Новый я
Заканчиваю последний, уже технический этап редактуры своей будущей книги. Подтверждаю предыдущий свой текст об этом: я чувствую наконец, что моя психика стала больше, чем война. Я вмещаю её всю: настолько, насколько она мне доступна как цивильной волонтерке, — она стала частью моей личности. Изранив меня изнутри, сгнив вместе с частями меня самой, она наконец присмирела внутри меня и превратилась в новый внутренний орган. Война пыталась сделать меня проще и наломать на вермишель, но я стала только сложнее.
Впервые за полномасштабную войну приснился сон, в котором я не умираю под огненными бомбардирвками, а умею всё, что нужно уметь на этой моей внутренней войне, чтобы выжить и не сгореть.
Впервые за полтора года есть силы не только на то, чтобы поглощать реальность и процессить её в психике, а чтобы отойти и посмотреть на себя со стороны. Вижу какого-то нового человека вместо «старой себя» (это, конечно, не первый раз, ведь личностные кризисы — это мой любимый способ развиваться). И теперь мне нужно время, чтобы познакомиться с новым измерением себя, изучить его устройство и осмыслить, как оно было сконструировано.
Пожалуй, сейчас для меня самое важное открытие в том, что я — писательница, и я как будто стала ею именно на войне. Я имею в виду такое ощущение себя писателем, которое никуда не денется, если даже никто и никогда в моей жизни больше не опубликует ни одной моей книги или текста.
Я знаю, что текст живет во мне, а он — знает меня. Он приходит ко мне всегда, когда я ношу в себе тугое напряжение мысли, и позволяет уловить себя. Он живет на кончиках моих пальцев, и когда я принимаюсь стучать по клавиатуре — дает разряды в сердце и легкие. Текст помог мне выжить, по крайней мере, морально. Текст сделал меня больше войны. То, что я писатель — это между мною и ним.
Наверное, тут сошлись два важных условия. Во-первых, большое количество практики выработало такой навык вербализации, который позволяет описать любой внутренний и внешний опыт. Во-вторых, внутренняя личностная зрелость позволяет быть открытой к очень разному, в том числе интенсивному и тяжелому опыту, что даёт невероятно богатый материал для обработки.
Наверное, дело не в том, что я осознала или почувствовала себя писательницей, а в том, что я стала зрелой личностью, которая умеет писать соответственно. И это удивительное ощущение баланса желания и возможностей, которого не было раньше в жизни. Может быть, можно сравнить со спортсменом, который достиг своей пиковой формы и готов к покорению новых высот, скоростей или весов.
Воображение уносится в миры идей, которые я хотела бы описать... В проплывающих мимо меня галереях слов и образов видны длинные ряды томов, которые летают каждый в своём пейзаже. Это задумки моих новых книг, которые я воспринимаю теперь не как достижение, не как вызов, не как необходимость социального утверждения (хотя этим всем они, конечно, тоже могут являться) — а только как способ жить. Или даже способ быть.
Это одна из лучших жизней, которые я знаю — ловить идеи и образы и позволять им воплотиться в знаках, которые могут быть доступны любому, кто захочет прочитать.
Ближайшее время я бы хотела посвятить исследованию своего писательского опыта. Я знаю, что только небольшая часть моей активной аудитории связаны с текстом (или хотят работать с ним). Но я думаю, что мои наблюдения будут полезны всем, кто хочет разобраться в себе, научиться говорить о себе (или даже с самим собой), углубить рефлексию и развить мышление. Скучно будет вряд ли.
Связана ли ваша жизнь с текстами и писательством и как именно?
Заканчиваю последний, уже технический этап редактуры своей будущей книги. Подтверждаю предыдущий свой текст об этом: я чувствую наконец, что моя психика стала больше, чем война. Я вмещаю её всю: настолько, насколько она мне доступна как цивильной волонтерке, — она стала частью моей личности. Изранив меня изнутри, сгнив вместе с частями меня самой, она наконец присмирела внутри меня и превратилась в новый внутренний орган. Война пыталась сделать меня проще и наломать на вермишель, но я стала только сложнее.
Впервые за полномасштабную войну приснился сон, в котором я не умираю под огненными бомбардирвками, а умею всё, что нужно уметь на этой моей внутренней войне, чтобы выжить и не сгореть.
Впервые за полтора года есть силы не только на то, чтобы поглощать реальность и процессить её в психике, а чтобы отойти и посмотреть на себя со стороны. Вижу какого-то нового человека вместо «старой себя» (это, конечно, не первый раз, ведь личностные кризисы — это мой любимый способ развиваться). И теперь мне нужно время, чтобы познакомиться с новым измерением себя, изучить его устройство и осмыслить, как оно было сконструировано.
Пожалуй, сейчас для меня самое важное открытие в том, что я — писательница, и я как будто стала ею именно на войне. Я имею в виду такое ощущение себя писателем, которое никуда не денется, если даже никто и никогда в моей жизни больше не опубликует ни одной моей книги или текста.
Я знаю, что текст живет во мне, а он — знает меня. Он приходит ко мне всегда, когда я ношу в себе тугое напряжение мысли, и позволяет уловить себя. Он живет на кончиках моих пальцев, и когда я принимаюсь стучать по клавиатуре — дает разряды в сердце и легкие. Текст помог мне выжить, по крайней мере, морально. Текст сделал меня больше войны. То, что я писатель — это между мною и ним.
Наверное, тут сошлись два важных условия. Во-первых, большое количество практики выработало такой навык вербализации, который позволяет описать любой внутренний и внешний опыт. Во-вторых, внутренняя личностная зрелость позволяет быть открытой к очень разному, в том числе интенсивному и тяжелому опыту, что даёт невероятно богатый материал для обработки.
Наверное, дело не в том, что я осознала или почувствовала себя писательницей, а в том, что я стала зрелой личностью, которая умеет писать соответственно. И это удивительное ощущение баланса желания и возможностей, которого не было раньше в жизни. Может быть, можно сравнить со спортсменом, который достиг своей пиковой формы и готов к покорению новых высот, скоростей или весов.
Воображение уносится в миры идей, которые я хотела бы описать... В проплывающих мимо меня галереях слов и образов видны длинные ряды томов, которые летают каждый в своём пейзаже. Это задумки моих новых книг, которые я воспринимаю теперь не как достижение, не как вызов, не как необходимость социального утверждения (хотя этим всем они, конечно, тоже могут являться) — а только как способ жить. Или даже способ быть.
Это одна из лучших жизней, которые я знаю — ловить идеи и образы и позволять им воплотиться в знаках, которые могут быть доступны любому, кто захочет прочитать.
Ближайшее время я бы хотела посвятить исследованию своего писательского опыта. Я знаю, что только небольшая часть моей активной аудитории связаны с текстом (или хотят работать с ним). Но я думаю, что мои наблюдения будут полезны всем, кто хочет разобраться в себе, научиться говорить о себе (или даже с самим собой), углубить рефлексию и развить мышление. Скучно будет вряд ли.
Связана ли ваша жизнь с текстами и писательством и как именно?
122 ракеты, ненависть и польза
Мой муж чутко спит, а я нет. Он легко переносит недосып, я — ужасно. Перед ним поэтому часто встает выбор: будить меня ночью самому (и тогда украсть у меня сон раньше) или ждать, когда взрывы будут уже близко (но тогда я неприятно проснуь от взрыва, да это и опаснее). Мы часто просыпаемся от взрывов, поэтому мой муж часто обдумывает этот выбор. Мы живем в Киеве.
Когда я вчера ложилась спать, он сказал: там шахеды начинают лететь, ты ложись, а я тебя разбужу, когда они будут близко. Я засыпала и слушала взрывы в своей голове: они часто появляются, когда я засыпаю в тишине, особенно когда тревога. Я не верю им, я знаю, что если будут настоящие взрывы — придет Жданов. О как легкомысленно и сладко тогда я сплю! Соскальзывая в сон, я думаю: если ты умрешь во сне — то даже не заметишь. Какой ужасный соблазн умереть во сне и больше ничего не бояться!
А утром начался массированный ракетный обстрел. Около 6 частов поднятые в воздух «тушки» (Ту-95МС) запустили с района Каспия около 90 ракет. Из курской области с бомбардирвщиков — 8 крылатых ракет. В то же время российские военные ударили по Харькову ракетами С-300 и выпустили из оккупированного Крыма С-400 и Искандер-М. А потом в воздух подняли и надоедающие нам истребители Миг-31К (они постоянно взлетают, отчего у нас здесь воздушная тревога, парализующая жизнедеятельность) — с них выстрелили пятью Кинджалами.
За ночь и утро россияне запустили по Украине 36 беспилотников-камикадзе и 122 ракеты. В основном целились в Днепр, Харьков, Киев, Львов, Одессу и Запорожье.
От массированной атаки пострадали не только военные объекты, но и жилые дома, инфраструктура, промышленность. Люди… Пока что известно, что россияне убили 29 человек и еще около 150 ранили. Завтра у нас траур.
Если вы хотите плакать и молиться или рвать и метать, писать злые слова и ядовитые пожелания смерти оккупантам — прошу вас ответить на эту атаку так: поддержите ППО и сбор моего друга Влада на тягачи для защищающей Киев системы Patriot! Это они защищают нас каждый раз, когда на нас летят ракеты.
PayPal: catherinestici@gmail.com
Сrypto: (TRC20) TU9LRhQVYCVacg8Uyw6zsuZnyP2iuSHkik
Monobanka: https://send.monobank.ua/jar/7zTCSqqJsL? (Apple/Google Pay — но елси они не работают, внизу станицы есть поле для ввода вашей карты вручную)
Подробности сбора
Система ППО Patriot, на которую молится вся страна, да и за её пределами, должна быть мобильной, чтобы не подвергаться атакам. Радар, командный пункт, фургоны с хозяйством и техникой военных нужно таскать через грязь по полям. Поэтому я очень хочу помочь нашим ППОшникам купить тягачи и кунги (фургоны с кузовом) для транспортировки техники и людей, которые обслуживают защищающий Киев Patriot.
Это сбор для тех самых людей, которые сбивают баллистические ракеты типа Калибра и Исканедра и работают в мобильных группах, отстреливая на Гепарде шахеды, долетающие до Киева. Люди, которые не дают мне погибнуть в своей кровати от обстрела России, да хранят их все возможные божества!
Цель сбора — 190.000$ на 4 кунга и 3 тягача (кунга 12м вместе с комплектующими 10.000$, тягача Man 50.000$).
Влад уже нашел 90.000$, так что перед нами стоит задача собрать еще 100.000$, чтобы использовать все технические возможности этого ППО защищать нас от терроризма российского режима.
Спасибо всем, кто не сдается!
Мой муж чутко спит, а я нет. Он легко переносит недосып, я — ужасно. Перед ним поэтому часто встает выбор: будить меня ночью самому (и тогда украсть у меня сон раньше) или ждать, когда взрывы будут уже близко (но тогда я неприятно проснуь от взрыва, да это и опаснее). Мы часто просыпаемся от взрывов, поэтому мой муж часто обдумывает этот выбор. Мы живем в Киеве.
Когда я вчера ложилась спать, он сказал: там шахеды начинают лететь, ты ложись, а я тебя разбужу, когда они будут близко. Я засыпала и слушала взрывы в своей голове: они часто появляются, когда я засыпаю в тишине, особенно когда тревога. Я не верю им, я знаю, что если будут настоящие взрывы — придет Жданов. О как легкомысленно и сладко тогда я сплю! Соскальзывая в сон, я думаю: если ты умрешь во сне — то даже не заметишь. Какой ужасный соблазн умереть во сне и больше ничего не бояться!
А утром начался массированный ракетный обстрел. Около 6 частов поднятые в воздух «тушки» (Ту-95МС) запустили с района Каспия около 90 ракет. Из курской области с бомбардирвщиков — 8 крылатых ракет. В то же время российские военные ударили по Харькову ракетами С-300 и выпустили из оккупированного Крыма С-400 и Искандер-М. А потом в воздух подняли и надоедающие нам истребители Миг-31К (они постоянно взлетают, отчего у нас здесь воздушная тревога, парализующая жизнедеятельность) — с них выстрелили пятью Кинджалами.
За ночь и утро россияне запустили по Украине 36 беспилотников-камикадзе и 122 ракеты. В основном целились в Днепр, Харьков, Киев, Львов, Одессу и Запорожье.
От массированной атаки пострадали не только военные объекты, но и жилые дома, инфраструктура, промышленность. Люди… Пока что известно, что россияне убили 29 человек и еще около 150 ранили. Завтра у нас траур.
Если вы хотите плакать и молиться или рвать и метать, писать злые слова и ядовитые пожелания смерти оккупантам — прошу вас ответить на эту атаку так: поддержите ППО и сбор моего друга Влада на тягачи для защищающей Киев системы Patriot! Это они защищают нас каждый раз, когда на нас летят ракеты.
PayPal: catherinestici@gmail.com
Сrypto: (TRC20) TU9LRhQVYCVacg8Uyw6zsuZnyP2iuSHkik
Monobanka: https://send.monobank.ua/jar/7zTCSqqJsL? (Apple/Google Pay — но елси они не работают, внизу станицы есть поле для ввода вашей карты вручную)
Подробности сбора
Система ППО Patriot, на которую молится вся страна, да и за её пределами, должна быть мобильной, чтобы не подвергаться атакам. Радар, командный пункт, фургоны с хозяйством и техникой военных нужно таскать через грязь по полям. Поэтому я очень хочу помочь нашим ППОшникам купить тягачи и кунги (фургоны с кузовом) для транспортировки техники и людей, которые обслуживают защищающий Киев Patriot.
Это сбор для тех самых людей, которые сбивают баллистические ракеты типа Калибра и Исканедра и работают в мобильных группах, отстреливая на Гепарде шахеды, долетающие до Киева. Люди, которые не дают мне погибнуть в своей кровати от обстрела России, да хранят их все возможные божества!
Цель сбора — 190.000$ на 4 кунга и 3 тягача (кунга 12м вместе с комплектующими 10.000$, тягача Man 50.000$).
Влад уже нашел 90.000$, так что перед нами стоит задача собрать еще 100.000$, чтобы использовать все технические возможности этого ППО защищать нас от терроризма российского режима.
Спасибо всем, кто не сдается!
У меня в инстаграме происходит восхитительный аттракцион: я отдаю печатный экземпляр своей книги Homo Mutabilis с именной подписью за самый большой благотворительный донат. Ставка выросла от 15$ до 600$. Найти смельчака, который готов отдать сумму ещё большую за такой подарок на добрые дела, трудно, но возможно. Так что: кто больше?
Подробности:
Печатный экземпляр моей первой книги Homo Mutabilis. Я купила его в Киеве месяц назад, но он оказался из старой московской партии, что несколько зрадовито, имейте в виду такой нюанс! Я подпишу его именным пожеланием на 2024 год. Кроме этой прелести книга необычна тем, что обложка и иллюстрации в книге авторские, то есть мои. Также из бонусов, кроме познавательного и душепопечительного текста, — мое фото на форзаце. Отправляю почтой, не отправляю в Россию.
Аукцион идет до завтра 31 декабря 18.00 по Киеву. Ставки делают в комментариях к инстаграм посту (либо если вы там не тусите, присылайте тут в комменты или в бот в моем профиле, я обновлю там).
Подробности:
Печатный экземпляр моей первой книги Homo Mutabilis. Я купила его в Киеве месяц назад, но он оказался из старой московской партии, что несколько зрадовито, имейте в виду такой нюанс! Я подпишу его именным пожеланием на 2024 год. Кроме этой прелести книга необычна тем, что обложка и иллюстрации в книге авторские, то есть мои. Также из бонусов, кроме познавательного и душепопечительного текста, — мое фото на форзаце. Отправляю почтой, не отправляю в Россию.
Аукцион идет до завтра 31 декабря 18.00 по Киеву. Ставки делают в комментариях к инстаграм посту (либо если вы там не тусите, присылайте тут в комменты или в бот в моем профиле, я обновлю там).
Военное ПТСР у подростков
У детей и подростков, которые живут или жили на охваченной войной территории, травмы могут быть не только на теле, но и в душе. Очевидно, что этот тяжелый опыт станет формирующим для их личности. Но как именно военная травма формирует личность и мироощущение подростка — и можем ли мы помочь молодым людям быть более устойчивыми?
Полный текст о проблеме психологической военной подростковой травмы со оговорками и ссылками на исследования сверстала в телеграфе под названием «”Что меня не убивает, делает меня сильнее”: что делает подростков устойчивыми к военным травмам».
Если коротко, есть 2 группы факторов: одни травматический опыт делают еще травматичнее, другие — снижают травматический эффект.
Усиливающие травму факторы:
😓чувствительная нервная система (с маленького возраста демонстрируют сильную физиологическую реакцию даже на слабый стресс)
😓травматический опыт в анамнезе
😓женский гендер (девочки чаще подвергаются насилию в детстве, биологические причины женской уязвимости не известны)
😓наличие ПТСР у родителя/опекуна
Такие факторы из прошлого необходимо учитывать, чтобы верно оценивать ресурс устойчивости каждого подростка. Тем из них, кто находятся в повышенной зоне риска, требуется большая безопасность, более длительная терапия, более предсказуемая среда и большая вовлеченность взрослых для того, чтобы справиться с травматическим опытом.
Факторы устойчивости:
💪наличие родителей, которые проводили время со своими подростками и поддерживали их в учебе,
💪стрессоустойчивость и адекватные копинг-стратегии опекунов,
💪ориентация на активное решения проблем,
💪социальная поддержка, в том числе сверстников (в том числе — регулярное посещение школы)
💪возможность интересного досуга,
💪позитивные религиозные нарративы: безопасные отношения с Богом, прощение и вера в то, что в жизни можно найти смысл (для секулярной культуры наиболее близкие к этим копинг-стратегиям идеи можно найти в экзистенциальной терапии и логотерапии)
💪значимая связь с сообществом и культурой (при условии, что культура выступает источником нравственности, достоинства, чести и чувства единства, а не источником конфликта, насилия, разобщенности)
💪ощущение контроля и чувство свободы действия (понимание травматического опыта как испытания и опыта, убеждение в собственной агентности),
💪видение возможности менять мир (виденье своей роли в послевоенном восстановлении, перспективы политической активности и реализации в образовании)
💪восстановление нормальности, то есть привычек и рутин довоенной повседневности.
В мозге подростка с ПТСР — сниженный объем вентромедиальной ПФК (регуляция эмоций и контроль внимания, в том числе оценка угрозы и торможение тревожности). И дорсолатеральная ПФК (планирование и контроль импульсов), показывает задержку развития по сравнению с подростками без травматического опыта.
Эти изменения могут быть не столько нарушением, сколько адаптацией мозга, который дольше сохраняет нейропластичность и более внимателен к угрозам, чтобы помочь подростку научиться лучше оценивать и взаимодействовать с угрозами в будущем. Это временно открытое «окно обучения» устойчивости. Возможно, благодаря этой фазе уникальной нейропластичности и содействию просвещенных взрослых некоторые подростки способны освоить инструменты посттравматического роста.
Видимо, на этом базируется эффект травма ориентированной когнитивно-поведенческой терапии (TF-CBT). Она как раз предполагает совместную работу и взрослых опекунов и подростков с развитием навыков, которые напоминают одновременно факторы устойчивости из списка выше.
Таким образом, я думаю, что при правильном сопровождении опекунов и специалистов подростки могут освоить курируемый посттравматический рост. Что в общем хорошая новость.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
У детей и подростков, которые живут или жили на охваченной войной территории, травмы могут быть не только на теле, но и в душе. Очевидно, что этот тяжелый опыт станет формирующим для их личности. Но как именно военная травма формирует личность и мироощущение подростка — и можем ли мы помочь молодым людям быть более устойчивыми?
Полный текст о проблеме психологической военной подростковой травмы со оговорками и ссылками на исследования сверстала в телеграфе под названием «”Что меня не убивает, делает меня сильнее”: что делает подростков устойчивыми к военным травмам».
Если коротко, есть 2 группы факторов: одни травматический опыт делают еще травматичнее, другие — снижают травматический эффект.
Усиливающие травму факторы:
😓чувствительная нервная система (с маленького возраста демонстрируют сильную физиологическую реакцию даже на слабый стресс)
😓травматический опыт в анамнезе
😓женский гендер (девочки чаще подвергаются насилию в детстве, биологические причины женской уязвимости не известны)
😓наличие ПТСР у родителя/опекуна
Такие факторы из прошлого необходимо учитывать, чтобы верно оценивать ресурс устойчивости каждого подростка. Тем из них, кто находятся в повышенной зоне риска, требуется большая безопасность, более длительная терапия, более предсказуемая среда и большая вовлеченность взрослых для того, чтобы справиться с травматическим опытом.
Факторы устойчивости:
💪наличие родителей, которые проводили время со своими подростками и поддерживали их в учебе,
💪стрессоустойчивость и адекватные копинг-стратегии опекунов,
💪ориентация на активное решения проблем,
💪социальная поддержка, в том числе сверстников (в том числе — регулярное посещение школы)
💪возможность интересного досуга,
💪позитивные религиозные нарративы: безопасные отношения с Богом, прощение и вера в то, что в жизни можно найти смысл (для секулярной культуры наиболее близкие к этим копинг-стратегиям идеи можно найти в экзистенциальной терапии и логотерапии)
💪значимая связь с сообществом и культурой (при условии, что культура выступает источником нравственности, достоинства, чести и чувства единства, а не источником конфликта, насилия, разобщенности)
💪ощущение контроля и чувство свободы действия (понимание травматического опыта как испытания и опыта, убеждение в собственной агентности),
💪видение возможности менять мир (виденье своей роли в послевоенном восстановлении, перспективы политической активности и реализации в образовании)
💪восстановление нормальности, то есть привычек и рутин довоенной повседневности.
В мозге подростка с ПТСР — сниженный объем вентромедиальной ПФК (регуляция эмоций и контроль внимания, в том числе оценка угрозы и торможение тревожности). И дорсолатеральная ПФК (планирование и контроль импульсов), показывает задержку развития по сравнению с подростками без травматического опыта.
Эти изменения могут быть не столько нарушением, сколько адаптацией мозга, который дольше сохраняет нейропластичность и более внимателен к угрозам, чтобы помочь подростку научиться лучше оценивать и взаимодействовать с угрозами в будущем. Это временно открытое «окно обучения» устойчивости. Возможно, благодаря этой фазе уникальной нейропластичности и содействию просвещенных взрослых некоторые подростки способны освоить инструменты посттравматического роста.
Видимо, на этом базируется эффект травма ориентированной когнитивно-поведенческой терапии (TF-CBT). Она как раз предполагает совместную работу и взрослых опекунов и подростков с развитием навыков, которые напоминают одновременно факторы устойчивости из списка выше.
Таким образом, я думаю, что при правильном сопровождении опекунов и специалистов подростки могут освоить курируемый посттравматический рост. Что в общем хорошая новость.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Telegraph
«Что меня не убивает, делает меня сильнее»: что делает подростков устойчивыми к военным травмам
Полномасштабное вторжение России в Украину — крупнейшая война в Европе, беспрецедентная по объему и частоте травмирующих событий, которые распространяются далеко за прифронтовые зоны. Она представляет собой непосредственную и растущую угрозу жизни и благополучию…
Писательница Ч.1
Всё началось в октябре. Новые витки мировой войны ударили мне по голове, я упала на пол и закатилась под стол. Под столом было тихо и темно. Между стеной и столом была щель, в неё проникал свет. Я втащила туда книгу и стала читать, чтобы забыть о том, где я, кто я и какой идёт год. Ощущение собственного малодушия пыталось прокрасться под стол, но места для троих там уже не было: второе место занимала кошка, долго и удивленно пялившаяся в книгу сбоку.
Под столом я читала «Царівну» Ольги Кобилянської. Это повесть 1896 года в жанре дневника украинской ранней феминистки из Буковины. Главная героиня и авторский голос повести — бесправная бедная сирота, нелюбимая приживалка в доме своего дяди, которая мечтает об образовании, работе и женской эмансипации, а в свободное от домашней работы время пытается писать и читает философию, за что подвергается насмешкам и угрозам в семье.
Начинаясь как история Золушки, «Царівна» было раскручивает сюжет с принцем, но героиня ставит на первое место мечты и работу и, несмотря на томление сердца и бабочек в животе, оглядывает «принца» с лекалом ницшеанства в руке. В её диалогах с ним — больше разговоров о предназначении человека и устройстве общества, а в её монологах-размышлениях — манифестации своего «я» и идей по работе над своей личностью. И всё стратегически, а не чтобы понравиться очередному «принцу». В общем, спойлеров делать не буду, вдруг будете читать.
Я читала с выпученными глазами. В размышлениях авторки о себе, своем призвании, борьбе за уважение к себе, за самостоятельность как в обществе, так и в отношениях, я узнавала себя в юности. В диалогах с её «принцем», который не понимал, какого черта ей ещё надо в жизни, если он предлагает ей себя?! — разговоры из своего прошлого с другими «принцами». Главная эмоция от прочтения кроме узнавания — удивление: ну зачем мы не читали ничего подобного в школе?
На ум мне приходила рифмой «Ася» Тургенева 1857 года. Кстати, прочитала потом, что Кобилянська обожала Тургенева, так что ассоциация не случайна. Тургенев здорово живопишет природу, и я допускаю, что отдельная линия интимных и почти психоделических отношений главной героини «Царівни» вдохновлены и его текстами тоже. Но лично я его текст в школе ненавидела. Он вызывал у меня возмущение и даже какую-то оскорбленность непонятного генеза.
Я читала «Асю» несколько раз и пыталась проникнуться, но меня от неё смутно мутило. Только в 34 года после прочтения повести Кобилянської, я сформулировала, почему. Героиня Ася, имя которой вынесено в заглавие, не имеет собственного голоса у Тургенева: о ней и за нее говорит ее брат и неудавшийся любовник, от лица которого описаны события. При том, что её судьба интереснее их обоих вместе взятых.
Она подросток, внебрачная дочь барина, сначала росшая как дитё прислуги, а потом взятая в дом и сделанная барышней, потому с сильным кризисом идентичности, с претензиями к социальному устройству, бунтарка и одиночка с творческим и эмансипированным характером, которая не хочет (и может быть и не сможет) вписываться в каноны света и тд. Но её описывают и объясняют мужчина, который видит её в первый раз в жизни и едва за всю повесть вообще с ней хоть раз поговорил, и брат, который стал опекуном в ее 13 лет, сразу отдал на несколько лет в пансион, а теперь забрал и поехал в путешествие в Европу (то есть офигеть какой знаток ее души).
Мне нравилась Ася и мне хотелось послушать её без этих двоих, желательно в форме дневника или собственных размышлений, или хотя бы в разговоре с доверенной подругой. Но мы не узнаём, что она сама думала — только читаем, как на нее пускает слюни главный герой и его скучнейшую маячню о том, вступать с ней в отношения или нет.
[🔽]
Всё началось в октябре. Новые витки мировой войны ударили мне по голове, я упала на пол и закатилась под стол. Под столом было тихо и темно. Между стеной и столом была щель, в неё проникал свет. Я втащила туда книгу и стала читать, чтобы забыть о том, где я, кто я и какой идёт год. Ощущение собственного малодушия пыталось прокрасться под стол, но места для троих там уже не было: второе место занимала кошка, долго и удивленно пялившаяся в книгу сбоку.
Под столом я читала «Царівну» Ольги Кобилянської. Это повесть 1896 года в жанре дневника украинской ранней феминистки из Буковины. Главная героиня и авторский голос повести — бесправная бедная сирота, нелюбимая приживалка в доме своего дяди, которая мечтает об образовании, работе и женской эмансипации, а в свободное от домашней работы время пытается писать и читает философию, за что подвергается насмешкам и угрозам в семье.
Начинаясь как история Золушки, «Царівна» было раскручивает сюжет с принцем, но героиня ставит на первое место мечты и работу и, несмотря на томление сердца и бабочек в животе, оглядывает «принца» с лекалом ницшеанства в руке. В её диалогах с ним — больше разговоров о предназначении человека и устройстве общества, а в её монологах-размышлениях — манифестации своего «я» и идей по работе над своей личностью. И всё стратегически, а не чтобы понравиться очередному «принцу». В общем, спойлеров делать не буду, вдруг будете читать.
Я читала с выпученными глазами. В размышлениях авторки о себе, своем призвании, борьбе за уважение к себе, за самостоятельность как в обществе, так и в отношениях, я узнавала себя в юности. В диалогах с её «принцем», который не понимал, какого черта ей ещё надо в жизни, если он предлагает ей себя?! — разговоры из своего прошлого с другими «принцами». Главная эмоция от прочтения кроме узнавания — удивление: ну зачем мы не читали ничего подобного в школе?
На ум мне приходила рифмой «Ася» Тургенева 1857 года. Кстати, прочитала потом, что Кобилянська обожала Тургенева, так что ассоциация не случайна. Тургенев здорово живопишет природу, и я допускаю, что отдельная линия интимных и почти психоделических отношений главной героини «Царівни» вдохновлены и его текстами тоже. Но лично я его текст в школе ненавидела. Он вызывал у меня возмущение и даже какую-то оскорбленность непонятного генеза.
Я читала «Асю» несколько раз и пыталась проникнуться, но меня от неё смутно мутило. Только в 34 года после прочтения повести Кобилянської, я сформулировала, почему. Героиня Ася, имя которой вынесено в заглавие, не имеет собственного голоса у Тургенева: о ней и за нее говорит ее брат и неудавшийся любовник, от лица которого описаны события. При том, что её судьба интереснее их обоих вместе взятых.
Она подросток, внебрачная дочь барина, сначала росшая как дитё прислуги, а потом взятая в дом и сделанная барышней, потому с сильным кризисом идентичности, с претензиями к социальному устройству, бунтарка и одиночка с творческим и эмансипированным характером, которая не хочет (и может быть и не сможет) вписываться в каноны света и тд. Но её описывают и объясняют мужчина, который видит её в первый раз в жизни и едва за всю повесть вообще с ней хоть раз поговорил, и брат, который стал опекуном в ее 13 лет, сразу отдал на несколько лет в пансион, а теперь забрал и поехал в путешествие в Европу (то есть офигеть какой знаток ее души).
Мне нравилась Ася и мне хотелось послушать её без этих двоих, желательно в форме дневника или собственных размышлений, или хотя бы в разговоре с доверенной подругой. Но мы не узнаём, что она сама думала — только читаем, как на нее пускает слюни главный герой и его скучнейшую маячню о том, вступать с ней в отношения или нет.
[🔽]
Писательница Ч.2
Между мною и Асею стояла стена из взгляда героя и автора. Может быть, Ася тоже хотела стать писательницей — но Тургенев не дал ей слова и рассказал только про её блестящие глаза и дрожащий нежный стан. «Царівна» вызвала во мне эффект обратный: как будто меня наконец впустили посмотреть на женского персонажа через двери авторки и героини, а не глазами автора и героя.
В детстве я очень любила читать много и разное, но одно смутное ощущение я помню: что меня в литературе как-то нет, нет моих проблем и мыслей. Я при этом жила во многом чтением, поэтому старалась говорить о себе в мужском роде (как почти все мои книги) и апроприировать описанный в них опыт, но что-то не вполне работало. Первый раз я осознала всё это это когда уже во взрослом возрасте читала книгу о философии сознания какого-то европейского автора, и там по умолчанию в тексте был использован женский род (вместо «обычно человек считает, что он…» — «usually a person considers herself…» и тд): это было так неожиданно, как будто мир расширился и в нем стало хватать места для тебя, как будто той стороне твоей личности, которая имеет женский гендер, досталось жилье в доме текста и не надо ютиться в коробке под мостом. После «Царівни» этот эффект усилился во много раз: я как будто вернулась в прошлое и дала своей детской личности периода прочтения «Аси» взаимодействие с другой литературой, в которой есть место моему опыту и оптике.
Лейтмотивом у Кобилянської — борьба героини за право писать, за собственный голос, за возможность быть признанной обществом как писательница и за то, чтобы осмыслять реальность на уровне, соответствующему современной ей мировой философии. Эта тема заставила меня взглянуть по-новому на свой профессиональный путь, который я никогда не осмысляла как такую же борьбу.
Кобилянська писала «Царівну» о становлении юной писательницы в тридцать лет, а я просто никогда раньше не оглядывалась назад, чтобы найти там какое-то становление. Однако если бы мне нужно было описать свою философию, которая сложилась у меня с самых малых лет, я бы привела цитату именно из этой повести:
Мати таку свободу, щоби бути собі ціллю!
Передусім бути собі ціллю, для власного духа працювати, як бджола; збагачувати його, збільшати, довести до того, щоб став сяючим, прегарним, хвилюючим, зоріючим у тисячних красках!
Передусім бути собі ціллю й обробляти самого себе, з дня на день, з року до року. […]
Боротись за щось найвище, сягаюче далеко поза буденне щастя...
Такий мій ідеал.
Свобідний чоловік із розумом — це мій ідеал.
(Иметь такую свободу, чтобы быть самой себе целью! Прежде всего быть себе целью, для собственного духа работать, как пчела; обогащать его, растить, довести до того, чтобы стал сияющим, прекрасным, волнующим, мерцающим звездами в тысяче красок! Прежде всего быть себе целью и обрабатывать самого себя каждый день, из года в год. […] Бороться за что-то самое высокое, уходящее далеко за обыденное счастье... Таков мой идеал. Свободный человек с разумом – это мой идеал.)
Специально погуглила российскую школьную программу по литературе: в XIX веке 30 авторов и ни одной женщины (а ещё у нас была только русская литература и никакой зарубежной). Мне, конечно, очень интересно, как иначе сложилась бы моя жизнь, если бы я в 13-17 лет прочитала бы столько авторок.
Но сложилось все именно так, в неосознанной борьбе, на которую меня заставила оглянуться и отрефлексировать её Ольга Кобильнська. Спасибо ей за этот поштовх.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Между мною и Асею стояла стена из взгляда героя и автора. Может быть, Ася тоже хотела стать писательницей — но Тургенев не дал ей слова и рассказал только про её блестящие глаза и дрожащий нежный стан. «Царівна» вызвала во мне эффект обратный: как будто меня наконец впустили посмотреть на женского персонажа через двери авторки и героини, а не глазами автора и героя.
В детстве я очень любила читать много и разное, но одно смутное ощущение я помню: что меня в литературе как-то нет, нет моих проблем и мыслей. Я при этом жила во многом чтением, поэтому старалась говорить о себе в мужском роде (как почти все мои книги) и апроприировать описанный в них опыт, но что-то не вполне работало. Первый раз я осознала всё это это когда уже во взрослом возрасте читала книгу о философии сознания какого-то европейского автора, и там по умолчанию в тексте был использован женский род (вместо «обычно человек считает, что он…» — «usually a person considers herself…» и тд): это было так неожиданно, как будто мир расширился и в нем стало хватать места для тебя, как будто той стороне твоей личности, которая имеет женский гендер, досталось жилье в доме текста и не надо ютиться в коробке под мостом. После «Царівни» этот эффект усилился во много раз: я как будто вернулась в прошлое и дала своей детской личности периода прочтения «Аси» взаимодействие с другой литературой, в которой есть место моему опыту и оптике.
Лейтмотивом у Кобилянської — борьба героини за право писать, за собственный голос, за возможность быть признанной обществом как писательница и за то, чтобы осмыслять реальность на уровне, соответствующему современной ей мировой философии. Эта тема заставила меня взглянуть по-новому на свой профессиональный путь, который я никогда не осмысляла как такую же борьбу.
Кобилянська писала «Царівну» о становлении юной писательницы в тридцать лет, а я просто никогда раньше не оглядывалась назад, чтобы найти там какое-то становление. Однако если бы мне нужно было описать свою философию, которая сложилась у меня с самых малых лет, я бы привела цитату именно из этой повести:
Мати таку свободу, щоби бути собі ціллю!
Передусім бути собі ціллю, для власного духа працювати, як бджола; збагачувати його, збільшати, довести до того, щоб став сяючим, прегарним, хвилюючим, зоріючим у тисячних красках!
Передусім бути собі ціллю й обробляти самого себе, з дня на день, з року до року. […]
Боротись за щось найвище, сягаюче далеко поза буденне щастя...
Такий мій ідеал.
Свобідний чоловік із розумом — це мій ідеал.
(Иметь такую свободу, чтобы быть самой себе целью! Прежде всего быть себе целью, для собственного духа работать, как пчела; обогащать его, растить, довести до того, чтобы стал сияющим, прекрасным, волнующим, мерцающим звездами в тысяче красок! Прежде всего быть себе целью и обрабатывать самого себя каждый день, из года в год. […] Бороться за что-то самое высокое, уходящее далеко за обыденное счастье... Таков мой идеал. Свободный человек с разумом – это мой идеал.)
Специально погуглила российскую школьную программу по литературе: в XIX веке 30 авторов и ни одной женщины (а ещё у нас была только русская литература и никакой зарубежной). Мне, конечно, очень интересно, как иначе сложилась бы моя жизнь, если бы я в 13-17 лет прочитала бы столько авторок.
Но сложилось все именно так, в неосознанной борьбе, на которую меня заставила оглянуться и отрефлексировать её Ольга Кобильнська. Спасибо ей за этот поштовх.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Зачем я пишу?
Я никогда не хотела быть писателем. У меня в семье авторам русской и советской литературы поклонялись, читали и пересказывали их биографии, пытались разными способами исследовать и разгадать их таланты. Мне же все эти писатели и поэты в детстве казались по большей части иррациональными, неразумными и часто не очень приятными дядьками — конечно захочешь тут быть писателем! Кроме того, были они в основном как будто какими-то несчастными. Не было похоже, что писательство их — это какая-то работа или профессия. Скорее что-то вроде болезни, которую потом прискипливо исследуют доктора.
Я никогда не хотела быть писателем. Несмотря на это, я писала с детства.
Письмо не было целью, это был просто способ подумать и поговорить с самой собой, когда говорить не с кем. Родители многих детей 90-х работали с утра до вечера: мы (и я в том числе) много проводили в одиночестве и тишине, слоняясь по двору и задумчиво пиная камень; ковыряя лужу палкой; сидя под креслом и наматывая на пальцы нитку из клубка. В моём детстве было очень много тишины, в которой есть время рассмотреть каждую танцующую в луче солнечного света пылинку и подумать о ее истории. Сначала я рисовала то, что думаю, а к 10 начала писать дневники.
Внезапно летом 2000 года, когда мне исполнилось 11 лет, я вдруг увидела, что солнце светит не так, как раньше: в нем кроме тепла и жизни есть и какая-то темно-зеленая тоска. Необъяснимая горечь накрыла меня. Да, в 11 лет у меня появилась грудь, месячные и первые философские записи в дневниках: о смерти и времени, о глупости человечества, о сверхчеловеческих чаяниях итд. Половое созревание сделало меня философом — частая история, кстати, связанная со стадиальным развитием мозга. Я писала в дневник, чтобы не взорваться от переполняющих меня переживаний. Переживала я по большей части именно абстрактные понятия, захлебываясь от восторга, ужаса и озарений от чтения философского словаря и энциклопедий. Письмо помогало контейнировать эмоции (эту функцию оно исполняет и до сих пор).
Тогда же оказалось, что письмо — социальный инструмент, который позволяет перепрыгнуть годы нудного детского бытия и сразу оказаться среди взрослых материй. У меня появился интернет, а вместе с ним — возможность общаться, делиться идеями и спорить со взрослыми людьми. В 2000-е в интернете было не очень много 11 летних детей, кроме того, писать на форумах было делом маргинальным, привычкой в основном умников и ботанов. Письмо дало мне власть изменить свою идентичность: мне было уже не 11, а 15-20, к моим мыслям относились серьезно, а словари на коленях помогали выигрывать споры.
Две этих функции — эмоциональная и коммуникативная — объединились, когда в 2004 году у меня появился блог. Я стала писать то, что раньше было предметом моих личных дневниковых рефлексий, публично. Отклик был поразительный. Во-первых, выписанные вовне чувства переставали разрывать изнутри, сглаженные ощущении разделенности мучительной экзистенции со случайным прохожим. Во-вторых, случайные прохожие часто оказывались интересными талантливыми людьми и превращались из прохожих в знакомых и друзей. (Благодаря блогу я и приехала в Киев первый раз в 2007 году, но это совсем другая история.)
Для меня важно отметить, что две этих черты были со мной задолго до того, как я стала учиться писать профессионально. Эмоциональность и воображаемый интимный диалог с читателем — на самом деле даже не черты, а первоочередные причины моего письма. Думаю, это важно помнить, осмысляя свой писательский путь и метод.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Я никогда не хотела быть писателем. У меня в семье авторам русской и советской литературы поклонялись, читали и пересказывали их биографии, пытались разными способами исследовать и разгадать их таланты. Мне же все эти писатели и поэты в детстве казались по большей части иррациональными, неразумными и часто не очень приятными дядьками — конечно захочешь тут быть писателем! Кроме того, были они в основном как будто какими-то несчастными. Не было похоже, что писательство их — это какая-то работа или профессия. Скорее что-то вроде болезни, которую потом прискипливо исследуют доктора.
Я никогда не хотела быть писателем. Несмотря на это, я писала с детства.
Письмо не было целью, это был просто способ подумать и поговорить с самой собой, когда говорить не с кем. Родители многих детей 90-х работали с утра до вечера: мы (и я в том числе) много проводили в одиночестве и тишине, слоняясь по двору и задумчиво пиная камень; ковыряя лужу палкой; сидя под креслом и наматывая на пальцы нитку из клубка. В моём детстве было очень много тишины, в которой есть время рассмотреть каждую танцующую в луче солнечного света пылинку и подумать о ее истории. Сначала я рисовала то, что думаю, а к 10 начала писать дневники.
Внезапно летом 2000 года, когда мне исполнилось 11 лет, я вдруг увидела, что солнце светит не так, как раньше: в нем кроме тепла и жизни есть и какая-то темно-зеленая тоска. Необъяснимая горечь накрыла меня. Да, в 11 лет у меня появилась грудь, месячные и первые философские записи в дневниках: о смерти и времени, о глупости человечества, о сверхчеловеческих чаяниях итд. Половое созревание сделало меня философом — частая история, кстати, связанная со стадиальным развитием мозга. Я писала в дневник, чтобы не взорваться от переполняющих меня переживаний. Переживала я по большей части именно абстрактные понятия, захлебываясь от восторга, ужаса и озарений от чтения философского словаря и энциклопедий. Письмо помогало контейнировать эмоции (эту функцию оно исполняет и до сих пор).
Тогда же оказалось, что письмо — социальный инструмент, который позволяет перепрыгнуть годы нудного детского бытия и сразу оказаться среди взрослых материй. У меня появился интернет, а вместе с ним — возможность общаться, делиться идеями и спорить со взрослыми людьми. В 2000-е в интернете было не очень много 11 летних детей, кроме того, писать на форумах было делом маргинальным, привычкой в основном умников и ботанов. Письмо дало мне власть изменить свою идентичность: мне было уже не 11, а 15-20, к моим мыслям относились серьезно, а словари на коленях помогали выигрывать споры.
Две этих функции — эмоциональная и коммуникативная — объединились, когда в 2004 году у меня появился блог. Я стала писать то, что раньше было предметом моих личных дневниковых рефлексий, публично. Отклик был поразительный. Во-первых, выписанные вовне чувства переставали разрывать изнутри, сглаженные ощущении разделенности мучительной экзистенции со случайным прохожим. Во-вторых, случайные прохожие часто оказывались интересными талантливыми людьми и превращались из прохожих в знакомых и друзей. (Благодаря блогу я и приехала в Киев первый раз в 2007 году, но это совсем другая история.)
Для меня важно отметить, что две этих черты были со мной задолго до того, как я стала учиться писать профессионально. Эмоциональность и воображаемый интимный диалог с читателем — на самом деле даже не черты, а первоочередные причины моего письма. Думаю, это важно помнить, осмысляя свой писательский путь и метод.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Как я училась писать Ч.1
Я начала учиться писать профессионально в 21 год, спустя 10 лет постоянной писанины в дневники, блог, самодеятельные журналы. Поступила в 2010 году на искусствоведа и исследователя кино. После 10 лет плавания в субъективных текстовых переживаниях, привыкнув писать почти что исключительно поэзией в прозе, я столкнулась с объективностью, — то есть с читателем и его потребностями. Мои мысли оказывались слишком сложными, язык — слишком тяжелым (он так и никогда не избавился полностью от этой черты, так что иногда мне кажется, что я пишу молотком).
Я впервые узнала о необходимости тщательной редактуры с учетом читателя, для которого я (оказывается!) пишу. Я приходила в восторг, когда строжайшие преподы возвращали мне мои тексты, исчирканные замечаниями (именно таким дотошным редактором я впоследствии и стала) — каждое слово имело для них значение и могло быть подобрано точнее! На старших курсах я помогала писать и редактировать уже и другим студентам, обнаружив в себе интерес к раскрытию мысли других людей без попыток манифестировать собственное виденье.
Искусство отлично подходило для того, чтобы продолжать мой прежний писательский путь: нужно было смотреть, прислушиваться к ощущениям и расписывать субъективные воздействия произведений на себя как на зрителя — а потом аргументировать, как философ.
Искусствоведение научило меня разбираться в хаосе своих впечатлений и понимать, что все они не случайны, а сконструированы художниками. Как наше движение по улице или зданию не случайно и сконструировано архитекторами среды. Я научилась видеть мир как текст, полный зашифрованных посланий на языке живописи, архитектуры, скульптуры, театра, кино, монтажа, звуков… Научилось преобразовывать этот язык в слова, объясняя людям, что и почему они чувствуют в контакте с тем или иным произведением. Этот подход я забрала в мир за пределами искусства.
От моего искусствоведческого периода я взяла страсть к внимательной аналитике и дешифровке символических потоков разных уровней, к параллелям, цитатам и случайным рифмам. Но главное — научилась видеть писателя как тонкий сейсмограф, расшифровывающий символические послания своего времени.
Больше всего меня тогда стало интересовать, что делает произведение с читателем/зрителем. Я писала работы о технических приёмах советских агиток 1920-30х годов, об устройстве немецкой, о конструировании образа американской демократии в медиа времен «Нового курса» Рузвельдта, о советской и американской военной пропаганды времен Второй Мировой войны, о суггестивном влиянии актерской игры на крупном плане в кино… всё это в итоге привело меня по другую сторону произведения, к исследованию зрителя/читателя.
К концу обучения я начинаю интересоваться когнитивистикой, психологией восприятия и мозгом и впервые обретаю не художественный, а исследовательский смысл написания текстов.
В таком виде я попадаю в журналистику в 26 лет.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Я начала учиться писать профессионально в 21 год, спустя 10 лет постоянной писанины в дневники, блог, самодеятельные журналы. Поступила в 2010 году на искусствоведа и исследователя кино. После 10 лет плавания в субъективных текстовых переживаниях, привыкнув писать почти что исключительно поэзией в прозе, я столкнулась с объективностью, — то есть с читателем и его потребностями. Мои мысли оказывались слишком сложными, язык — слишком тяжелым (он так и никогда не избавился полностью от этой черты, так что иногда мне кажется, что я пишу молотком).
Я впервые узнала о необходимости тщательной редактуры с учетом читателя, для которого я (оказывается!) пишу. Я приходила в восторг, когда строжайшие преподы возвращали мне мои тексты, исчирканные замечаниями (именно таким дотошным редактором я впоследствии и стала) — каждое слово имело для них значение и могло быть подобрано точнее! На старших курсах я помогала писать и редактировать уже и другим студентам, обнаружив в себе интерес к раскрытию мысли других людей без попыток манифестировать собственное виденье.
Искусство отлично подходило для того, чтобы продолжать мой прежний писательский путь: нужно было смотреть, прислушиваться к ощущениям и расписывать субъективные воздействия произведений на себя как на зрителя — а потом аргументировать, как философ.
Искусствоведение научило меня разбираться в хаосе своих впечатлений и понимать, что все они не случайны, а сконструированы художниками. Как наше движение по улице или зданию не случайно и сконструировано архитекторами среды. Я научилась видеть мир как текст, полный зашифрованных посланий на языке живописи, архитектуры, скульптуры, театра, кино, монтажа, звуков… Научилось преобразовывать этот язык в слова, объясняя людям, что и почему они чувствуют в контакте с тем или иным произведением. Этот подход я забрала в мир за пределами искусства.
От моего искусствоведческого периода я взяла страсть к внимательной аналитике и дешифровке символических потоков разных уровней, к параллелям, цитатам и случайным рифмам. Но главное — научилась видеть писателя как тонкий сейсмограф, расшифровывающий символические послания своего времени.
Больше всего меня тогда стало интересовать, что делает произведение с читателем/зрителем. Я писала работы о технических приёмах советских агиток 1920-30х годов, об устройстве немецкой, о конструировании образа американской демократии в медиа времен «Нового курса» Рузвельдта, о советской и американской военной пропаганды времен Второй Мировой войны, о суггестивном влиянии актерской игры на крупном плане в кино… всё это в итоге привело меня по другую сторону произведения, к исследованию зрителя/читателя.
К концу обучения я начинаю интересоваться когнитивистикой, психологией восприятия и мозгом и впервые обретаю не художественный, а исследовательский смысл написания текстов.
В таком виде я попадаю в журналистику в 26 лет.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Как я училась писать Ч.2
Следующей ступенью моего обучения письму стала работа в журналистике, причем сразу автором, редактором, верстальщиком и иллюстратором (так часто бывает, когда делаешь что-то своё). В этот период я написала «по профессии» столько кинорецензий, что до сих пор со скрипом соглашаюсь посмотреть кино.
Но главное на этой ступени для меня был опыт редактуры, при чем на самом дне пищевой писательской цепочки — там, где сначала не было денег на гонорары, а потом было, но мало. Для авторов это означает низкий порог входа, а для редактора — адскую работу по поиску в куче букв из-под пальцев студентов, аматоров, графоманов хоть какого-то смысла. Я тогда еще не знала, что моя работа тяжелая: мне просто нравилось создавать из хаоса порядок и структуру. Кроме того, чем заняться еще, было непонятно.
В процессе редактуры текстов, которые часто казались на первый взгляд безнадежными, я открыла новое увлечение: оценку писательского потенциала, подбор индивидуальных методов обучения и помощь в выкукливании новых авторов. Иногда это были совсем молодые люди без опыта, иногда — взрослые и умные, но никогда не умевшие писать, иногда — прекрасно писавшие, но не видевшие в себе Автора со своими интересами, экспертной областью и стилем. Какие-то из моих бывших подопечных потом реализовали себя в писательской профессии, какие-то канули в неизвестность или просто выбрали другой путь. Когда-то с этого будет начинаться история моего преподавательского пути, но сейчас не об этом.
Я проработала редактором 7 лет подряд и в изданиях, и на отдельных проектах и в качестве «репетитора для взрослых». Опыт редактуры дал мне фигуру «внутреннего редактора» примерно как психотерапия должна давать фигуру «внутреннего психотерапевта». Это такая менеджерская субличность, о которой мечтают многие творческие люди: они ограничивает и направляет, помогает смотреть на свою работу более объективно и безжалостно, больше думать о том, как текст работает, а не каково его писать.
Так вот, года через 2 после начала работы в журналистике необходимость писать тексты о кино начала вызывать уже почти суицидальные мысли, и я решилась дать шанс своему увлечению психологией и нейробиологией. Первые мои тексты на эту тему были невнятные, стало ясно, что для смены экспертной темы хорошо бы кхекхе стать в ней тоже экспертом. Я начала усиленное самообразование. А еще через год-два начала публиковать тексты, по которым меня уже стали знать как научную журналистку в области нейропсихологии (в промежуточный момент смены авторской экспертизы меня больше кормила моя иллюстраторская работа, но это тоже отдельная история профессии в моей жизни).
Так в 28 лет я открыла для себя путь журналистской специализации и решила выбрать более узкую колею популяризатора нейронауки. Через 2 года это приведет к идее написать научпоп книгу и к новой ступени писательского пути.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Следующей ступенью моего обучения письму стала работа в журналистике, причем сразу автором, редактором, верстальщиком и иллюстратором (так часто бывает, когда делаешь что-то своё). В этот период я написала «по профессии» столько кинорецензий, что до сих пор со скрипом соглашаюсь посмотреть кино.
Но главное на этой ступени для меня был опыт редактуры, при чем на самом дне пищевой писательской цепочки — там, где сначала не было денег на гонорары, а потом было, но мало. Для авторов это означает низкий порог входа, а для редактора — адскую работу по поиску в куче букв из-под пальцев студентов, аматоров, графоманов хоть какого-то смысла. Я тогда еще не знала, что моя работа тяжелая: мне просто нравилось создавать из хаоса порядок и структуру. Кроме того, чем заняться еще, было непонятно.
В процессе редактуры текстов, которые часто казались на первый взгляд безнадежными, я открыла новое увлечение: оценку писательского потенциала, подбор индивидуальных методов обучения и помощь в выкукливании новых авторов. Иногда это были совсем молодые люди без опыта, иногда — взрослые и умные, но никогда не умевшие писать, иногда — прекрасно писавшие, но не видевшие в себе Автора со своими интересами, экспертной областью и стилем. Какие-то из моих бывших подопечных потом реализовали себя в писательской профессии, какие-то канули в неизвестность или просто выбрали другой путь. Когда-то с этого будет начинаться история моего преподавательского пути, но сейчас не об этом.
Я проработала редактором 7 лет подряд и в изданиях, и на отдельных проектах и в качестве «репетитора для взрослых». Опыт редактуры дал мне фигуру «внутреннего редактора» примерно как психотерапия должна давать фигуру «внутреннего психотерапевта». Это такая менеджерская субличность, о которой мечтают многие творческие люди: они ограничивает и направляет, помогает смотреть на свою работу более объективно и безжалостно, больше думать о том, как текст работает, а не каково его писать.
Так вот, года через 2 после начала работы в журналистике необходимость писать тексты о кино начала вызывать уже почти суицидальные мысли, и я решилась дать шанс своему увлечению психологией и нейробиологией. Первые мои тексты на эту тему были невнятные, стало ясно, что для смены экспертной темы хорошо бы кхекхе стать в ней тоже экспертом. Я начала усиленное самообразование. А еще через год-два начала публиковать тексты, по которым меня уже стали знать как научную журналистку в области нейропсихологии (в промежуточный момент смены авторской экспертизы меня больше кормила моя иллюстраторская работа, но это тоже отдельная история профессии в моей жизни).
Так в 28 лет я открыла для себя путь журналистской специализации и решила выбрать более узкую колею популяризатора нейронауки. Через 2 года это приведет к идее написать научпоп книгу и к новой ступени писательского пути.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Как я училась писать Ч.3
Язык науки стал третьим символическим языком (после языка искусства и языка религий и философии), на котором я стала учиться думать и писать.
На этом этапе произошли новые важные изменения. Моя внимательность к словам и цифрам опять возросла. В редактуре я всё больше предпочитала работу со специалистами не-журналистами вместо журналистов широкого профиля: мне было проще научить первых писать, чем заставить вторых разбираться в чем-то глубоко (хотя бывали и замечательные исключения, когда журналисты выбирали путь экспертности). А цель просвещения (писать для других) обогнала прежнюю цель самовыражения (писать для себя).
Многие мои тексты быстро становились популярными. Возможно, как раз потому, что наука была для меня инструментом обращения к потребностям читателя, а не красивой головоломкой-в-себе. Я, конечно, учила азы молекулярных процессов, они мудры и занимательны, но сами по себе были не так интересны, как попытка ответить на вопросы, которыми озадачены многие люди в своей каждодневной жизни. На волне этой популярности появилось предложение написать книгу — над идеей которой я как раз и думала.
Мне было 30, это был сложный период — один из тех, через которые я пробиралась через сверхчеловеческие усилия. Как раз тогда моя близкая подруга погибла, на фоне своих переживаний я получила серьезную травму и ходила с костылем, мне предстояла длительная и требующая больших усилий спортивная реабилитация. Кроме того, чтобы написать книгу, мне нужно было работать над ней во вторую смену после работы (я часто шучу, что погибла бы прямо за столом, если бы муж не кормил бы меня настойчиво котлетами по расписанию и не гнал бы тапком спать).
Первая книга была hell of a learning! В первую очередь, крупный объём хорош тем, что можно свободно играть с композицией и структурой. Ну и, конечно, в книге можно выразить более сложную и противоречивую мысль, чем в статье, в которой всё неизменно сводится к простым тезисам (если ты, конечно, заботишься о массовом читателе). Я работала со структурой по сценарному методу, раскладывала на столе карточки эпизодов в композицию и сочиняла своего лирического героя из автобиографического материала в безумных апофенических схемах. По моей задумке, читатель проходит сквозь книгу, опираясь на этого героя, как на друга, который поможет не впасть в отчаяние и не отрицать реальность — как Вергилий, только сопровождающий читателя не в ад, а в науку (которая всё ещё для многих едва ли не так же непонятна и страшна). Больше историй о том, как я писала книгу, можно почитать по хештегу #homo_mutabilis.
Наверное, главное, чему я научилась благодаря книге — что можно говорить просто о сложном, не упрощая до карикатурности (чем, к сожалению, часто грешат книги о мозге в погоне за «книжным кликбейтом»).
После книги я поняла, что писатель — это не только навык, но и ответственность. На волне популярности книги меня стали звать как эксперта по мозгу в журналы, комментатором для статей, документальных фильмов, в подкасты и тд. В этом смысле я снова убедилась, что для писателя, которым я хочу быть (жизнь которого подразумевает ответственность публичного интеллектуала), первоочередные задачи — уметь учиться и думать, а не просто красиво складывать слова в предложения.
Наверное, в этом смысле книга научила не столько писать, сколько быть тем, кем ты себя называешь (а не просто казаться) и брать на себя ответственность за массу людей, которые верят тебе и на жизнь которых ты влияешь.
А потом я проснулась от взрыва ракеты рядом с нашим домом.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Язык науки стал третьим символическим языком (после языка искусства и языка религий и философии), на котором я стала учиться думать и писать.
На этом этапе произошли новые важные изменения. Моя внимательность к словам и цифрам опять возросла. В редактуре я всё больше предпочитала работу со специалистами не-журналистами вместо журналистов широкого профиля: мне было проще научить первых писать, чем заставить вторых разбираться в чем-то глубоко (хотя бывали и замечательные исключения, когда журналисты выбирали путь экспертности). А цель просвещения (писать для других) обогнала прежнюю цель самовыражения (писать для себя).
Многие мои тексты быстро становились популярными. Возможно, как раз потому, что наука была для меня инструментом обращения к потребностям читателя, а не красивой головоломкой-в-себе. Я, конечно, учила азы молекулярных процессов, они мудры и занимательны, но сами по себе были не так интересны, как попытка ответить на вопросы, которыми озадачены многие люди в своей каждодневной жизни. На волне этой популярности появилось предложение написать книгу — над идеей которой я как раз и думала.
Мне было 30, это был сложный период — один из тех, через которые я пробиралась через сверхчеловеческие усилия. Как раз тогда моя близкая подруга погибла, на фоне своих переживаний я получила серьезную травму и ходила с костылем, мне предстояла длительная и требующая больших усилий спортивная реабилитация. Кроме того, чтобы написать книгу, мне нужно было работать над ней во вторую смену после работы (я часто шучу, что погибла бы прямо за столом, если бы муж не кормил бы меня настойчиво котлетами по расписанию и не гнал бы тапком спать).
Первая книга была hell of a learning! В первую очередь, крупный объём хорош тем, что можно свободно играть с композицией и структурой. Ну и, конечно, в книге можно выразить более сложную и противоречивую мысль, чем в статье, в которой всё неизменно сводится к простым тезисам (если ты, конечно, заботишься о массовом читателе). Я работала со структурой по сценарному методу, раскладывала на столе карточки эпизодов в композицию и сочиняла своего лирического героя из автобиографического материала в безумных апофенических схемах. По моей задумке, читатель проходит сквозь книгу, опираясь на этого героя, как на друга, который поможет не впасть в отчаяние и не отрицать реальность — как Вергилий, только сопровождающий читателя не в ад, а в науку (которая всё ещё для многих едва ли не так же непонятна и страшна). Больше историй о том, как я писала книгу, можно почитать по хештегу #homo_mutabilis.
Наверное, главное, чему я научилась благодаря книге — что можно говорить просто о сложном, не упрощая до карикатурности (чем, к сожалению, часто грешат книги о мозге в погоне за «книжным кликбейтом»).
После книги я поняла, что писатель — это не только навык, но и ответственность. На волне популярности книги меня стали звать как эксперта по мозгу в журналы, комментатором для статей, документальных фильмов, в подкасты и тд. В этом смысле я снова убедилась, что для писателя, которым я хочу быть (жизнь которого подразумевает ответственность публичного интеллектуала), первоочередные задачи — уметь учиться и думать, а не просто красиво складывать слова в предложения.
Наверное, в этом смысле книга научила не столько писать, сколько быть тем, кем ты себя называешь (а не просто казаться) и брать на себя ответственность за массу людей, которые верят тебе и на жизнь которых ты влияешь.
А потом я проснулась от взрыва ракеты рядом с нашим домом.
Спасибо тем, кто поддерживает блог «Настигло»!
Подписаться на Патреон
Binance Pay ID 384598265
Мряка
— це здорово, що ти чогось хочеш у майбутньому.
— хіба ти нічого не хочеш?
— ні.
— може щоб обстрілів не було?
— ні, мені вже байдуже.
— так що, в тебе депресія?
— чому, я роблю справи, мені вже не боляче, я вже нічого не лякаюся і ніколи не плачу.
— …схоже на ефект антидепресантів.
— тоді в мене антидепресія.
Ми їдемо в автівці по сірій мокречі, все навколо тоне у сльоті — від неба до моїх думок. І я вже понад два місяці дійсно нічого не відчуваю.
Минулого дня я розмовляла з другом про покоління батьків, які народилися під час Другої Світової у Радянському Союзі. Не важливо, чи йшлося про мою бабусю з росії чи про його матусю з України — вони схожі одна на одну як сестри, і на багатьох ще. Владні та жорсткі, вони нічого не вчили дітей про відчуття — тільки про волю, важку працю, обовʼязок та слухняність. Їх діти вже в дорослому віці, часто маючи вже своїх дорослих дітей, починають знайомитися зі своїми емоціями: скільки слів для них є, до скількох різноманітних почуттів вони призводять, та що з ними робити. Іноді ці відкриття відчуваються гіркими й закінчуються болючим питанням «чому мене не любили безумовно, чому примушували до всього, навіщо було то насильство?».
Так, дійсно бувають люди які насилують своїх дітей з садизму, заздрощів, імпульсивності. Ні для чого, бо хотілося так. Але частіше за все (і в розмові про наших близьких це було так) йдеться про людей, які обирали таку стратегію виховання не з садизму, а через соціальну реальність. Є дослідження, які зʼясували, що такий авторитарний метод виховання властивий робітничим родинам які знаходяться унизу соціальної ієрархії та не мають фінансових та соціальних ресурсів, щоб дати дітям простір для самовираження, дослідження відчуттів і взагалі якогось соціального і професіонального маневру. Їм треба вкласти всі родинні зусилля в зрозумілу та вигідну стратегію, щоб просунути дитину вгору по соціальним сходам навіть якщо це дається через надзусилля (тому частіше за все професію обирають самі батьки виходячи з того, наскільки реалістично добитися в ній успіху). На цьому шляху немає часу вагатися, сумувати та мріяти — треба бути сильним і працювати. Не те щоб вони вигадували цю стратегію власним розумом — ні, це майже також очевидно як імпульси сліпої бактерії, яка повзе до їжі та світла. Статистично це розумна стратегія, якщо не брати індивідуальні особливості та не заглиблюватися у особисті драми.
Ми їдемо в автівці, розрізаючи мряку, і я думаю про те, що у моєї «внутрішньої родини» почався такий авторитарний період. Два роки поставленого на паузу особистого життя дають плоди — плоди хаосу, невизначеності, викликів та перешкод. Немає сенсу щось відчувати, немає сенсу чогось хотіти. Треба робити те що треба. У неї більше немає ресурсів на те, щоб давати простір внутрішній дитині досліджувати свої емоції, вагатися та відчувати слабкість. Всім треба щоденно працювати на обмеженому ресурсі в умовах великих загроз, щоб вижити в цьому історичному хаосі і не залишитися у канаві життя, засипаним брудним вологим снігом. Тому я нічого не відчуваю — в цьому немає ніякого сенсу. Сенс має тільки їжа, сон і зусилля. Надзусилля.
— це здорово, що ти чогось хочеш у майбутньому.
— хіба ти нічого не хочеш?
— ні.
— може щоб обстрілів не було?
— ні, мені вже байдуже.
— так що, в тебе депресія?
— чому, я роблю справи, мені вже не боляче, я вже нічого не лякаюся і ніколи не плачу.
— …схоже на ефект антидепресантів.
— тоді в мене антидепресія.
Ми їдемо в автівці по сірій мокречі, все навколо тоне у сльоті — від неба до моїх думок. І я вже понад два місяці дійсно нічого не відчуваю.
Минулого дня я розмовляла з другом про покоління батьків, які народилися під час Другої Світової у Радянському Союзі. Не важливо, чи йшлося про мою бабусю з росії чи про його матусю з України — вони схожі одна на одну як сестри, і на багатьох ще. Владні та жорсткі, вони нічого не вчили дітей про відчуття — тільки про волю, важку працю, обовʼязок та слухняність. Їх діти вже в дорослому віці, часто маючи вже своїх дорослих дітей, починають знайомитися зі своїми емоціями: скільки слів для них є, до скількох різноманітних почуттів вони призводять, та що з ними робити. Іноді ці відкриття відчуваються гіркими й закінчуються болючим питанням «чому мене не любили безумовно, чому примушували до всього, навіщо було то насильство?».
Так, дійсно бувають люди які насилують своїх дітей з садизму, заздрощів, імпульсивності. Ні для чого, бо хотілося так. Але частіше за все (і в розмові про наших близьких це було так) йдеться про людей, які обирали таку стратегію виховання не з садизму, а через соціальну реальність. Є дослідження, які зʼясували, що такий авторитарний метод виховання властивий робітничим родинам які знаходяться унизу соціальної ієрархії та не мають фінансових та соціальних ресурсів, щоб дати дітям простір для самовираження, дослідження відчуттів і взагалі якогось соціального і професіонального маневру. Їм треба вкласти всі родинні зусилля в зрозумілу та вигідну стратегію, щоб просунути дитину вгору по соціальним сходам навіть якщо це дається через надзусилля (тому частіше за все професію обирають самі батьки виходячи з того, наскільки реалістично добитися в ній успіху). На цьому шляху немає часу вагатися, сумувати та мріяти — треба бути сильним і працювати. Не те щоб вони вигадували цю стратегію власним розумом — ні, це майже також очевидно як імпульси сліпої бактерії, яка повзе до їжі та світла. Статистично це розумна стратегія, якщо не брати індивідуальні особливості та не заглиблюватися у особисті драми.
Ми їдемо в автівці, розрізаючи мряку, і я думаю про те, що у моєї «внутрішньої родини» почався такий авторитарний період. Два роки поставленого на паузу особистого життя дають плоди — плоди хаосу, невизначеності, викликів та перешкод. Немає сенсу щось відчувати, немає сенсу чогось хотіти. Треба робити те що треба. У неї більше немає ресурсів на те, щоб давати простір внутрішній дитині досліджувати свої емоції, вагатися та відчувати слабкість. Всім треба щоденно працювати на обмеженому ресурсі в умовах великих загроз, щоб вижити в цьому історичному хаосі і не залишитися у канаві життя, засипаним брудним вологим снігом. Тому я нічого не відчуваю — в цьому немає ніякого сенсу. Сенс має тільки їжа, сон і зусилля. Надзусилля.
Годовщина
— у нас сегодня годовщина, 16 лет!
— поздравляю! Это когда вы познакомились?
— …нет, познакомились мы 17 лет назад, но это ничем не закончилось.
— ааа, годовщина как вы поженились?
— …мгм тоже нет. Поженились мы всего 4 года назад. Он говорит, что даже и неприлично сказать «мы женаты 4 года», чушь какая-то зеленая…
— так а что же празднуете?
— день, когда 18-летняя я поменяла билет на поезд, чтобы остаться в Киеве ещё на 4 дня и подольше поговорить с ним, ещё два дня когда мы говорили, и ещё четвертый: когда мы ехали в такси на вокзал, держались за руки, и я сказала, что приеду ещё.
Каждый раз утомительно объяснять, что тогда случилось. Утомительнее только разве что пытаться за 50 минут объяснить незнакомому психотерапевту, как ты себя чувствуешь и как это связано с стокилометровыми узлами сложностей в твоей жизни (лучше я ещё одну книгу напишу, честное слово!). Поэтому почитайте прошлогодний пост «15 лет», я там всё красиво расписала.
А сегодня хочется порассуждать о том, что в процессе отношений между людьми вырабатывается особое понимание и особый язык, основанный на совместном опыте. И для меня уникальность отношений с каждым человеком именно в том, как производится это общее понимание и как выглядит и ощущается этот совместный язык (он состоит из разделенных концепций и образов, общей памяти, придуманных вместе слов и идей, поглощенных совместно произведений искусств и философской мысли итд итп).
Мне кажется интересным то, что наш общий язык построен на довольно нетипичном сочетании совместных опытов.
Ну, во-первых, мы буквально вместе взрослели: узнавали все в первый раз, пробовали, утешали друг друга, конструировали личность друг друга, а иногда и вовсе лепили, как свежий пластилин. Повзрослеть вместе ты можешь только один раз, это не повторить. Мы буквально знаем, из чего сделан другой — и это позволяет иногда чувствовать себя так, будто один немного живет в голове другого, как в собственной знакомой по всем углам квартире, и наоборот. Только услышишь далекое «кап-кап», и уже знаешь, что надо подкрутить в ванной, чтоб не случился потоп на кухне лол.
Во-вторых, мы очень много работали вместе: и под одним именем, и просто помогая один другому с проектами. Если в личных отношениях ещё, наверное, можно что-то напридумывать и наобманывать (допустим), в совместной работе это быстро приведет к краху и как минимум снижению качества ближайшего проекта. Чтобы быть хорошей рабочей командой, надо на 100% знать слабые и сильные стороны друг друга, желания и заскоки, особенности нервной системы, работающие с конкретной психикой рутины и мотивации и прочее прочее прочее. Мне кажется, совместная работа — особенно под одним именем — научила практике радикальной честности даже больше чем всякие религии и философии!
В-третьих, мы вместе переживаем войну. Я пока не знаю, что это значит для будущего. Но могу сказать, что это уникальный опыт в том смысле, что в отношений появляется могущественный третий, которого нельзя не принять за свой обеденный стол — маячащая над нами смерть. Как я уже говорила, написать об этом я смогу только когда этот этап закончится.
Поздравить нас с годовщиной можно, подписавшись на канал Жданова «Чорт ногу сломит» (вот это он обрадуется!), а также задонатив на наш сбор для фонда гуманитарной помощи «International Aid Legion» на машины скорой помощи для эвакуации раненых. Любовь должна спасать жизни.
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Apple/Google pay, Если не получается провести оплату по ссылке, прокрутите страницу вниз и введите номер своей карты вручную)
Карта: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
— у нас сегодня годовщина, 16 лет!
— поздравляю! Это когда вы познакомились?
— …нет, познакомились мы 17 лет назад, но это ничем не закончилось.
— ааа, годовщина как вы поженились?
— …мгм тоже нет. Поженились мы всего 4 года назад. Он говорит, что даже и неприлично сказать «мы женаты 4 года», чушь какая-то зеленая…
— так а что же празднуете?
— день, когда 18-летняя я поменяла билет на поезд, чтобы остаться в Киеве ещё на 4 дня и подольше поговорить с ним, ещё два дня когда мы говорили, и ещё четвертый: когда мы ехали в такси на вокзал, держались за руки, и я сказала, что приеду ещё.
Каждый раз утомительно объяснять, что тогда случилось. Утомительнее только разве что пытаться за 50 минут объяснить незнакомому психотерапевту, как ты себя чувствуешь и как это связано с стокилометровыми узлами сложностей в твоей жизни (лучше я ещё одну книгу напишу, честное слово!). Поэтому почитайте прошлогодний пост «15 лет», я там всё красиво расписала.
А сегодня хочется порассуждать о том, что в процессе отношений между людьми вырабатывается особое понимание и особый язык, основанный на совместном опыте. И для меня уникальность отношений с каждым человеком именно в том, как производится это общее понимание и как выглядит и ощущается этот совместный язык (он состоит из разделенных концепций и образов, общей памяти, придуманных вместе слов и идей, поглощенных совместно произведений искусств и философской мысли итд итп).
Мне кажется интересным то, что наш общий язык построен на довольно нетипичном сочетании совместных опытов.
Ну, во-первых, мы буквально вместе взрослели: узнавали все в первый раз, пробовали, утешали друг друга, конструировали личность друг друга, а иногда и вовсе лепили, как свежий пластилин. Повзрослеть вместе ты можешь только один раз, это не повторить. Мы буквально знаем, из чего сделан другой — и это позволяет иногда чувствовать себя так, будто один немного живет в голове другого, как в собственной знакомой по всем углам квартире, и наоборот. Только услышишь далекое «кап-кап», и уже знаешь, что надо подкрутить в ванной, чтоб не случился потоп на кухне лол.
Во-вторых, мы очень много работали вместе: и под одним именем, и просто помогая один другому с проектами. Если в личных отношениях ещё, наверное, можно что-то напридумывать и наобманывать (допустим), в совместной работе это быстро приведет к краху и как минимум снижению качества ближайшего проекта. Чтобы быть хорошей рабочей командой, надо на 100% знать слабые и сильные стороны друг друга, желания и заскоки, особенности нервной системы, работающие с конкретной психикой рутины и мотивации и прочее прочее прочее. Мне кажется, совместная работа — особенно под одним именем — научила практике радикальной честности даже больше чем всякие религии и философии!
В-третьих, мы вместе переживаем войну. Я пока не знаю, что это значит для будущего. Но могу сказать, что это уникальный опыт в том смысле, что в отношений появляется могущественный третий, которого нельзя не принять за свой обеденный стол — маячащая над нами смерть. Как я уже говорила, написать об этом я смогу только когда этот этап закончится.
Поздравить нас с годовщиной можно, подписавшись на канал Жданова «Чорт ногу сломит» (вот это он обрадуется!), а также задонатив на наш сбор для фонда гуманитарной помощи «International Aid Legion» на машины скорой помощи для эвакуации раненых. Любовь должна спасать жизни.
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Apple/Google pay, Если не получается провести оплату по ссылке, прокрутите страницу вниз и введите номер своей карты вручную)
Карта: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
Telegram
Настигло
15 лет Ч.1
Ровно 15 лет назад 10 февраля я поменяла билет Киев-Москва на 4 дня позже, чтобы опоздать на учебу в университете и провести это время с человеком, с которым было безумно интересно разговаривать. Это был Сергей Жданов собственной персоной. А 14…
Ровно 15 лет назад 10 февраля я поменяла билет Киев-Москва на 4 дня позже, чтобы опоздать на учебу в университете и провести это время с человеком, с которым было безумно интересно разговаривать. Это был Сергей Жданов собственной персоной. А 14…
«Смерть последней надежды» Ч.1
Я хочу обсудить с россиянами реакцию моих соцсетей на убийство Навального, проанализировать выстраивающиеся вокруг него нарративы и поделиться своим украинским опытом. Я не предлагаю обсуждать его взгляды как политика, а смотрю на него как политзаключенного и жертву политических репрессий, поэтому чтобы не размывать обсуждение, давайте воздержимся от срача про его программы и высказывания.
Мои соболезнования всем, кто знал Алексея Навального, работал с ним и поддерживал его деятельность. Это большая и болезненная утрата, за которой последует тяжелое переосмысление.
Эмоции — это совершенно нормально. В любых эмоциях нет ничего плохого или хорошего, это просто ваша личная психофизиологическая реакция. Кто-то от горя в ярости, кто-то в прострации. Пожалуйста, проживайте свои эмоции, не бойтесь их и не стыдитесь.
Но помните, что блоги и СМИ — это не ваше тело и не ваша психика (особенно если у вас тысячи подписчиков). Это информационное пространство, а в нем сегодня идет информационная война. Я напомню, что в военной доктрине Герасимова, по которой воюет РФ, непосредственные боевые действия занимают только треть — остальное это разные виды информационной и кибер войны. И каждый блог, СМИ, инфлюенсер при любой возможности используется как троянский конь кремлевского режима.
Когда вы пишете что-то в публичный простор — это не «просто мои чувства». Это публичное заявление, которое равно в политическом измерении действию. Помните об этом. Каждое публичное высказывание создает тот или иной политический нарратив — историю, в которую верят узнающие её, на которую реагируют их психика и тело. История, которая становится реальностью, когда в неё верят многие. Нарратив — это как один из богов, которому можно молиться и приносить в жертву свой контент, укрепляя его власть на информационном Олимпе.
Одни из самых опасных технологий, которые использует любая пропаганда — это раздувание реально существующих чувств людей и направление их в совсем невыгодное для борьбы за свободу нарративы. В этом смысле я хочу обратить ваше внимание на то, что есть серьезная разница между трауром, скорбью, проникновенным некрологом — и раздуванием апатии, отчаяния и безнадеги. Кто хочет поспорить со мной о праве высказывать свои чувства так, как хочется, берите пример с Юлии Навальной: эта женщина в своей речи в первые часы существования новости о смерти мужа говорила не об апатии и смерти надежды, а о том, что путинский режим ответит за свои преступления и её супруг будет отмщен. Она — понимает, как работает медиа и принимает свою ответственность в информационной войне.
Все эти вещи реально работают. Соцсети — это огромная эхо-камера, легко амплифицирующая вашими собственными ручками и алгоритмами всё эмоциональное, что туда попадает. Ваше личное нытье может превращаться в огромного зверя, растаптывающего толпы людей. Существует в избытке исследований, как разные потоки сообщений в ленте могут вызывать депрессию или, наоборот, снижать тревожность. И нет, это не «просто объективный сбой в химическом обмене». Это то, что мы делаем друг с другом и с собой своими руками.
[продолжение 🔽]
Я хочу обсудить с россиянами реакцию моих соцсетей на убийство Навального, проанализировать выстраивающиеся вокруг него нарративы и поделиться своим украинским опытом. Я не предлагаю обсуждать его взгляды как политика, а смотрю на него как политзаключенного и жертву политических репрессий, поэтому чтобы не размывать обсуждение, давайте воздержимся от срача про его программы и высказывания.
Мои соболезнования всем, кто знал Алексея Навального, работал с ним и поддерживал его деятельность. Это большая и болезненная утрата, за которой последует тяжелое переосмысление.
Эмоции — это совершенно нормально. В любых эмоциях нет ничего плохого или хорошего, это просто ваша личная психофизиологическая реакция. Кто-то от горя в ярости, кто-то в прострации. Пожалуйста, проживайте свои эмоции, не бойтесь их и не стыдитесь.
Но помните, что блоги и СМИ — это не ваше тело и не ваша психика (особенно если у вас тысячи подписчиков). Это информационное пространство, а в нем сегодня идет информационная война. Я напомню, что в военной доктрине Герасимова, по которой воюет РФ, непосредственные боевые действия занимают только треть — остальное это разные виды информационной и кибер войны. И каждый блог, СМИ, инфлюенсер при любой возможности используется как троянский конь кремлевского режима.
Когда вы пишете что-то в публичный простор — это не «просто мои чувства». Это публичное заявление, которое равно в политическом измерении действию. Помните об этом. Каждое публичное высказывание создает тот или иной политический нарратив — историю, в которую верят узнающие её, на которую реагируют их психика и тело. История, которая становится реальностью, когда в неё верят многие. Нарратив — это как один из богов, которому можно молиться и приносить в жертву свой контент, укрепляя его власть на информационном Олимпе.
Одни из самых опасных технологий, которые использует любая пропаганда — это раздувание реально существующих чувств людей и направление их в совсем невыгодное для борьбы за свободу нарративы. В этом смысле я хочу обратить ваше внимание на то, что есть серьезная разница между трауром, скорбью, проникновенным некрологом — и раздуванием апатии, отчаяния и безнадеги. Кто хочет поспорить со мной о праве высказывать свои чувства так, как хочется, берите пример с Юлии Навальной: эта женщина в своей речи в первые часы существования новости о смерти мужа говорила не об апатии и смерти надежды, а о том, что путинский режим ответит за свои преступления и её супруг будет отмщен. Она — понимает, как работает медиа и принимает свою ответственность в информационной войне.
Все эти вещи реально работают. Соцсети — это огромная эхо-камера, легко амплифицирующая вашими собственными ручками и алгоритмами всё эмоциональное, что туда попадает. Ваше личное нытье может превращаться в огромного зверя, растаптывающего толпы людей. Существует в избытке исследований, как разные потоки сообщений в ленте могут вызывать депрессию или, наоборот, снижать тревожность. И нет, это не «просто объективный сбой в химическом обмене». Это то, что мы делаем друг с другом и с собой своими руками.
[продолжение 🔽]
«Смерть последней надежды» Ч.2
Хочу поделиться с вами коллективным опытом переживания утраты гражданским обществом здесь, в Украине, где от оружия рашистов постоянно гибнут лучшие люди страны, знаменитые люди, на которых была большая надежда, которые были символами борьбы и стойкости для многих, которые очень много делали.
Это каждый раз невероятно больно. Но каждый понимает, что у него есть очень ограниченное время на скорбь — и ограниченное количество сил, которые можно на неё потратить. Потому что это война, которая каждый момент старается уничтожить каждого из нас, кто борется против рашизма — и пока ты жив, ты должен бороться. Поэтому политически осознанные украинцы:
- стараются горевать по очереди, а не все вместе (научились определять, кого нужно уносить в уголок, а кто еще может держаться в строю — а потом меняются)
- пока есть силы, бодрят друг друга, чтобы печаль превращалась в злость, злость в ярость, а ярость — в действия
- внимательно относятся к тому, что они распространяют в соцсетях, разделяя скорбь и утрату — и разгон отчаяния.
Я думаю, этому нам стоило бы поучиться.
Далеко не все из нас разделяли политические идеи Навального. Но последние годы он был не политиком, он был политическим заключенным, а теперь он жертва политического убийства, жертва путинских репрессий. Многие пишут: «последняя надежда умерла» или даже «это последний, кого боялся Путин». Да блин, очнитесь: Путин никогда не боялся Навального, тем более в тюрьме — он боится того, что этот человек значит для вас; того, на что этот человек пытался вдохновить вас. Путин боится вас, россиян — потому что только россияне могут разрушить то, на чем стоит путинский режим. И главной надеждой Навального тоже был не он сам, он не был дураком. Его надеждой были россияне. Подумайте об этом.
Не разгоняйте нарративы про смерть надежды. Я уже вижу, как в оппозиционные паблики выпустили троллеботов, которые разгоняют реальные эмоции в массовую истерию про отчаяние и смерть надежды. Цель любого политического убийства — заткнуть активиста, который живым не желал отказываться от борьбы, и ввести в отчаяние его последователей. Не помогайте Кремлю в этом, троллям за это платят 15р, а вы будете делать это бесплатно?
К традиционному воплю «А ШТО ЖИ ДИЛАТЬ МЫ НИЧИВО НИМОЖИМ СДИЛАТЬ». Ребят, ну это жизнь, это война — оно нихуя не будет просто и вам никто не расскажет, что делать. Политическая ответственность — это когда ты берешь себя в руки, думаешь, что ты можешь сделать, и делаешь. И несешь ответственность за свой выбор сам. Сколько сил и смелости есть, столько ответственности и несешь. Что можешь — то и делаешь. Наша цель сейчас, на мой взгляд, — солидарность, объединение и совместное выращивание политического сознания, которое десятилетиями выкорчевывалось из россиян манипуляциями, силой и страхом. Подумайте, как вы можете поддерживать других, помогать им расти и действовать, и что вы сможете вместе, чего не могли сами. В конце-концов, задонатьте Зоне солидарности или подпишитесь на их Патреон — они помогают политзаключенным. Или вышлите письмо политзаключенным (в тюрьме нет даже возможности посмотреть мемы, распечатайте мем и отправьте бумажкой) по этой инструкции.
Политическое сознание не вскакивает внезапно, как прыщ на лбу! И если мы будем ждать, пока кто-то там светломудрый нам что-то там расскажет — убьют еще сотни и тысячи замечательных людей, которые должны были создавать наше прекрасное будущее.
Сейчас в России более 3600 политических заключенных. У многих из них тяжелые медицинские состояния, многих из них пытают, некоторых уже убили. Мне горько думать, каково им знать, что вместо активизации и помощи политзаключенным публика констатирует, что у неё «умерла последняя надежда». Они сидят в тюрьме, потому что боролись за ваши права. И они все еще живы.
Хочу поделиться с вами коллективным опытом переживания утраты гражданским обществом здесь, в Украине, где от оружия рашистов постоянно гибнут лучшие люди страны, знаменитые люди, на которых была большая надежда, которые были символами борьбы и стойкости для многих, которые очень много делали.
Это каждый раз невероятно больно. Но каждый понимает, что у него есть очень ограниченное время на скорбь — и ограниченное количество сил, которые можно на неё потратить. Потому что это война, которая каждый момент старается уничтожить каждого из нас, кто борется против рашизма — и пока ты жив, ты должен бороться. Поэтому политически осознанные украинцы:
- стараются горевать по очереди, а не все вместе (научились определять, кого нужно уносить в уголок, а кто еще может держаться в строю — а потом меняются)
- пока есть силы, бодрят друг друга, чтобы печаль превращалась в злость, злость в ярость, а ярость — в действия
- внимательно относятся к тому, что они распространяют в соцсетях, разделяя скорбь и утрату — и разгон отчаяния.
Я думаю, этому нам стоило бы поучиться.
Далеко не все из нас разделяли политические идеи Навального. Но последние годы он был не политиком, он был политическим заключенным, а теперь он жертва политического убийства, жертва путинских репрессий. Многие пишут: «последняя надежда умерла» или даже «это последний, кого боялся Путин». Да блин, очнитесь: Путин никогда не боялся Навального, тем более в тюрьме — он боится того, что этот человек значит для вас; того, на что этот человек пытался вдохновить вас. Путин боится вас, россиян — потому что только россияне могут разрушить то, на чем стоит путинский режим. И главной надеждой Навального тоже был не он сам, он не был дураком. Его надеждой были россияне. Подумайте об этом.
Не разгоняйте нарративы про смерть надежды. Я уже вижу, как в оппозиционные паблики выпустили троллеботов, которые разгоняют реальные эмоции в массовую истерию про отчаяние и смерть надежды. Цель любого политического убийства — заткнуть активиста, который живым не желал отказываться от борьбы, и ввести в отчаяние его последователей. Не помогайте Кремлю в этом, троллям за это платят 15р, а вы будете делать это бесплатно?
К традиционному воплю «А ШТО ЖИ ДИЛАТЬ МЫ НИЧИВО НИМОЖИМ СДИЛАТЬ». Ребят, ну это жизнь, это война — оно нихуя не будет просто и вам никто не расскажет, что делать. Политическая ответственность — это когда ты берешь себя в руки, думаешь, что ты можешь сделать, и делаешь. И несешь ответственность за свой выбор сам. Сколько сил и смелости есть, столько ответственности и несешь. Что можешь — то и делаешь. Наша цель сейчас, на мой взгляд, — солидарность, объединение и совместное выращивание политического сознания, которое десятилетиями выкорчевывалось из россиян манипуляциями, силой и страхом. Подумайте, как вы можете поддерживать других, помогать им расти и действовать, и что вы сможете вместе, чего не могли сами. В конце-концов, задонатьте Зоне солидарности или подпишитесь на их Патреон — они помогают политзаключенным. Или вышлите письмо политзаключенным (в тюрьме нет даже возможности посмотреть мемы, распечатайте мем и отправьте бумажкой) по этой инструкции.
Политическое сознание не вскакивает внезапно, как прыщ на лбу! И если мы будем ждать, пока кто-то там светломудрый нам что-то там расскажет — убьют еще сотни и тысячи замечательных людей, которые должны были создавать наше прекрасное будущее.
Сейчас в России более 3600 политических заключенных. У многих из них тяжелые медицинские состояния, многих из них пытают, некоторых уже убили. Мне горько думать, каково им знать, что вместо активизации и помощи политзаключенным публика констатирует, что у неё «умерла последняя надежда». Они сидят в тюрьме, потому что боролись за ваши права. И они все еще живы.
Бойові коти
На фото в посте ниже я и мой український бойовий кіт Кафка по кличке Рядовий Лапко, который собирает ваши донаты. И ещё машина скорой помощи, на которую насобирали донатеры моих блогов. Теперь все мы — боевые коты, которые помогают ребятам из украинского благотворительного фонда International Aid Legion вместе с нидерландским партнером «Zeilen Van Vrijheid» покупать и доставлять медикам ЗСУ машины. А значит, помогать спасать жизни украинцев, которые защищают свою страну от авторитарной рашистской экспансии.
17.000$ — цена одной такой машины. Её можно купить, если 1700 моих подписчиков скинут всего по 10$. Это цена хорошей ароматической свечи, дорожной косметички, качественного блокнота-планнера, дорогого крема для рук, дешевой футболки, набора для ухода за бородой, средней книги, набора трусов или городской экскурсии. В общем, это деньги, которые многие часто тратят, не задумываясь, чтобы просто развлечься новой покупкой и развеять скуку. Эти деньги могли бы спасать жизни — что развевает скуку, на мой взгляд, круче вентилятора на 40 лошадиных сил. Машина скорой помощи с боевым котом на боковухе — подтверждение тому, что тысячи людей уже отказались от покупки 18й ненужной футболки ради того, чтобы почувствовать смысл жизни в помощи другим.
Вот 5 причин, почему стоит вместо чего-то не особо нужного потратиться на скорые и тактическую медицину.
1 Вы спасаете людей, которые не выбирали быть героями — но вынуждены с риском для жизни и здоровья бороться с экспансией авторитаризма. Победы этих людей — это победы для любого человека, который хотел бы иметь права, свободно жить, говорить и любить.
2 Вы помогаете поддерживать боевой дух каждому, кто помогает Украине в борьбе з рашистским режимом. Когда люди знают, что пострадавшие от российской армии быстро получат компетентную медицинскую помощь и эвакуацию, это поддерживает мораль и веру в то, что борьба возможна и не напрасна. Спасая жизни, мы мотивируем людей держаться и бороться.
3 Ваш вклад в наличие хорошо оборудованных скорых в Украине демонстрирует, что вы взяли на себя политическую ответственность за свою страну. Что вы готовы вкладываться в борьбу за свои ценности.
4 Ваша публичная поддержка наших сборов — это мощное сообщение для мира о том, что в нём всё ещё ценят жизнь и свободу человека и готовы вкладываться в борьбу за мир без репрессий. Мы можем стать теми, для кого в том числе вы выйдете на демонстрации 24 февраля с требованием правительствам оказать помощь.
5 Если вы — украинец или украинка, то поддержка нашей инициативы влияет на обеспечение потребностей ваших сограждан на фронте, на международное мнение осолидарности украинцев в борьбе, а также на рост доверия и гуманизма в самом украинском обществе.
Мы уже забронировали две машины скорых помощи, они готовы выезжать в Украину из Нидерландов. Нам нужно только их купить! Мы очень надеемся закрыть сбор на первую за неделю — для этого нужно 240 десятидолларовых донатов в день. Вы знаете, что делать, боевые коты из разных уголков мира: донат, репост, лайк, коммент, ура! Отчеты можно смотреть в инсте основателя фонда Олексія Масло.
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Apple/Google pay, Если не получается провести оплату по ссылке, прокрутите страницу вниз и введите номер своей карты вручную)
Карта: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)
На фото в посте ниже я и мой український бойовий кіт Кафка по кличке Рядовий Лапко, который собирает ваши донаты. И ещё машина скорой помощи, на которую насобирали донатеры моих блогов. Теперь все мы — боевые коты, которые помогают ребятам из украинского благотворительного фонда International Aid Legion вместе с нидерландским партнером «Zeilen Van Vrijheid» покупать и доставлять медикам ЗСУ машины. А значит, помогать спасать жизни украинцев, которые защищают свою страну от авторитарной рашистской экспансии.
17.000$ — цена одной такой машины. Её можно купить, если 1700 моих подписчиков скинут всего по 10$. Это цена хорошей ароматической свечи, дорожной косметички, качественного блокнота-планнера, дорогого крема для рук, дешевой футболки, набора для ухода за бородой, средней книги, набора трусов или городской экскурсии. В общем, это деньги, которые многие часто тратят, не задумываясь, чтобы просто развлечься новой покупкой и развеять скуку. Эти деньги могли бы спасать жизни — что развевает скуку, на мой взгляд, круче вентилятора на 40 лошадиных сил. Машина скорой помощи с боевым котом на боковухе — подтверждение тому, что тысячи людей уже отказались от покупки 18й ненужной футболки ради того, чтобы почувствовать смысл жизни в помощи другим.
Вот 5 причин, почему стоит вместо чего-то не особо нужного потратиться на скорые и тактическую медицину.
1 Вы спасаете людей, которые не выбирали быть героями — но вынуждены с риском для жизни и здоровья бороться с экспансией авторитаризма. Победы этих людей — это победы для любого человека, который хотел бы иметь права, свободно жить, говорить и любить.
2 Вы помогаете поддерживать боевой дух каждому, кто помогает Украине в борьбе з рашистским режимом. Когда люди знают, что пострадавшие от российской армии быстро получат компетентную медицинскую помощь и эвакуацию, это поддерживает мораль и веру в то, что борьба возможна и не напрасна. Спасая жизни, мы мотивируем людей держаться и бороться.
3 Ваш вклад в наличие хорошо оборудованных скорых в Украине демонстрирует, что вы взяли на себя политическую ответственность за свою страну. Что вы готовы вкладываться в борьбу за свои ценности.
4 Ваша публичная поддержка наших сборов — это мощное сообщение для мира о том, что в нём всё ещё ценят жизнь и свободу человека и готовы вкладываться в борьбу за мир без репрессий. Мы можем стать теми, для кого в том числе вы выйдете на демонстрации 24 февраля с требованием правительствам оказать помощь.
5 Если вы — украинец или украинка, то поддержка нашей инициативы влияет на обеспечение потребностей ваших сограждан на фронте, на международное мнение осолидарности украинцев в борьбе, а также на рост доверия и гуманизма в самом украинском обществе.
Мы уже забронировали две машины скорых помощи, они готовы выезжать в Украину из Нидерландов. Нам нужно только их купить! Мы очень надеемся закрыть сбор на первую за неделю — для этого нужно 240 десятидолларовых донатов в день. Вы знаете, что делать, боевые коты из разных уголков мира: донат, репост, лайк, коммент, ура! Отчеты можно смотреть в инсте основателя фонда Олексія Масло.
Монобанка: https://send.monobank.ua/jar/qKbCmoDjF (Apple/Google pay, Если не получается провести оплату по ссылке, прокрутите страницу вниз и введите номер своей карты вручную)
Карта: 5375 4112 0705 9077
PayPal: serg.m.y@gmail.com
Crypto: USDT TNgbgWXeaZts7qACaFPtPiofX5nCUCmyZn (TRX Tron TRC20)