции”. Замереть, и сохранить хоть какой-то кусочек стабильности в жизни, в которой все катится в понятную точку.
Я уже несколько месяцев уговариваю себя пойти обратно в терапию. Но, честно говоря, на фоне войны любые советы терапевтов кажутся такими нелепыми, что я заранее не понимаю как мы все это будем обсуждать. Поэтому просто выгораю от тревоги и жду осени. Такие дела.
Ещё одно наблюдение на ночь.
-вы все поддерживаете войну, мы-то знаем, 99,9% за, так опросы показали => мы отключим вас от всего мира чтобы вы свергали Путина и в целом лучше бы умерли все в нищите и изоляции.
-на мобилизацию свозят всех подряд, люди сопротивляются, их все равно свозят и собирают ото всюду, на всех границах очереди в много километров, люди переходят границы на великах и самокатах, стоят в машинах сутками, билеты до Армении, Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Монголии раскуплены на ближайшие дни => это волнение за свои задницы, потому что мы-то знаем, вы все поддерживаете войну, мы закроем с вами границы, обнулим ваши визы, перестанем пускать, сидите дома и идите свергать Путина, а лучше умрите все в нищите и изоляции.
Я даже не знаю, что хотела бы написать по этому поводу - рисеч или роман, но и то и другое вряд ли успеть до тактического ядерного удара. В целом никто никому ничего не должен и никаких новостей об устройстве государств и людей за последние семь месяцев не получено, разве что раньше правые казались людоедами и маргиналами, а теперь к таковым себя причислять даже совсем не зазорно и скорее почетно. Печально просто, что в этом во всем столько лжи и глупости, и хотелось бы жить в совсем другом мире, но не факт, что доведётся.
-вы все поддерживаете войну, мы-то знаем, 99,9% за, так опросы показали => мы отключим вас от всего мира чтобы вы свергали Путина и в целом лучше бы умерли все в нищите и изоляции.
-на мобилизацию свозят всех подряд, люди сопротивляются, их все равно свозят и собирают ото всюду, на всех границах очереди в много километров, люди переходят границы на великах и самокатах, стоят в машинах сутками, билеты до Армении, Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Монголии раскуплены на ближайшие дни => это волнение за свои задницы, потому что мы-то знаем, вы все поддерживаете войну, мы закроем с вами границы, обнулим ваши визы, перестанем пускать, сидите дома и идите свергать Путина, а лучше умрите все в нищите и изоляции.
Я даже не знаю, что хотела бы написать по этому поводу - рисеч или роман, но и то и другое вряд ли успеть до тактического ядерного удара. В целом никто никому ничего не должен и никаких новостей об устройстве государств и людей за последние семь месяцев не получено, разве что раньше правые казались людоедами и маргиналами, а теперь к таковым себя причислять даже совсем не зазорно и скорее почетно. Печально просто, что в этом во всем столько лжи и глупости, и хотелось бы жить в совсем другом мире, но не факт, что доведётся.
Много всего приключилось за прошедшие недели.
Я побывала в четырех рабочих/конференционных поездках. На двух из них я впервые, кажется, с начала моего PhD, встретилась с российскими коллегами в большом количестве. В довоенные времена это не было бы каким-то событием требующим рефлексии, но я много думала в процессе и после о том, как плотно сжался круг тех, кто может пошерить общий опыт. Одна моя европейская коллега после одного из ивентов вспомнила войну в Югославии и как она наблюдала на конференциях сербов, которые сжимались в один маленький кружок и не могли отойти друг от друга. Это совсем не то же самое, но логика понятна.
Не менее странные вещи приключаются теперь на ивентах на которых я единственная россиянка. Иногда удается ускользнуть от обсуждения паспорта, но как правило нет, и тогда есть три реакции. Реакция 1 - экзотический иксайтмент, в смысле что я представляю какой-то особый интерес и такая вот неведома зверушка. Там много всего закопано, мне кажется, но я стараюсь не додумывать за других людей. Просто есть ощущение что больше у меня нет никаких идентичностей кроме коллективной. С другой стороны, может оно и так в каком-то роде и есть - когда я встречаюсь с реакцией 2 (попытка отделить меня от “других” россиян и вопросы/недоумение почему россияне бегут а не идут бороться с режимом/почему они бегут сейчас/почему кто-то не бежит если не поддерживает войну) - я загораюсь эмоциями, потому что все эти вопросы я воспринимаю как лично адресованные мне, лично про меня, я этого отделения не понимаю. Я думала в какой-то момент, что хотела бы пожалуй больше реакции 3 - полного отсутствия обсуждений и разговоров про мой паспорт и режим, если наша работа не про это - но и такая схема оказалась для меня не рабочей а скорее очень болезненной тоже. Потому что я правда не могу не обсуждать то что происходит дома каждую наносекунду, это как не замечать огромного слона в комнате, ходить вокруг него и как-то пытаться пристроиться сбоку чтобы он тебя не задел.
Вдруг со всех сторон стала давить диссертация. Вероятно, ее надо когда-то закончить, поэтому мы вроде как со всеми обо всем договорились. С боссом что я сокращаю нагрузку с весны и беру несколько дней в неделю off. С супервайзером детальный план того, как я буду все дописывать. Осталось как-то договориться с самой собой что все это не бессмысленно и что нужно дописать. В декабре первая за год официальная panel meeting, к которой нужно сдать статью в журнал и написать главу (очевидно ни того ни другого пока нет). Дошла до терапевта чтобы начать вывозить все, что происходит у меня в голове и в жизни. Она отметила интересную вещь - что я использую войну как нарратив который защищает меня от планирования будущего и вылезания из депрессии. Да, она влияет на меня лично, да, моим друзьям и родным несут повестки, да, я могу не увидеть своих любимых еще очень-очень долго, да, я не могу перестать плакать от новостей о взрывах в городах Украины где живут мои друзья и коллеги, но это все еще не оправдание чтобы идти и вешаться, нужно плакать и работать дальше и планировать жизнь. Мне эта мысль очень тяжело дается, хотя я с ней согласна.
Закончу на позитивной ноте- я много раз это произносила, но скажу еще - мои ЦЕУ коллеги-однокурсники - лучшие люди на земле, без которых нельзя было бы вывезти ничего, а с ними можно все что угодно. Как замечательно, дорогие, что вы есть.
Я побывала в четырех рабочих/конференционных поездках. На двух из них я впервые, кажется, с начала моего PhD, встретилась с российскими коллегами в большом количестве. В довоенные времена это не было бы каким-то событием требующим рефлексии, но я много думала в процессе и после о том, как плотно сжался круг тех, кто может пошерить общий опыт. Одна моя европейская коллега после одного из ивентов вспомнила войну в Югославии и как она наблюдала на конференциях сербов, которые сжимались в один маленький кружок и не могли отойти друг от друга. Это совсем не то же самое, но логика понятна.
Не менее странные вещи приключаются теперь на ивентах на которых я единственная россиянка. Иногда удается ускользнуть от обсуждения паспорта, но как правило нет, и тогда есть три реакции. Реакция 1 - экзотический иксайтмент, в смысле что я представляю какой-то особый интерес и такая вот неведома зверушка. Там много всего закопано, мне кажется, но я стараюсь не додумывать за других людей. Просто есть ощущение что больше у меня нет никаких идентичностей кроме коллективной. С другой стороны, может оно и так в каком-то роде и есть - когда я встречаюсь с реакцией 2 (попытка отделить меня от “других” россиян и вопросы/недоумение почему россияне бегут а не идут бороться с режимом/почему они бегут сейчас/почему кто-то не бежит если не поддерживает войну) - я загораюсь эмоциями, потому что все эти вопросы я воспринимаю как лично адресованные мне, лично про меня, я этого отделения не понимаю. Я думала в какой-то момент, что хотела бы пожалуй больше реакции 3 - полного отсутствия обсуждений и разговоров про мой паспорт и режим, если наша работа не про это - но и такая схема оказалась для меня не рабочей а скорее очень болезненной тоже. Потому что я правда не могу не обсуждать то что происходит дома каждую наносекунду, это как не замечать огромного слона в комнате, ходить вокруг него и как-то пытаться пристроиться сбоку чтобы он тебя не задел.
Вдруг со всех сторон стала давить диссертация. Вероятно, ее надо когда-то закончить, поэтому мы вроде как со всеми обо всем договорились. С боссом что я сокращаю нагрузку с весны и беру несколько дней в неделю off. С супервайзером детальный план того, как я буду все дописывать. Осталось как-то договориться с самой собой что все это не бессмысленно и что нужно дописать. В декабре первая за год официальная panel meeting, к которой нужно сдать статью в журнал и написать главу (очевидно ни того ни другого пока нет). Дошла до терапевта чтобы начать вывозить все, что происходит у меня в голове и в жизни. Она отметила интересную вещь - что я использую войну как нарратив который защищает меня от планирования будущего и вылезания из депрессии. Да, она влияет на меня лично, да, моим друзьям и родным несут повестки, да, я могу не увидеть своих любимых еще очень-очень долго, да, я не могу перестать плакать от новостей о взрывах в городах Украины где живут мои друзья и коллеги, но это все еще не оправдание чтобы идти и вешаться, нужно плакать и работать дальше и планировать жизнь. Мне эта мысль очень тяжело дается, хотя я с ней согласна.
Закончу на позитивной ноте- я много раз это произносила, но скажу еще - мои ЦЕУ коллеги-однокурсники - лучшие люди на земле, без которых нельзя было бы вывезти ничего, а с ними можно все что угодно. Как замечательно, дорогие, что вы есть.
Все эти годы на PhD я не могу перестать сомневаться в том, чем мне хотелось бы заниматься в жизни. Добрая половина этого канала про это, про рефлексию об академии и последние 1,5 года про мир вне академии. Каждый год открывается что-то новое, чего я раньше не замечала, что меняет все эти соображения.
Мне кажется, нужно быть честной и признаться, что на пятом году своей докторантуры я не очень-то продвинулась в академической карьере. Это просто данность, так сложилось. Я много преподавала, много работала, но очень мало пересекалась с исследователями из своего поля, ничего не публиковала в научных журналах, не выигрывала никакие гранты кроме университетских, и может что хуже всего - даже не пыталась. Когда я задумываюсь, почему так сложилось, мне кажется это комбинация большого количества факторов. Один из них - какое-то очень большое количество иллюзий и ожиданий, свойственных многим, кто начинает свои доктарантуры в раннем возрасте, и которые долго и мучительно разваливались и не подтверждались, ну или просто оказывались гораздо более сложными чем я думала.
Чем больше я смотрю на тех, у кого хорошо получается в академии в моем возрасте и немного старше, тем больше вижу такую закономерность - это очень рациональные игроки, очень стратегические. У этих слов может быть какая-то негативная коннотация, но я ее не вкладываю. Недавно обсуждала с таким успешным коллегой, как мы выбирали темы магистерских. И он говорит - мне было все равно на тему, я хотел сделать survey experiment и просто выбрал кейсы, которые подходили. И я подумала вау, это недостижимый уровень. Я выбирала по сердцу, переживаниям, случайным находкам в книгах в библиотеке. И диссертация получилась так себе.
Можно сколько угодно закатывать глаза на людей, которые пишут исследовательские дизайны под конкретные гранты, подстраиваются под журналы или под hot topics, говорить что это не научно, исследовательский вопрос должен браться из гэпа а не из требований грантодателей, но есть какие-то реалии функционирования в академической среде, реалии получения позиции в университете, и они такие. Например, моветон ли цитировать самого себя и писать только в соавторстве? Да, моветон. Получит ли такой человек теньюр если у него таких публикаций просто-напросто очень много? Да, получит. Получит ли позицию чувак с одной публикацией в APSR на горячей теме и с популярным методом? Да, получит, и никого не будет очень уж беспокоить, что метод выбирался по модности, и весь рисеч, возможно, выстроен вокруг метода, а не наоборот.
Еще одна важная разница между мной на пятом году PhD и мной лет 6-7 назад, когда я решила что хочу работать в академии, это что раньше меня бы все это беспокоило, и мне хотелось бы это как-то менять, и мне бы казалось что все это как-то неправильно, а сейчас мне так больше не кажется, да и особо ничего не чувствуется. Я просто думаю - окей, я уже в этой точке и в этой среде, и я уже профакапила четыре года программы и в целом мало чего изменится. Что я могу сделать по этому поводу? Хочу ли я все еще бороться за эту работу?
Мой босс часто напоминает мне, что если я всем скажу, что не планирую себе никаких университетских позиций и просто продолжу работать где работаю - моя защита пройдет быстро и безболезненно. What a deal. Я не знаю, такой ли я человек, чтобы просто согласиться? Мне кажется, у меня никогда не появилось специальных скилов, которые так нужны - знать где лежат все деньги академии, обрастать большим нетворком академических коллег и друзей, писать, в конце концов, хорошие тексты и знать, какому журналу они приглянутся. Следующая панель через две недели - все как всегда, не написано ни строчки, и писаться они будут в рабочей командировке по вечерам и ночью, и будут они так себе. Такая вот точка.
Мне кажется, нужно быть честной и признаться, что на пятом году своей докторантуры я не очень-то продвинулась в академической карьере. Это просто данность, так сложилось. Я много преподавала, много работала, но очень мало пересекалась с исследователями из своего поля, ничего не публиковала в научных журналах, не выигрывала никакие гранты кроме университетских, и может что хуже всего - даже не пыталась. Когда я задумываюсь, почему так сложилось, мне кажется это комбинация большого количества факторов. Один из них - какое-то очень большое количество иллюзий и ожиданий, свойственных многим, кто начинает свои доктарантуры в раннем возрасте, и которые долго и мучительно разваливались и не подтверждались, ну или просто оказывались гораздо более сложными чем я думала.
Чем больше я смотрю на тех, у кого хорошо получается в академии в моем возрасте и немного старше, тем больше вижу такую закономерность - это очень рациональные игроки, очень стратегические. У этих слов может быть какая-то негативная коннотация, но я ее не вкладываю. Недавно обсуждала с таким успешным коллегой, как мы выбирали темы магистерских. И он говорит - мне было все равно на тему, я хотел сделать survey experiment и просто выбрал кейсы, которые подходили. И я подумала вау, это недостижимый уровень. Я выбирала по сердцу, переживаниям, случайным находкам в книгах в библиотеке. И диссертация получилась так себе.
Можно сколько угодно закатывать глаза на людей, которые пишут исследовательские дизайны под конкретные гранты, подстраиваются под журналы или под hot topics, говорить что это не научно, исследовательский вопрос должен браться из гэпа а не из требований грантодателей, но есть какие-то реалии функционирования в академической среде, реалии получения позиции в университете, и они такие. Например, моветон ли цитировать самого себя и писать только в соавторстве? Да, моветон. Получит ли такой человек теньюр если у него таких публикаций просто-напросто очень много? Да, получит. Получит ли позицию чувак с одной публикацией в APSR на горячей теме и с популярным методом? Да, получит, и никого не будет очень уж беспокоить, что метод выбирался по модности, и весь рисеч, возможно, выстроен вокруг метода, а не наоборот.
Еще одна важная разница между мной на пятом году PhD и мной лет 6-7 назад, когда я решила что хочу работать в академии, это что раньше меня бы все это беспокоило, и мне хотелось бы это как-то менять, и мне бы казалось что все это как-то неправильно, а сейчас мне так больше не кажется, да и особо ничего не чувствуется. Я просто думаю - окей, я уже в этой точке и в этой среде, и я уже профакапила четыре года программы и в целом мало чего изменится. Что я могу сделать по этому поводу? Хочу ли я все еще бороться за эту работу?
Мой босс часто напоминает мне, что если я всем скажу, что не планирую себе никаких университетских позиций и просто продолжу работать где работаю - моя защита пройдет быстро и безболезненно. What a deal. Я не знаю, такой ли я человек, чтобы просто согласиться? Мне кажется, у меня никогда не появилось специальных скилов, которые так нужны - знать где лежат все деньги академии, обрастать большим нетворком академических коллег и друзей, писать, в конце концов, хорошие тексты и знать, какому журналу они приглянутся. Следующая панель через две недели - все как всегда, не написано ни строчки, и писаться они будут в рабочей командировке по вечерам и ночью, и будут они так себе. Такая вот точка.
Недавно Л. пошутила, что нам нужно успеть получить хорошие позиции до того, как все университеты в наших сиви пробьют последнее дно. Смешно, конечно, и симптоматично времени. Ни одно из мест, в которых я училась не имеет по большому счету больше никаких ценностей кроме выживальческих, и вроде я взрослая девочка и все понимаю, но не перестаю грустно усмехаться иронии.
ЦЕУ закрывает программу OLIve, которая была создана для беженцев и работала с 2016 года, по большому счету на сегодняшний день один из последних проектов соответствующих “миссии” университета - вся эта история про open society, accessibility of education, etc. Вне зависимости от того, чем закончатся протесты студентов, сам по себе move очень мерзкий. Хотя казалось бы, опять же, чему удивляться, все это уже было много раз, все это не ново, и вообще мы все про это узнали буквально через неделю после того как университет по сути запретил работать third country national students потому что за три года так и не смог разобраться чего там с налогами, разрешениями на работу и страховками в Австрии (просто без комментариев). И все равно, каждый раз когда прилетают такие новости, я не перестаю поражаться.
Я соу фар наблюдала 0 людей которые заняли руководящую позицию в университете и не трансформировались в каких-то неприятных персонажей. За время в университетском сенате мне довелось посмотреть как люди трансформируются буквально на глазах, за год. Вот только что это был твой профессор, прикольный в целом чувак, и вот уже это насупившийся дядька закрывающий программу потому что она не приносит денег, считающий студентов людьми совсем не с теми же правами что у руководства. Я не знаю чего там происходит за химия в голове, или ничего не происходит и власть просто подсвечивает ярче то, что уже дано, но забавно вот что - университеты копируют какие-то практики из мира частного сектора, но при этом не копируют другие, в итоге получается, что прогрессивное академическое коммьюнити это такой апофеоз капиталистической машины, жестокой, беспощадной но еще и очень олдскульной, которая про эффективность и деньги и больше вообще ни про что.
Объясню - в корпоративном мире случается много shitty moves со стороны начальства, так бывает. Есть очень мерзотные корпорации, есть очень эксплуататорские. Тем не менее современная прогрессивная организация часто понимает важность коллектива, команды, атмосферы в группе людей. В это вкладываются ресурсы, этому уделяется внимание, это важно. Если у организации нет ресурсов, если в ней херовый начальник, вам покупают пиццу раз в месяц, и процесс принятия решений нетранспорентный. Если это более успешная и богатая компания, у вас будут тренинги, совместные поездки, sub teams со своими групповыми динамиками и представителями, терапевты, а еще ЭТИКА компании, люди будут уходить если вы принимаете неэтичные решения, оставаться будут те кого это устраивает или кому некуда больше идти. Этика компании - драйвер коллектива, который будет лоялен и по-настоящему invested.
Смешно, что “умные” люди академии этого не понимают, ну или часто не считают это важным, не замечают, как решения об эффективности и “выживании” разрушают коллектив, команду, подрывают доверие сотрудников, убивают желание развиваться внутри университета сводя все к зарплате, а со временем полностью отменяют смысл университета. Я не перестаю верить в то, что у образования есть немного другое значение чем просто выбрасывать на рынок специалистов с нужными скилами. Образование двигает общество вперед, дает возможность людям критически осмыслять себя и свои контексты, образование ДОЛЖНО выходить за пределы бабла и так образованных и имеющих доступ ко всем ресурсам людей с деньгами. Если бы хорошие факультеты политологии, социологии, права и экономики стоили в России меньше 300-400-500 тысяч в год, если бы у людей из регионов были бы такие же возможности учиться в топовых университетах как у столичных, если бы академики ценили сообщество больше денег - может быть, сейчас это была бы другая страна.
ЦЕУ закрывает программу OLIve, которая была создана для беженцев и работала с 2016 года, по большому счету на сегодняшний день один из последних проектов соответствующих “миссии” университета - вся эта история про open society, accessibility of education, etc. Вне зависимости от того, чем закончатся протесты студентов, сам по себе move очень мерзкий. Хотя казалось бы, опять же, чему удивляться, все это уже было много раз, все это не ново, и вообще мы все про это узнали буквально через неделю после того как университет по сути запретил работать third country national students потому что за три года так и не смог разобраться чего там с налогами, разрешениями на работу и страховками в Австрии (просто без комментариев). И все равно, каждый раз когда прилетают такие новости, я не перестаю поражаться.
Я соу фар наблюдала 0 людей которые заняли руководящую позицию в университете и не трансформировались в каких-то неприятных персонажей. За время в университетском сенате мне довелось посмотреть как люди трансформируются буквально на глазах, за год. Вот только что это был твой профессор, прикольный в целом чувак, и вот уже это насупившийся дядька закрывающий программу потому что она не приносит денег, считающий студентов людьми совсем не с теми же правами что у руководства. Я не знаю чего там происходит за химия в голове, или ничего не происходит и власть просто подсвечивает ярче то, что уже дано, но забавно вот что - университеты копируют какие-то практики из мира частного сектора, но при этом не копируют другие, в итоге получается, что прогрессивное академическое коммьюнити это такой апофеоз капиталистической машины, жестокой, беспощадной но еще и очень олдскульной, которая про эффективность и деньги и больше вообще ни про что.
Объясню - в корпоративном мире случается много shitty moves со стороны начальства, так бывает. Есть очень мерзотные корпорации, есть очень эксплуататорские. Тем не менее современная прогрессивная организация часто понимает важность коллектива, команды, атмосферы в группе людей. В это вкладываются ресурсы, этому уделяется внимание, это важно. Если у организации нет ресурсов, если в ней херовый начальник, вам покупают пиццу раз в месяц, и процесс принятия решений нетранспорентный. Если это более успешная и богатая компания, у вас будут тренинги, совместные поездки, sub teams со своими групповыми динамиками и представителями, терапевты, а еще ЭТИКА компании, люди будут уходить если вы принимаете неэтичные решения, оставаться будут те кого это устраивает или кому некуда больше идти. Этика компании - драйвер коллектива, который будет лоялен и по-настоящему invested.
Смешно, что “умные” люди академии этого не понимают, ну или часто не считают это важным, не замечают, как решения об эффективности и “выживании” разрушают коллектив, команду, подрывают доверие сотрудников, убивают желание развиваться внутри университета сводя все к зарплате, а со временем полностью отменяют смысл университета. Я не перестаю верить в то, что у образования есть немного другое значение чем просто выбрасывать на рынок специалистов с нужными скилами. Образование двигает общество вперед, дает возможность людям критически осмыслять себя и свои контексты, образование ДОЛЖНО выходить за пределы бабла и так образованных и имеющих доступ ко всем ресурсам людей с деньгами. Если бы хорошие факультеты политологии, социологии, права и экономики стоили в России меньше 300-400-500 тысяч в год, если бы у людей из регионов были бы такие же возможности учиться в топовых университетах как у столичных, если бы академики ценили сообщество больше денег - может быть, сейчас это была бы другая страна.