Елена Ударцева в фб собрала инфу о конкурсах ⬆️

В замечательной книге, про которую я уже говорила выше, Уйти нельзя остаться авторы приводят чек-лист писателя. Итак, вы только что закончили пьесу/сценарий/роман? Задайте себе следующие вопросы ⬇️ #книги

Вышло интервью со мной Беллы Кирик: https://bibliogid.ru/aktualnyj-razgovor/13755-ves-mir-teatr-i-lyudi-v-njom-aktjory?fbclid=IwAR09BZJ7aFlJXmrIUu0hVQo6Wm-uBpzZnbsVl86AmONp6jbUZbc0hRpUgzU

Движение #metoo делает, безусловно, полезное дело, срывая покровы с насилия, делая его видимым. Так действует иммунная система, не давая застарелой инфекции прятаться в организме, поднимая ее, чтобы уничтожить, искоренить. И всем бы хороша такая облава, кроме того, что производители искусства пользуются трендом, встают на рельсы и создают истории про бедных жертв. Жертвы, безусловно, бедные. Все дети алкашей, наркоманов, насильников, конечно, пострадали, получили травму. Но встает вопрос: что дальше? По идее, искусство должно помогать нам жить, даже если рассказывает страшные истории: мы узнали про Оливера Твиста, содрогнулись, поплакали, и дальше хотим, чтобы в жизни такие истории не повторялись, не происходили - вот она, важная роль искусства, которое может достучаться даже до толстокожих. Но если таких историй изображено уже очень много? Если вокруг мы видим и слышим преимущественно такое: родители были плохие, мир был жесток, поэтому герой/героиня сторчался/спился/беспорядочно ебется/совершает преступления, или даже самоубивается. Такой тип истории довольно бесполезный: увидев генезис слабости, мы не станем сильнее. Такой сюжет не поможет нам выжить: мы только укрепимся в мысли, что надежды спастись нет, если тебя травмировали, то пиздец, сопли-слёзы-неудача. Не будет ничего хорошего в жизни, если у тебя были плохие папа или мама, как бы сообщает нам такой сюжет, укрепляя нашего внутреннего нытика, слабака и инфантила. Как известно, у маленького Уинстона был очень плохой папа: гнобил его, не уважал, унижал, называл слабаком и тупицей, а потом умер от сифилиса. А маленький Уинстон вырос и стал Черчиллем, а мог бы тоже ныть, бухать, обвинять папу во всех своих неудачах, ведь он его не любииииил, хнык-хнык-хнык. Но Уинстон становился сильнее, менял себя и мир, и даже Гитлера победил, пока другие инфантилы сопли размазывали, смакуя в литературе свои травмы. Так что я бы на месте драматургов была бы аккуратнее с сюжетами про злой мир и плохих родителей.

Мне кажется, за эти деньги под столом зрителям «спектакля» должны предлагать оральный секс. При чем, блюда отбирают, а оральный секс пусть не доводят до кульминации. https://www.the-village.ru/food/new-weekend/krasota-immersivnye-uzhiny-za-18-tysyach-rubley

Есть такой дефект в некоторых пьесах/сценариях - недокульминация. Вот вроде бы история длится, длится, а мы как зрители не испытали энергетической разрядки. Секс был, а оргазма не было, и осталось смутное ощущение незавершенности, как бы не вся потенциальная энергия перешла в кинестетическую. Вот эта аноргазмия текста с одной стороны говорит о том, что задумка хорошая, персонажи все как семена - вот-вот прорастут, и прорастать есть из чего. Но с другой стороны, свидетельствует о как бы некоторой поспешности автора - ему будто бы не хватило дыхания на длинную дистанцию, он этих своих персонажей не очень трогал, не очень их гонял, не очень старался, короче. О, если бы автор не жалел персонажей! Если бы заставлял их шевелиться, совершал бы ими разнообразные движения, наслаждался бы их видом, их голосами, осязал бы их и обонял, то какое бы удовольствие получили мы, читатели! Мы бы дошли до кульминации, мы бы кончили, и занавес захлопнулся перед нашими глазами! А не продолжал бы невротично вяло подергиваться, как в аноргазмичной пьесе или сценарии. Персонажи-семена проросли бы и стали растениями, и старые паттерны в нашем сознании лопнули, чтобы проросли новые, новые пути/способы/идеи/чувства. Драматургия - это не самое рассудочное, зато самое сексуальное ❤️

Вчера обсуждали с Таней Загдай пьесы. В этом смысле драматург с драматургом могут говорить бесконечно - пьес в мире много )) Так вот, как настоящие сектантки мы говорили о фестивале современной драматургии Любимовка, и делились любовью. У Тани в сухом остатке осталась горячая любовь к пьесе белорусского драматурга Каси Чекатовской Деликатно, а у меня всё же к пьесе Вики Костюкевич Страна Вась, про которую я много рассказывала уже вам тут раньше. Но пьеса Каси у меня на втором месте, то есть в топе тоже. Там история про ПНИ (психо-неврологический диспансер), в который автор ездила как волонтёр - какие-то экзистенциалтные впечатления, переданные мастерски, с полным эмоциональным подключением, и при этом как бы отстраненно, философски. Красивый и запоминающийся надолго текст, и вот конец декабря, а мы в захватi. А «Страна Вась» - это вообще перечитывать можно бесконечно, такой восторг. В общем, Касину пьесу смотрите по ссылке (читка крутая была), а Викину читайте, видео читки не смотрите, там неудачно исполнено. https://m.youtube.com/watch?v=71BMILWHntc #любимовка

Я начала читать книгу драматурга Юлии Тупикиной "Как разбудить в себе Шекспира" не потому, что хочу научиться писать пьесы - у меня есть уверенность, что я знаю, как это делается (это не значит, что умею), но мне было любопытно понять, как такие книги пишутся. И она захватила меня с первых строк, потому что Юля пишет тепло и искренне, помня себя еще зрительницей.

"Я сидела в подвале в центре Москвы в Трехпрудном переулке, вокруг меня были люди, они смотрели на актеров, которые в круге света читали пьесу. [...] Потом началось обсуждение: каждый слушатель мог высказать любое свое впечатление, передать свои чувства - мы были вместе, и мы могли быть собой. [...] В зале были красивые люди, в воздухе висела любовь. Они называли себя запросто: Миша, Женя, Саша. Я тоже встала и тоже что-то сказала, меня выслушали, но, конечно, не запомнили - я просто зритель, я снаружи. Очевидно, единственный способ оказаться своей на фестивале "Любимовка" - написать пьесу" - этот отрывок идеально подошел бы для моей диссертации, где я описывала не только тексты, но тусовку - то есть театрально-драматургическое движение "Новая драма", в котором крайне важной была вот это общность (или ее иллюзия) между зрителями и авторами, зрителями и исполнителями. Через эту общность каждый и каждая заново переопределялся и отстраивался - и вот эти поиски новой идентичности так или иначе толкали некоторых участников писать, становиться художниками - производить - а не только потреблять.

Собственно, Юля дальше учит мастерству, но не в привычном его понимании, а так, как она увидела его в "Театре.doc": "Быть weird, делать неожиданные вещи, писать честные, искренние, экспериментальные тексты, называть вещи своими именами, дурачиться, пробовать, находить единомышленников - это очень приветствуется в театральном сообществе, созданном Михаилом Угаровым, Еленой Греминой и многими их соратниками. [...] Разрешаешь себе побыть самозванцем, разрешаешь себе попытаться - и пишешь пьесу".

Само писательство рассматривается как еще один из способов быть периодически счастливым, поэтому первая глава посвящена настройке и развенчиванию мифов о профессии драматурга. Как и положено, эта глава мотивирует, но без сладких обещаний - автор часто повторяет мысль "надо много работать и работать постоянно". Далее даны уже практические вещи: начиная с того, о чем писать, заканчивая тонкими материями, вроде создания подтекста в диалоге. Почему-то упущен конфликт, может, глава о нем растворилась в других частях? Тогда нужно вылавливать.

В книге много упражнений (целых 85!). Научится ли человек писать, если будет выполнять эти задания? Безусловно, он будет как-то развиваться, но куда? Кто прочтет его тексты, сделанные по книге, кто даст ему обратную связь, кто покритикует, в конце концов, или хотя бы скажет: "Деточка, такого в жизни не бывает" - чтобы автор разозлился и текстом доказал, что бывает. Наверное, есть люди сильной дисциплины и адекватной самооценки, кто сам себе ученик и учитель, но, по моему опыту, себе учителем ты становишься, только пройдя довольно большой путь. Поэтому я бы рекомендовала эту книгу всем желающим писать, но не знающим, с чего начать, не представляющими, что такое ежедневное письмо, не имеющими личных дневников или хотя бы привычки писать в соцсетях. И тем, кто любит рефлексировать о себе, не впадая при этом в уныние - упражнения "монолог-настроение", "воспоминание о своей бесстыдной личной истории", "что меня бесит в моем времени", конечно, могут дать много идей, но не тем, кто разрыдается после первого абзаца от ужаса бытия.

Книга Юли - это еще и неожиданный микс цитат и отсылок к опыту людей, которые иначе бы под одной обложкой не встретились: здесь и куратор Кирилл Светляков упоминается, и философ Мераб Мамардашвили, и даже Покрас Лампас мелькнул. Это копилка идей, и думаю, я тоже буду ей пользоваться, когда у меня будет какой-нибудь кризис, застой или просто свободное время на текст не ради публикации, гонорара или решения своей проблемы - а чтобы почувствовать себя счастливой от того, что я пишу.

#драматургия

Так приятно, сама Ильмира Болотян читает мою книгу! ❤️

Люблю алгоритмы. Когда начала преподавать, полюбила их ещё больше. Например, поговорим о диалоге. Как написать диалог? Алгоритм такой:

1. Создать персонажей. Хорошо создать: определить Персону, Тень, корни, страх, мечту, язык, арку в истории.

2. Определить цели персонажей друг относительно друга - не вообще в пьесе/сценарии/романе, а именно в этом маленьком диалоге: что они хотят друг от друга здесь и сейчас? Как мы поймем, достигли ли они своих целей к концу диалога? Допустим, персонаж Зуля хочет, чтобы персонаж Алёна вернула ей долг - 100 рублей. Цель Зули - получить 100 рублей, и мы как зрители должны понять, удалось это ей или нет. А цель Алёны, допустим, не отдавать 100 рублей. Цели понятны, измеримы.

3. Определить маски, которые персонажи будут использовать в диалоге. Маски по сути - стратегии поведения в диалоге. Допустим, персонаж Зуля сначала будет в маске «Я хорошая» - будет уговаривать, мягко увещевать бессовестную Алёну. Затем поменяет маску на «Я слабая» - будет давить Алёне на жалость, затем наденет маску «Я сильная» и будет угрожать. Алёна же наденет маску «Я дура» и будет прикидываться, что не понимает. Потом наденет маску «Я клоун» и будет отшучиваться, надсмехаться. А потом побудет «Я человек в белом пальто» и будет стыдить Зулю за её угрозы.

3. Найти арку отношений персонажей. Если Зуля и Алёна входят в диалог в формально теплых отношениях - они как будто приятельницы или даже подруги, то произошедшая коммуникация должна эти отношения поменять либо в сторону холода, либо в сторону огня: они либо должны подружиться ещё больше, либо поссориться, углубить конфликт, сделать его явным, сильным. Намечаем арку и начинаем писать диалог.

4. Диалог написан. Смотрим в эссе, которые мы писали о каждом персонаже, и сверяем раздел «Язык» - мы использовали язык, фразы, сорняки, манеру речи и прочие языковые характеристики, которые были разработаны по каждому персонажу?

5. Вносим хаос: пусть диалог будет ассиметричнее, недоговореннее, текст переводим в подтекст, обрываем фразы, убираем лишние слова, даем персонажам не слушать друг друга и перебивать, местоимения вырезаем, глаголы выносим вперёд, переставляем слова.

6. Снова убираем лишние слова.

7. Снова убираем лишние слова.

8. Финально переводим всё, что можно, в подтекст.

Вуаля, ликуем ❤️

Пересматривала Кин-дза-дзу, Гараж, и думала, что всё же существуют истории мужского и женского типов. Мужская история всегда посвящена иерархии, социальной борьбе, определению, кто чего стоит, кто тут альфа, а кто омега - упорядочение мира, инвентаризация. Если сценарий писали мужчины, а потом снимали мужчины, то почти наверняка борьба персонажей будет за место на вершине социальной пирамиды, или их трансформация будет состоять в отказе от этой вершины в пользу других ценностей. В Кин-дза-дза весь сюжет - вокруг цветовой дифференциации штанов, и дядя Вова со Скрипачем втянуты в социальные игры инопланетян, вынуждены ради выживания и возвращения делать «ку», петь в клетках, приседать, торговаться за спички. Дядя Вова при этом прям как Брэд Пит в Однажды в Голливуде - показывает пример красивого мужского поведения, идеального, невозможно не влюбиться: он альтруистичен, ставит свои интересы ниже интересов других людей, спасает, держит слово, не трусит, действует спонтанно, шагает в неизвестность. И выигрывает игру, как и герой Брэда Пита.

В фильме Эльдара Рязанова «Гараж» красивое поведение распределено между мужчинами и женщинами, это ещё лучше: сначала альтруистично поступает героиня Лии Ахеджаковой, когда бунтует, поворачивает ход собрания, топит за справедливое распределение гаражей с помощью жребия, а потом ее подлерживает Профессор, который кается в своей минутной слабости, и тоже присоединяется к бунту. Интересно, что отрицательные образы тоже справедливо распределены между полами: есть мерзкие директриса рынка и председатель правление (персонаж Ии Савиной), есть толстый лже-ученый (персонаж Невинного), есть второй член правления (Гафт).

Сам конфликт - борьба за ресурсы - интересен, конечно, любому зрителю, хоть мужчине, хоть женщине, но вот историю про это раньше всегда создавали только мужчины. Это говорит о том, что сейчас авторы-женщины могут исправить этот дисбаланс, и не только создавать истории про чувства и личную жизнь, но и взглянуть на иерархии. И действительно, последнее время всё больше появляется таких историй от драматургов-женщин.

Теперь другая история - женская. Вот эта тонкость чувств, ассоциативный монтаж, игнор иерархий, полёт, лёгкость, ебанутость, тоска, экзистенциальные кризисы, энергия жизни, настроение - такой наркотик лучше синтезируют авторы-женщины. Например, Таня-Таня драматурга Оли Мухиной, или свежая премьера - Дневник Алёны Чижук, а ещё почта, жд и фейсбук. Пьесу написала Юлия Воронова, и она, как и пьеса Мухиной, про важное - потеря людей, выбор той нити судьбы, с которой ты сплетаешься в лучший узор, отказ от этого узора и выбор другого, смерть, трагедия нереализованности, кайф любви. Ужасно хочу почитать подобное от авторов-мужчин, пока что они не могут, ну если только это не Иван Бунин, конечно, и все другие наши классики. Те да, могут про любой солнечный удар, а средний автор-мужчина только про иерархии. Но когда автор вырывается из этих гендерных тематических загончиков, то он богиня, она бог.

Я всё время, пока существует конкурс Кульминация, сижу в его жюри (кроме самой первой Кульминации, где моя пьеса "Вдох-выдох" победила), и это значит, что читаю по три лучшие пьесы, присланные от каждого русскоязычного драматургического конкурса. В этом году 26, и слава богу, там есть пьеса Вики Костюкевич Cтрана Вась, которая всегда будет раздаваться из всех моих утюгов, пока её не поставят в театре. И тут вчера ночью читаю я пьесу Натальи Милантьевой Хор. Во-первых, что вам нужно знать о современной драматургии, так это то, что тут у нас есть настоящие рок-н-ролльщики, я образно, да - Наташа 18 лет прожила в православном монастыре и вернулась, теперь делает ремонты, курит, пьёт, пишет пьесы. Пьесы у неё получаются такие, бля, что и Земфиру бы разорвали от нежности, от твоей-моей свежести. Почитайте Пилораму, например. Наташа - глубоко православный человек, но это ее не сковывает как автора, слава богу - она тонко пишет о любви и вере, закладывая всё это нежное в максимально грубую оболочку. Например, самый тонкий трепет от хорового исполнения псалмов прячется в самых грубых деревенских людях, посреди самой грубой жизни. Тридцатилетняя Лена собирается на репетицию хора, а свекровь недовольна.

СВЕКРОВЬ. Ваньк, Васьк, отец уже пошел в туалет, бегите за ним с ведрами! Ведра берите, чего порожняком побежали?
ДЕТИ. Мы ща придем, нам там надо кое-что сделать.
СВЕКРОВЬ. А ну быстро в туалет за отцом, а то он постоит-постоит, нет никого и в магазин почапает.
ДЕТИ. Магазин-то еще закрыт.
СВЕКРОВЬ. Дак вот и надо пока закрыто. Пока он мается-шатается, хоть дело сделает. ДЕТИ. Мы уже посрали, там еще не застыло. И мамка посрала.
СВЕКРОВЬ. Сказала же всем срать в курятнике, охуели что ли?
ДЕТИ. Мамка посрала, и мы посрали.
СВЕКРОВЬ. Уж поди застыло, бегите к отцу, надо дело делать, скоро магазин откроется. Входит Толя с ломом в руках.
ТОЛЯ. Насрали уже, пидорасы.
СВЕКРОВЬ. Бери их за шкирку, они меня не слушают.
ТОЛЯ. С полметра уже торчит, а они все срут и срут.
СВЕКРОВЬ. Ваньк, Васьк, отец вас ищет, айда говно таскать!
ВАНЯ. Васька варежки потерял.
ТОЛЯ. А варежки тут не нужны, в говне марать. Ленка где?
СВЕКРОВЬ. Творог ест.
ТОЛЯ. А эти?
СВЕКРОВЬ. Эти потом, пускай дело сделают, надо дело сделать. А потом идите творог есть.
ТОЛЯ. Пошли.
ВАСЯ. Руки липнут к ведру.
ТОЛЯ. Поссышь потом на руки, отойдут. Я наколол уже, бегом таскать.
Уходят.
СВЕКРОВЬ. Лен?
ЛЕНА. Чего?
СВЕКРОВЬ. Творог съела? Дров надо наносить. Холодует.
ЛЕНА. Пацаны тебе наносят.
СВЕКРОВЬ. Они говно носят, не емши еще.ЛЕНА. День большой.
СВЕКРОВЬ. Опять туда? Не надоело еще?
ЛЕНА. Тебе-то что?
СВЕКРОВЬ. Дурака валяете. Вот дураки-то, как будто дома нету делов.
ЛЕНА. Надо развиваться. (Раскладывает на столе листы с нотами)
СВЕКРОВЬ. Пока Толька не нажратый, начали бы утеплять курятник.
ЛЕНА. Поздно уже, магазин открылся.
СВЕКРОВЬ. Пойти носки толстые одеть. Холодует. Куры не несутся на морозе. Никому ничего не надо. И ребята щас подуют на горку. Пошла бы дров наносила.
ЛЕНА. Заткнись, дай урок повторить.
СВЕКРОВЬ. Школьница теперь снова. Надо было раньше учиться, в школе, а не пиздой ходить трясти по деревне. Толька никогда бы на тебе не женился, если б не ребята. При такой жене только и бухать.
ЛЕНА. Пошла на хуй.
Лена собирает листы в пакет и уходит. #кульминация

Автор в этой сцене, как и во всей пьесе, использует приём контрастного монтажа: соединяет несоединимое, максимально разное. Говно и духовные песнопения, например. А дальше соединит любовь и бытовое насилие. Пьянство и веру. Уголь и богослужение. Ибо "Все чувственное надо делать бесчувственно, а бесчувственное вдохновенно, тогда поймаем его за хвост". #кульминация

Всегда Шекспир и Чехов ликуют в загробном мире, когда современный драматург приводит новых героев, когда парк набивших оскомину и понятных пополняется кем-то неожиданным, подсмотренным в жизни. В "Хоре" это и подросток, вопреки одноклассникам, таскающийся петь псалмы, и бабки-алкашки, и сам руководитель хора - 40-летний Валентин, разжалованный поп. Валентина прогнали из церкви, мы не знаем за что, но он сохраняет чистоту своей души - работает кочегаром и собрал простых людей ради вокала и псалмов, ради настоящей тем самым литургии. Он спасает души, будучи изгнанником, которого травит местный поп и местные жители, ревнивцы. Но он может говорить в случае чего и на их грубом языке, вот только нет в нём никакой злости и агрессии, только жалобы.

ТОЛЯ. Ты... пидор!
ВАЛЕНТИН. Да знал бы ты...
ТОЛЯ. Чего мне знать про тебя? Чего тебе надо от нее? Влез сюда, что ты влез посмотреть? Как нам херово? Погляди, пощупай. Ты и пощупать-то не можешь, ты чмо уродливое, ты... колдун что ли? Не пойму я тебя.
ВАЛЕНТИН. Знал бы ты, как мне тяжело. Они мои, они одни у меня.
ТОЛЯ. Кто тут твои? Тут у всех свое. Ты со стороны, это... навалился, как... как тебе объяснить-то, блядь, чтоб ты понял? Ты как куча мерзлого говна, которая из очка торчит, такое же говно, как все, только все внизу, подтаят и вниз, а ты вылазиешь, потому что ты мерзлый, тварь, ты мертвый. А бабы таких любят, любят они мерзлое говно, потому что оно не пахнет, и горкой так, типа крутое, для дураков весь этот твой ебучий хор. Зима пройдет, и скиснешь ты на хер, и я тебя лопатой за околицу отнесу за милую душу. Вот так, брат. Вот понял я тебя, вот щас прям, пока говорил.
Пауза.
ВАЛЕНТИН. Я живой, и так же херово мне, как и вам. #кульминация

Лена влюбляется в Валентина, и муж, конечно, бьёт её за это. Виктор так и не получает взимности от Нины, подростка пиздят одноклассники, бабок хейтят другие бабки - короче, весь хор подвергается абьюзу среды. И тут бы, казалось бы, должна начаться история, но автор решает её закончить, что, конечно, очень жаль, потому что тут только конец первого акта по идее. Но даже в таком варианте пьеса свежая, живая, важная, глубокая и антипошлая в набоковском смысле. #кульминация