Пришвин
1.94K subscribers
47 photos
1 video
1 file
93 links
Дневники Михаила Пришвина.
1905-1954

На связи - @SeregaBreht
Download Telegram
Снос памятника императору Александру III.
Москва, 1918 год.
Нынче царь стоит без скипетра, руки нет, вместо руки дыра, лестница из-под носа убрана, веревки на шее нет, без скипетра, без рук вид его много лучше: мягкость, кротость, лицо его становится похоже на лицо человека, который только что в ужасных мучениях умер, и лицо его, искаженное страданьем, мало-помалу начинает светлеть, устанавливаться.

29 июля 1918
Вдруг все провалилось: леса-болота, реки, все дорогое, всякая цель, всякий смысл, сижу бессмысленно, где сяду, и без следа проходят, как облака, — облака моих далеких и последних переживаний.

30 июля 1920
Читал «Известия», с большим трудом одолел огромную статью Сталина и не нашел в ней ничего свободного, бездарен и честен, как чурбан.

31 июля 1927
Охота.

Погода стоит переменчивая, то в жар, то в холод, гроза каждый день. Вчера вечером хоть печку топи, но утро солнечно-росистое, скорей поспевай, а то будет очень жарко, и собака вывесит язык. Мне удалось убить петуха и трех молодых тетеревей. Но особенно сильно понравились встреченные в заднем Серкове глухари. Их было шесть стариков, в 7 утра, когда бор пронизывают широкие лучи солнца и сплошные листики черники как будто отлиты из металла, серебра, алюминия, они вышли из густых мокрых осин и разбрелись в бору. От моих шагов они поднимались, но не сразу все, а каждый, услыхав взлет соседа, сознавал, что необходимо взлетать, оставляя из уважения к своему глухариному достоинству одну или две секунды раздумья: «сознаю, мол, необходимость, но все-таки подумаю». Их особенный шум при взлете напоминал тот постоянный шум верхушек в бору, достойный пустыни, и независимый…

Я был счастлив, что стал охотником…

1 августа 1929
Ильин день.

Сильная гроза. Нашел большой выводок и принес порядочного тетеревенка. Хозяин рассказывал, какая беда вышла в Москве в очереди за орехами (крикнули: «орехи дают!» — и все бросились и стали). Хвост был очень длинный, а орехи кончились. Оставалось кило. Право ближайшего к орехам стала оспаривать женщина с ребенком. Явился муж этой женщины, спор перешел в драку, очередь бросилась грабить магазин, но в нем совсем ничего не было. Один из тех, кто дрался, высадил окно. Другого потянули к ответу: 30 рублей!

— А кому же достались орехи?

2 августа 1930
...домострой рушился, баба стала своевольной.

3 августа 1916
Есть ныне живущие люди, которых я очень люблю, как покойников, и не имею в жизни с ними никакой связи; они очень удивляются, почему я им не пишу, а я даже и объяснить им этого не могу.

4 августа 1923
«Друг мой, ведь до самого основания по одному кирпичу расшвыряли наш храм, и я всю жизнь собираю кирпичи и складываю памятник. Бывают моменты, и я ими живу, когда у меня что-то выходит, и является даже гордое сознание, будто я выполняю: «Разрушь храм сей, и я его в три дня воздвигну». Впрочем, я не мог бы так резко это признать, а как бы только ставлю ногу свою в чей-то верный след. Вот как в этом великом окружающем меня Берендеевом царстве не я царь Берендей, но все равно, ежедневно спускаясь в болото по его тропе, я часто узнаю его в себе самом. Да вот и сейчас, когда собака почти совсем съела меня, обласканный ветром и музыкой шумящей листвы и возвращенный в царство Берендея, я протягиваю примирительно руку к глупой собаке, как сам Берендей, и говорю: «Дурак, дурак, зачем ты сам себя губишь, вытряхни поскорей солому из своей башки. Губастый!»

5 августа 1927
Лизе 6 лет, Поле 11. Сегодня я пошутил с ними, и дети вдруг как бы испортились, стали жеманничать и кокетничать. Это понятно, до моего баловства они видели во мне нечто высшее и стеснялись, но когда поняли, что я такой же, как все, утратили благоговейное чувство. Так простой народ теряет религиозное чувство.

6 августа 1929
Воробьиная ночь*: сверкало на горизонте, а в избе духота. За час до рассвета пролил сильный дождь. Народ повалил за грибами на восходе. Часа через два обдует, и снова примутся жать. Туча тяжелая, синяя пошла от нас куда-то дальше. На десять минут я вошел в дом и, когда вышел, все изменилось: откуда-то нанесло серые тучи, которые все закрыли. Но через некоторое время снова появились просветы, явилась надежда на солнце. Я взял аппарат и стал снимать жизнь неба. Много сделал интереснейших снимков неба, а когда солнце окончательно определилось, занялся землей, снимал водоросли в пруду, цветы, мох, детей, труд крестьян…

7 августа 1930

*у восточных славян название ночи с сильной грозой или зарницами. Считалась временем разгула нечистой силы.
Время такое, что кажется, будто живешь у хозяина: месяц отжил и думаешь: «Отживу ли другой?»

Государство настоящего построено на основе личного обладания вещами и на праве продавать их и передавать потомству. Отказать в этом людям-собственникам — значит, обидеть не только их, но и отцов их, матерей и дедов. Сила для этого дела должна исходить из каких-то девственных, цельных источников духа, перед которой все на колени станут. И только тогда эта сила не будет насилием. Но раз насилие, то значит это не то.

8 августа 1917
«Страшно то, что нет ничего страшного, что самая суть жизни мелконеинтересна — нищенски плоска. Проникнувшись этим сознанием, отведав этой полыни, никакой уже мед не покажется сладким…» (Тургенев «Довольно»).

Осень. Хмурое небо. Дожди. Еще ласточки вьются возле старых гнезд у окон. Березы желтеют. Все избытки жизни кончаются. В голоде рождаются привычки новой жизни, которые после долго-долго темной рекой будут течь под всеми избытками. Вся моя жизнь со всеми мечтами ее кажется теперь мне избытком.

9 августа 1921
С утра до ночи дождь.

10 августа 1928
Надо понять, что может дать камера и что не может. И это очень трудно, потому что хочется снять все, что кажется очень красивым. Вот сильно росистое, ярко солнечное утро. В мелколесье роса села на тончайшие сети пауков, и они стали очень заметны. С восторгом я бросился снимать эти кружева, но когда проявил — никакой особенной прелести не вышло. Это потому не вышло, что восторг мой при виде сеточки был не от нее одной, все блестело, все сияло, а сеточка значила не больше кружевного чепчика на голове прекрасной женщины. Фотография дала мне только чепчик… Надо научиться требовать от камеры только для нее возможное…

11 августа 1930
Радость, бодрость и все свои силы я получаю от моментов сосредоточенности в себе в тишине, когда рождается какая-нибудь мысль, которую можно записать.

12 августа 1921
Сегодня в очереди за прививками явился новый человек из деревни, его спросили, кто его укусил. Когда ответ бывает «собака» — никто не интересуется; если кошка — больше; всего больше интересует волк. Я не слыхал ответа нового пациента, но видел, как все бросились к нему расспрашивать, и, решив, что волк укусил, сам протолкался и спросил:

— Кто вас укусил?

Он ответил:

— Сестра!

Потом он рассказал, что сестру укусила собака на торфяном заводе; собачка рыженькая, мокрая лежала у канавы, проходя мимо нее, работницы пожалели бедную, и каждая, проходя, погладила, а когда последняя погладила, сестра, собака бросилась не нее, искусала. На заводе собаку убили и закопали, женщине предлагали ехать в Москву, но она неграмотная, одна не посмела, а провожатого не дали. Через 6 месяцев сестра почувствовала себя очень плохо и вечером стала со всеми прощаться. Потом стала рвать на себе волосы целыми прядями. Брат стал с ней бороться, трудно было: «Женщина, а вот никак не мог с ней спопашиться», верхом сел на нее, но она извернулась и укусила за руку. А глаза у нее стали недвижимые и све-етлые! как у зверя.

Позвал соседей, связали, а к утру она умерла.

13 августа 1924
Даже через полстолетие каждое лето первая ягода-малина, съеденная мной, имеет неслыханно прекрасный вкус и аромат той, пятьдесят лет тому назад уворованной...

14 августа 1926
Молотят. Лен берут. Чередуются жаркие дни с крепкими росистыми утрами и вечерами, когда на лугах поднимаются туманы и оранжевая заря сулит холодную ночь. Я иду в огород, сажусь на бревно и, как ребенок, открываю глаза на мир и удивляюсь, и тогда стрекоза, летающая на оранжевом небе, честное слово, рассказывает мне своим видом, что овес желтеет уже, что лен берут… и что ее мгновение жизни в ее счете времени ничем не меньше, чем наше… А я сам на свою жизнь смотрю, как стрекоза на себя: что она, ее мгновение вполне равняется вечности и, если оно проходит, то, значит, и вечность проходит…

15 августа 1929