Дело тонкое
Начни своё утро с турецких комиксов 60-х годов про Караоглана - миллиардера, филантропа, молодого тюркского авантюриста, служившего разведчиком в армии Чингисхана. Действие комикса охватывает промежуток меж XII и XIII веками, доблестный Караоглан успевает…
Когда-то турки могли в рок-н-ролл, а не в слезливые сериалы. Здесь, к примеру, хазрат Али побеждает динозавра. Почему? Потому что может, конечно же.
Дело тонкое
Когда-то турки могли в рок-н-ролл, а не в слезливые сериалы. Здесь, к примеру, хазрат Али побеждает динозавра. Почему? Потому что может, конечно же.
Впрочем, у подписчиков насчёт динозавра своё мнение
На волне отгремевших баталий - о недавнем постановлении Духовного управления мусульман России.
В прошлом году Духовное управление мусульман России выпустило интересный документ - постановление о запрете межконфессиональных браков. “Богословское заключение № 5\19” вызвало общественный резонанс и неприятие публики - в этом увидели дискриминационные мотивы и несоответствие духу современного общества. Правда, есть один нюанс: на самом деле это не первый запрет на заключение брака с иноверцами.
Начать следует с того, что в исламе изначально запрещен брак мусульманки и мужчины-монотеиста другого вероисповедания (то есть брак с христианином и иудеем - с людьми Писания). Запретной не считалась женитьба мусульманина на иудейке или же на христианке.
В XIX веке в Казани проживал видный татарский богослов того времени - Шигабутдин Марджани. Марджани был человеком деятельным: печатал Коран, занимался общественной деятельностью, выпускал книги. Добрался он и до проблемы межконфессиональных браков, которую рассудил весьма лихо: в своем труде “Тазкират ал-муниб би ‘адам тазкиййат ахл ас-салиб” он приходит к выводу, что раньше христиане правда были христианами, а теперь они суть язычники: почему-то по-прежнему поклоняются Троице (никогда такого не было, и вот опять). Соответственно, браки с ними разрешать ни в коем случае нельзя. После этой инициативы Марджани разрешил совместный союз шиитов с суннитами, признав, что шииты все же отступниками не являются (здесь следует заметить, что шииты допускают лишь временный брак - мута/сигэ - с иноверцами).
Но самый главный вопрос, оставшийся за кадром, касается даже не межконфессиональных браков. Христианам тоже нельзя венчаться с иноверцами, это ни для кого не новость.
Вопрос в другом.
Если люди Писания позиционируются как язычники, значит, и правила ведения войны по отношению к ним будут иными?
В прошлом году Духовное управление мусульман России выпустило интересный документ - постановление о запрете межконфессиональных браков. “Богословское заключение № 5\19” вызвало общественный резонанс и неприятие публики - в этом увидели дискриминационные мотивы и несоответствие духу современного общества. Правда, есть один нюанс: на самом деле это не первый запрет на заключение брака с иноверцами.
Начать следует с того, что в исламе изначально запрещен брак мусульманки и мужчины-монотеиста другого вероисповедания (то есть брак с христианином и иудеем - с людьми Писания). Запретной не считалась женитьба мусульманина на иудейке или же на христианке.
В XIX веке в Казани проживал видный татарский богослов того времени - Шигабутдин Марджани. Марджани был человеком деятельным: печатал Коран, занимался общественной деятельностью, выпускал книги. Добрался он и до проблемы межконфессиональных браков, которую рассудил весьма лихо: в своем труде “Тазкират ал-муниб би ‘адам тазкиййат ахл ас-салиб” он приходит к выводу, что раньше христиане правда были христианами, а теперь они суть язычники: почему-то по-прежнему поклоняются Троице (никогда такого не было, и вот опять). Соответственно, браки с ними разрешать ни в коем случае нельзя. После этой инициативы Марджани разрешил совместный союз шиитов с суннитами, признав, что шииты все же отступниками не являются (здесь следует заметить, что шииты допускают лишь временный брак - мута/сигэ - с иноверцами).
Но самый главный вопрос, оставшийся за кадром, касается даже не межконфессиональных браков. Христианам тоже нельзя венчаться с иноверцами, это ни для кого не новость.
Вопрос в другом.
Если люди Писания позиционируются как язычники, значит, и правила ведения войны по отношению к ним будут иными?
«... За ужином молодые ханы, по секрету от гостей-туркмен, рассказывали мне забавные вещи о персидских порядках.
— Теперь, — говорили они, — нам живется плохо и скучно, и доходов мало. Кое-когда шайка туркмен ограбит караван; настоящей же войны не было уже давно, и ждать ее нечего, после того как русские покорили текинцев. Прежде войны у нас не переводились. На военном положении мы получали большое жалованье, да разная добыча, например, лошади и оружие, отбитые у туркмен, давали нам немало дохода.
Из дальнейших рассказов выяснилось, что персидские ханы, ввиду того, что войны доставляли им особые выгоды, употребляли всяческие старания, чтобы не покорить туркмен окончательно: иначе воевать было бы не с кем. Если по какой-нибудь причине наступал продолжительный мир, который грозил ханам уменьшением доходов на долгие времена, они, по соглашению с туркменскими ханами, устраивали театральные войны. Туркмены делали вид, что нападают; персы выступали против них в поход, палили из пушек, ружей; затем противники, насмеявшись вдосталь, мирно расходились по своим домам. А в Тегеран летели донесения об этой потешной войне, и военное положение закреплялось надолго».
А.М. Никольский, «Летние поездки натуралиста». — СПб., 1900.
— Теперь, — говорили они, — нам живется плохо и скучно, и доходов мало. Кое-когда шайка туркмен ограбит караван; настоящей же войны не было уже давно, и ждать ее нечего, после того как русские покорили текинцев. Прежде войны у нас не переводились. На военном положении мы получали большое жалованье, да разная добыча, например, лошади и оружие, отбитые у туркмен, давали нам немало дохода.
Из дальнейших рассказов выяснилось, что персидские ханы, ввиду того, что войны доставляли им особые выгоды, употребляли всяческие старания, чтобы не покорить туркмен окончательно: иначе воевать было бы не с кем. Если по какой-нибудь причине наступал продолжительный мир, который грозил ханам уменьшением доходов на долгие времена, они, по соглашению с туркменскими ханами, устраивали театральные войны. Туркмены делали вид, что нападают; персы выступали против них в поход, палили из пушек, ружей; затем противники, насмеявшись вдосталь, мирно расходились по своим домам. А в Тегеран летели донесения об этой потешной войне, и военное положение закреплялось надолго».
А.М. Никольский, «Летние поездки натуралиста». — СПб., 1900.
Forwarded from Pax Iranica
Иранский официоз очень любит гордиться и даже бравировать информацией о том, что самый продаваемый поэт в США – это Джалал ад-дин Руми. Можно встретить разные формулы, обрамляющие это утверждение: о бездуховных американцах, о величии персидского поэтического слова, ценность которого не знает ни времени, ни языка, ни границ, об универсализме того послания, которое поэт несет миру. В инстаграме и пинтересте вы без труда сможете найти десятки воодушевляющих цитат на разных языках, а в русскоязычных социальных сетях с довольно серьезной помпой проводится конкурс декламирования стихов Руми. Действительно ли мир обратился к источнику духовности или нам долгое время впаривают fake news?
Сразу разочарую: в отличие от Нобелевской премии по литературе, якобы полученной Симин Бехбахани, случай с Руми все же не относится к категории fake news. Эта ситуация гораздо более сложная и отчасти напоминает кейс Омара Хайяма, самого известного персидского поэта. Своей популярностью на Западе Хайям, аутентичность большой части стихов которого все еще является предметом дискуссий, обязан эксцентричному британскому поэту Эдварду Фицджеральду. Тот, познакомившись с Хайямом благодаря переводам своего приятеля-востоковеда, выпустил переложение (переводом это сложно назвать) разрозненных рубаи. Именно благодаря Фицджеральду культ острослова и декадента Хайяма распространился сначала в викторианской Англии, а оттуда - уже по всей Европе.
У Руми тоже есть свой “Фицджеральд” – переводчик Колман Баркс. Руми в переложениях Баркса, не знающего персидского и пользующегося переводами крупнейших востоковедов – Николсона и Арберри, теряет свою отчетливую мусульманскую составляющую. Отделяя идеи Руми от их исторического и культурного контекста, Баркс при этом делает их как бы “более доступными” для публики. Ну серьезно, кому хочется слушать про то, что “Песня свирели”, которой открывается “Маснави” Руми, – это не просто выражение тоски влюбленного, а поэтическое описание фундаментальных для суфийской мысли процессов отделения от мистического единения с Богом и перемещение из мира единственности в мир множественности вполне в духе идей старшего современника Руми суфийского мыслителя Ибн Араби. Голова закружится уже от имен собственных!
В представлении Баркса Руми выступает идеальной фигурой для религиозности “нью-эйдж”. Он такой же наставник ищущих истину, успокоение или просветление, обезличенный и лишенный религиозной идентичности. Он становится в один ряд с гуру, шаманами или главами сект. Руми из эпохи нью-эйдж вряд ли является персидским поэтом и максимально изолирован от интеллектуального и культурного контекста, которые чрезвычайно важны для понимания его роли в истории мусульманской мысли. Все это, впрочем, совсем не мешает ни искателям истины, которым наскучила йога и Шамбала, ни иранскому официозу, готовому схватиться за любую соломинку в обличении бездуховного Запада.
Сразу разочарую: в отличие от Нобелевской премии по литературе, якобы полученной Симин Бехбахани, случай с Руми все же не относится к категории fake news. Эта ситуация гораздо более сложная и отчасти напоминает кейс Омара Хайяма, самого известного персидского поэта. Своей популярностью на Западе Хайям, аутентичность большой части стихов которого все еще является предметом дискуссий, обязан эксцентричному британскому поэту Эдварду Фицджеральду. Тот, познакомившись с Хайямом благодаря переводам своего приятеля-востоковеда, выпустил переложение (переводом это сложно назвать) разрозненных рубаи. Именно благодаря Фицджеральду культ острослова и декадента Хайяма распространился сначала в викторианской Англии, а оттуда - уже по всей Европе.
У Руми тоже есть свой “Фицджеральд” – переводчик Колман Баркс. Руми в переложениях Баркса, не знающего персидского и пользующегося переводами крупнейших востоковедов – Николсона и Арберри, теряет свою отчетливую мусульманскую составляющую. Отделяя идеи Руми от их исторического и культурного контекста, Баркс при этом делает их как бы “более доступными” для публики. Ну серьезно, кому хочется слушать про то, что “Песня свирели”, которой открывается “Маснави” Руми, – это не просто выражение тоски влюбленного, а поэтическое описание фундаментальных для суфийской мысли процессов отделения от мистического единения с Богом и перемещение из мира единственности в мир множественности вполне в духе идей старшего современника Руми суфийского мыслителя Ибн Араби. Голова закружится уже от имен собственных!
В представлении Баркса Руми выступает идеальной фигурой для религиозности “нью-эйдж”. Он такой же наставник ищущих истину, успокоение или просветление, обезличенный и лишенный религиозной идентичности. Он становится в один ряд с гуру, шаманами или главами сект. Руми из эпохи нью-эйдж вряд ли является персидским поэтом и максимально изолирован от интеллектуального и культурного контекста, которые чрезвычайно важны для понимания его роли в истории мусульманской мысли. Все это, впрочем, совсем не мешает ни искателям истины, которым наскучила йога и Шамбала, ни иранскому официозу, готовому схватиться за любую соломинку в обличении бездуховного Запада.
Forwarded from 1
Если бы сын собаки Галеев заглядывал хотя бы в Википедию, он мог бы узнать, что храм с усыпальницей в Сан-Стефано построили спустя 20 лет после русско-турецкой войны, в 1898 г., а разрешение на строительство османские власти дали в 1893 г. На 90-е гг. XIX приходится потепление в отношениях РИ и Порты, так что ничего «унизительного» возведение христианской усыпальницы (не самой пышной) не подразумевало.
Если у кого возникнут параллели с Александро-Невским Собором в Варшаве, разобранным поляками в 1924-1926 гг., то они заведомо некорректны – Собор был архитектурной доминантой в нерусской и католической Варшаве, усыпальница в христианском (?) пригороде Стамбула таковой не являлась. Скорее уместно сравнение с русскими военными мемориалами/церквями/памятниками эпохи Наполеоновских войн в Германии и Австро-Венгрии (в 1914-1918 гг. всё осталось на своих местах).
Ну а сам пост SJW-пантюркиста, конечно, служит эталоном того, как, прикрывшись мнимой «объективностью», донести до читателей близкую автору мысль, что «взорвали и правильно сделали».
https://t.me/sublimeporte/2060
Если у кого возникнут параллели с Александро-Невским Собором в Варшаве, разобранным поляками в 1924-1926 гг., то они заведомо некорректны – Собор был архитектурной доминантой в нерусской и католической Варшаве, усыпальница в христианском (?) пригороде Стамбула таковой не являлась. Скорее уместно сравнение с русскими военными мемориалами/церквями/памятниками эпохи Наполеоновских войн в Германии и Австро-Венгрии (в 1914-1918 гг. всё осталось на своих местах).
Ну а сам пост SJW-пантюркиста, конечно, служит эталоном того, как, прикрывшись мнимой «объективностью», донести до читателей близкую автору мысль, что «взорвали и правильно сделали».
https://t.me/sublimeporte/2060
Telegram
Высокая Порта
Первый турецкий фильм был снят в 1914 г. Он назывался “Снос русского памятника в Сан-Стефано”.
Когда русская армия в 1877-1878 вышла к пригороду Стамбула Сан-Стефано, турки вынуждены были заключить унизительный мир. Чтобы увековечить свою победу, российские…
Когда русская армия в 1877-1878 вышла к пригороду Стамбула Сан-Стефано, турки вынуждены были заключить унизительный мир. Чтобы увековечить свою победу, российские…
«Так он сказал; (снова) он говорит:
«Ханская дочь! встать ли мне с места, схватить ли тебя за щеки и горло, бросить ли тебя под мою сильную пяту, взять ли мне в руки свой черный булатный меч, срубить ли голову с твоего тела, познать ли мне сладость жизни, пролить ли на землю твою алую кровь? Ханская дочь, в чем причина, скажи мне; жестокой каре я подвергну теперь тебя».
Составители эпоса «Книга деда моего Коркута» поздравляют всех влюблённых с праздником. Отрывок символизирует здоровые, нетоксичные и партнёрские отношения!❤️
«Ханская дочь! встать ли мне с места, схватить ли тебя за щеки и горло, бросить ли тебя под мою сильную пяту, взять ли мне в руки свой черный булатный меч, срубить ли голову с твоего тела, познать ли мне сладость жизни, пролить ли на землю твою алую кровь? Ханская дочь, в чем причина, скажи мне; жестокой каре я подвергну теперь тебя».
Составители эпоса «Книга деда моего Коркута» поздравляют всех влюблённых с праздником. Отрывок символизирует здоровые, нетоксичные и партнёрские отношения!❤️
Дело тонкое
Люби меня люби Был такой доисламский поэт Имру-ль-Кайс. Помимо конфликтов со своим отцом и поэзии, его, как и почти каждого зрелого мужчину, донимал один сложный вопрос: как правильно выбрать жену? Чтобы любила, уважала, да нервы не трепала лишний раз. …
В институте я читал доисламского поэта в оригинале.
Его звали Имру аль-Кейс, он написал поэму,
В поэме он рассказал про свою несчастную любовь
С девушкой из вражеского племени,
Это доисламская история про то,
Как ёбнутые тесть, тёща и все родственники
Не давали людям нормальной жизни. Были против любви.
Имру аль-Кейс описал, как однажды он ехал на верблюде
по пустыне, и оказался в том самом месте, где стоял
лагерь его возлюбленной пару лет назад.
Он увидел вбитые колышки от палаток, он описал
Сухие экскременты верблюдов, что увезли его любовь
Далеко-далеко. В институте я думал, какая дурость,
Ты же мужик, у тебя длинноногий верблюд, меч, копьё! подбери сопли!
Ты самый великий поэт доисламской современности, камон!
Найди другую бабу, много баб.
Но спустя много лет я проходил по Подолу,
И увидел летнюю веранду кафе, где мы с тобой пили пиво,
И увидел колышки от палаток,
И я понял тебя, Имру аль-Кейс, я понял тебя,
Понял, наконец.
Максим Матковский
Его звали Имру аль-Кейс, он написал поэму,
В поэме он рассказал про свою несчастную любовь
С девушкой из вражеского племени,
Это доисламская история про то,
Как ёбнутые тесть, тёща и все родственники
Не давали людям нормальной жизни. Были против любви.
Имру аль-Кейс описал, как однажды он ехал на верблюде
по пустыне, и оказался в том самом месте, где стоял
лагерь его возлюбленной пару лет назад.
Он увидел вбитые колышки от палаток, он описал
Сухие экскременты верблюдов, что увезли его любовь
Далеко-далеко. В институте я думал, какая дурость,
Ты же мужик, у тебя длинноногий верблюд, меч, копьё! подбери сопли!
Ты самый великий поэт доисламской современности, камон!
Найди другую бабу, много баб.
Но спустя много лет я проходил по Подолу,
И увидел летнюю веранду кафе, где мы с тобой пили пиво,
И увидел колышки от палаток,
И я понял тебя, Имру аль-Кейс, я понял тебя,
Понял, наконец.
Максим Матковский
Мой костёр в тумане светит, искры гаснут на лету
— Они, огнепоклонники-то, когда еще были? До Нобеля.
— Нет, еще до Кокорева.
— Нет, Кокорев еще застал их.
— Кого он застал-то? Это разве огнепоклонник уж был? Это уж солдат был.
— Солдат три года назад был. Тогда еще были настоящие огнепоклонники.
Но мой приятель, который утверждал, что при водворении в Баку Кокорева были еще настоящие огнепоклонники, прав, по-видимому. По крайней мере, он рассказывает анекдот — не знаю, верный уж он или неверный, который прямо показывает, что огнепоклонники тогда еще были настоящие, и против этого не возражал и другой мой приятель, тоже слыхавший этот анекдот.
Удивительная штука этот русский солдат. На что он только не способен! Про Григория Лукьянова рассказывали целые легенды. Был он где-то в плену — в Персии, в Индии, в Турции, а по другим — просто в бегах. Выучился он всяким языкам и наречиям, узнал все обычаи и верования. Но заела его тоска по родине (он был из Нижнего родом, долго служил на Кавказе), и вот он является в Баку под видом перса, такой же бритый, загорелый, руки и ноги желтые, крашеные (правоверные красят руки для того, чтобы, здороваясь с христианами, не осквернять себя прикосновением к ним. Перчаток у них нет, так вот они покрывают руки хоть краской — все же не голое тело). Приехал, пробрался на родину, побывал там, никого уж не нашел в живых и вернулся опять в Баку. В это время исчез куда-то из храма и последний огнепоклонник (а по другим — тоже солдат), Григорий Лукьянов и занял его место.
— И доход у него большой был. В то время в Баку много наезжало народу, все это удивлялось и огням, и нефти. Путешественников тогда тоже много было. И все к нему. «А где, — говорят, — у вас здесь огнепоклонники?» Ну, извозчики, в гостиницах номерные все уж знали и сейчас ему знать давали, если хорошие гости собирались — англичане богатые, французы, инженеры-заводчики… Ну а он, Григорий Лукьянов-то, человек был обходительный, знал всякое обращение. Приедут к нему, он сейчас все им и покажет, и расскажет. Рассказывать такой уж был мастер, что и не надивимся, бывало, на него. Начнет как про Персию, про шаха, про жен его рассказывать, или теперь опять про Индию, про этих баядерок… Да ведь и то сказать, все ведь это он видел, своими глазами видел — может, он и не врал даже ничего, нам только это так казалось, сами мы-то ведь там не были.
Григорий Лукьянов составил этим, говорят, хорошее состояние и неизвестно куда опять исчез. Есть, впрочем, предположение, и указание на это было, что его в одну темную ночь зарезали разбойники-персюки или татары и, чтобы скрыть всякое подозрение, увезли с собою в пески.
После Григория Лукьянова уж огнепоклонников не было больше.
С.Н. Терпигорев. «В стране фонтанов и колпаков», 1897 год.
— Они, огнепоклонники-то, когда еще были? До Нобеля.
— Нет, еще до Кокорева.
— Нет, Кокорев еще застал их.
— Кого он застал-то? Это разве огнепоклонник уж был? Это уж солдат был.
— Солдат три года назад был. Тогда еще были настоящие огнепоклонники.
Но мой приятель, который утверждал, что при водворении в Баку Кокорева были еще настоящие огнепоклонники, прав, по-видимому. По крайней мере, он рассказывает анекдот — не знаю, верный уж он или неверный, который прямо показывает, что огнепоклонники тогда еще были настоящие, и против этого не возражал и другой мой приятель, тоже слыхавший этот анекдот.
Удивительная штука этот русский солдат. На что он только не способен! Про Григория Лукьянова рассказывали целые легенды. Был он где-то в плену — в Персии, в Индии, в Турции, а по другим — просто в бегах. Выучился он всяким языкам и наречиям, узнал все обычаи и верования. Но заела его тоска по родине (он был из Нижнего родом, долго служил на Кавказе), и вот он является в Баку под видом перса, такой же бритый, загорелый, руки и ноги желтые, крашеные (правоверные красят руки для того, чтобы, здороваясь с христианами, не осквернять себя прикосновением к ним. Перчаток у них нет, так вот они покрывают руки хоть краской — все же не голое тело). Приехал, пробрался на родину, побывал там, никого уж не нашел в живых и вернулся опять в Баку. В это время исчез куда-то из храма и последний огнепоклонник (а по другим — тоже солдат), Григорий Лукьянов и занял его место.
— И доход у него большой был. В то время в Баку много наезжало народу, все это удивлялось и огням, и нефти. Путешественников тогда тоже много было. И все к нему. «А где, — говорят, — у вас здесь огнепоклонники?» Ну, извозчики, в гостиницах номерные все уж знали и сейчас ему знать давали, если хорошие гости собирались — англичане богатые, французы, инженеры-заводчики… Ну а он, Григорий Лукьянов-то, человек был обходительный, знал всякое обращение. Приедут к нему, он сейчас все им и покажет, и расскажет. Рассказывать такой уж был мастер, что и не надивимся, бывало, на него. Начнет как про Персию, про шаха, про жен его рассказывать, или теперь опять про Индию, про этих баядерок… Да ведь и то сказать, все ведь это он видел, своими глазами видел — может, он и не врал даже ничего, нам только это так казалось, сами мы-то ведь там не были.
Григорий Лукьянов составил этим, говорят, хорошее состояние и неизвестно куда опять исчез. Есть, впрочем, предположение, и указание на это было, что его в одну темную ночь зарезали разбойники-персюки или татары и, чтобы скрыть всякое подозрение, увезли с собою в пески.
После Григория Лукьянова уж огнепоклонников не было больше.
С.Н. Терпигорев. «В стране фонтанов и колпаков», 1897 год.
Восток - дело тонкое.
Дальний Восток - дело дальнее и тонкое.
Канал «Сепсис скепсисом» пропал, как Бекович под Хивой, но появился новый, ещё краше - Приморский cry. Подписывайтесь, бачехо!
Дальний Восток - дело дальнее и тонкое.
Канал «Сепсис скепсисом» пропал, как Бекович под Хивой, но появился новый, ещё краше - Приморский cry. Подписывайтесь, бачехо!
Telegram
Приморский Cry
Любителям Второй Мировой войны достаточно хорошо известен непримиримый конфликт города и деревни, в смысле, японского императорского флота и японской императорской армии. Причём, этот конфликт носил суровый мировоззренческий характер.
Армия Японии, пропитанная…
Армия Японии, пропитанная…
Никто меня не понимает
«Греция во все времена была местностью чрезвычайно пересеченной: контакты между разными полисами с трудом устанавливались и поддерживались.
Наиболее распространенной формой общения между разными полисами в Элладе была война»
Сергей Мельников, «Античный спорт»
«Греция во все времена была местностью чрезвычайно пересеченной: контакты между разными полисами с трудом устанавливались и поддерживались.
Наиболее распространенной формой общения между разными полисами в Элладе была война»
Сергей Мельников, «Античный спорт»