и снова привет, старый друг. карандаш, которым я сейчас пишу это письмо, чертовски неудобный и кончик постоянно обламывается, мажа графитом. зато играет новая джазовая пластинка, купленная вчера на углу. и почему они теперь так подорожали… впрочем, это всё неважно. я хотел рассказать о мысли, которая пришла ко мне в голову на неделе, и с тех пор крутится словно чертов заевший граммофоновый опорный диск. мысль звучит так: "должен быть там, где сосны шумят в моих лёгких". ну и что, скажи на милость, это значит? мне, конечно, нравится идея нахождения в горной местности, на природе… но отчётливое слово "должен" меня пугает. кому должен? на какой срок? несмотря на мою насмешку над этой мыслью, это слово неосознанно словно подталкивает меня к чему-то, и пугает именно то, что я не уверен, смогу ли долго ему сопротивляться. уже появлялись сумасбродные мысли бросить всё к чертям и уехать насовсем. может, поначалу не в горы, но хотя бы ближе к лесам… не могу бороться с новым навязчивым ощущением, что при вдохе миллион микроскопических хвойных игл впиваются в лёгкие изнутри и я наконец-то чувствую гуляющие ветром по мне освежение и завершённость. а через секунду морок проходит, оставляя пыльную пустоту и непонимание того где я, и где бы это ни было – что я собственно здесь делаю. забавно будет, если через неделю мой нынешний адрес действительно станет пуст, а в городе мельком увидят меня, спешащего в сторону автовокзала с рюкзаком. на самом деле, ничего забавного… но если это произойдёт, я тебе сообщу. хотя и то, зачем я продолжаю тебе писать – тоже большой вопрос… я ведь даже Их уже давно убедил в своём принятии того, что тебя больше нет. ладно, не будем об этом. мне в любом случае уже пора заканчивать – надо допивать вино и приступить наконец к разбору документов.
— М. 1968

кстати, что делать в случае переезда с моими письмами тебе за всё это время? в рюкзак они вряд ли влезут…

почти час я просидел, собирая песок штанинами, на малолюдном морском берегу в закатном освещении, в попытках почитать. погода стояла достаточно облачная, люди бегали туда-сюда, даже не подозревая о своей ценности, в общем - идеальное время, чтобы у меня вышло погрузиться в желтоватые страницы. но вот уже зажигались огни на холмах, а я не мог и пошевелиться, завороженно уставившись на мокрую песчаную полоску огненного отражения, и всё о чём я мог думать – "если жизнь это столько всего сразу, как же удаётся поймать её в цвет краски на холсте?". из этой самой мысли позже вытекла та, которая до сих пор не даёт мне покоя – "откуда Куинджи знал о моей детской тоске, когда запечатлевал её в сияющих водах Днепра?"

лишь после твоего ухода, когда тишина ворвалась в мои уши, угнетающим потоком сметая все кропотливо выстроенные преграды в моём сознании, я понял: кажется, всё же молчание – серебро, а слово – золото.

прощается снег –
одинока вершина
на пограничье

(масаока сики 1867-1902)

угуису песнь
льёт вверх тормашками
неужели весна?

(такараи кикаку 1661-1707)

на тот момент я ещё не знал, что тень ив, в которой я лежал на берегу местной речушки, является сакральной. тем не менее, когда в отражении ленивого водного потока я заметил камышовку – что-то вдруг перевернулось. в общем-то, и саму птичку я видел перевернутой – словно заглянул в таинственное искаженное зазеркалье; в тот же момент моего сознания наконец достигли её гордые трели, но и они казались не принадлежащими этому миру. видимо, у них там уже наступила весна, и довольный вестник Жизни вновь получил официальное дозволение распевать по всё тонкое горлышко. но ведь у нас здесь пока ещё всё было по прежнему, поэтому и звучала разливающаяся над рекой песнь будто бы неуместно. спустя года, конечно, я понял – то ощущение стеклянного треска бытия возникло по простой причине: просачивалась сквозь сезоны злосчастная новая пора, что изменит мою жизнь. ну а камышовка была первой, кто осмелился сообщить об этом.

весна во дворе
вновь Ничего нет с собой –
кроме лишь Всего.

(ямагути содо 1642-1716)

выпустил руку –
вмиг провалилась луна
в весенний туман

(мукаи кёрай 1651-1704)

"ути-ни" оказалось непереводимым для классических 17 слогов.
так что у меня ещё нарисовалась совсем отсебятина, но зато с полным видимым мной посылом ^^


меж наших пальцев
весны утренний туман
клубится кольцом
выпустил руку –
вмиг провалилась в него
блеклая луна

гора всегда гора
горная сакура вновь
всегда сакура

авано сэйхо (1899-1992)

in the azure of eternity-guided cliffs, lost souls are drawn to Kalimba sounds. come be one of them.

простирает руку ввысь, усмехается:
— попрощайся с небом, моя дорогая.

а я не хочу прощаться с небом – я люблю его. и тебя люблю. и с тобой прощаться не хочу тоже. но будто бы у меня есть выбор… слепящие всполохи пламени, ещё минуту назад едва видневшиеся на горизонте, уже подступают к основанию высотки, на крыше которой мы стоим. поэтому в последний раз с усилием наполняю легкие воздухом с едким привкусом гари и устремляю взгляд вверх(хватая тебя за руку).
— прощай. — во внезапно-безумном приступе надежды адресую это лишь только небу.

о как несчастны те
кто не вкусил хоть раз(!) осознанье Жизни
пока в моей голове бьётся птицей монолог чацкого и заговор огня-сварожича
я готова бросаться вновь и вновь бесконечно в 30 часов с предвкушением и
довольством

пока я бегаю по затопленным полям ночами, она вздыхает о несбыточности поэзии, вглядываясь до рези в глазах в мрак за стеклом. что мне сказали мокрые, истрепавшиеся пшеничные колосья? лишь то, что для кого-то и свет в твоём окне – лунный диск.

жаждешь пару минут возрождения сердца из пыли (даже не комкастой, серого ровного слоя словно ненастоящая рука его тут рассыпала либо же просто никто не ходил этими путями долгие века)? вспомни акварельность скупых красок этого города. летний, такой слоистый и ненавязчивый рассвет и заботливый ветер, невесомые касания нимф нежности и Любви. крошечный золотой (пусть я ненавижу золото) ключик от ставень моей души бродяжки – съеден жадным жарким ртом одноликих многоэтажек в полдень, и я погибаю от восторга. технически - да, я умираю, но с каким благоговением и привязанностью к своему губителю. я имею ввиду… капля яда в бокале нектара или капля нектара в бокале яда? что выберешь?

бояться сделать шаг, бояться взглянуть в посеребренное стекло
ничего не бояться
ничего не бояться ничего
от брошенного в пруд камня расходятся круги, размывая отражение лика – белого и прелестного
вторая луна в этой чернильной ночи.

всполохи крыльев крошечных белых бабочек – мираж, не более чем отблески трепещущего холодного света единственного на всю улицу фонаря. спокойно, даже слишком спокойно на пыльной скамейке под этим деревом. оно стояло тут когда меня ещё не было, и будет стоять когда меня уже не будет. наверное. по крайней мере, мне хочется так думать. родной голос рядом что-то рассказывает, я слушаю вполуха и любую информацию приму с затапливающей благодарностью и тихим весельем. всё равно из этого момента я запомню только ощущение вечного покоя под немного печальную, но такую красивую мелодию. на самом деле для меня мелодия печальной никогда не была, но так говорят другие. думаю, стоит им верить.

иногда выписанные эфирной кровью слова вытаскивают из тебя Что-то, о наличии чего на кромке сознания ты и не догадывался. даруют бесценную возможность воскресить видение о гаснущих под утро фонарях. под кожей струятся причудливыми узорами – загадка. строгими лабиринтами предсказывают будущее. правда прочитать предсказание выйдет лишь когда оно уже сбудется - в этом вся ирония. кто бы поверил, расскажи ты, как твои очерки шестилетней давности шепчут тебе "ты знал, ты всегда знал"?