Medieval Legacy
3.48K subscribers
468 photos
9 files
262 links
• «Мы живем среди последних материальных и интеллектуальных остатков Средневековья» (Ж. Ле Гофф)

• Пишу о средневековой культуре и истории, иногда заглядываю в Античность и Ренессанс

• По всем вопросам: @sandwraith1104
Download Telegram
Каждое лето я говорю себе: вот щас как возьму да перечитаю все-все книги, что скачал на планшет за пять лет! А потом смотрю на их количество и в смятении отступаю. Успешно формирую свою «антибиблиотеку» по заветам Умберто Эко... Впрочем, сейчас я все-таки читаю одну из таких книг — это «Средневековое мышление» Алена Де Либера (1996). Его можно назвать идейным продолжателем Жака Ле Гоффа, к труду которого, «Интеллектуалы в Средние века», он часто обращается. Однако если Ле Гофф изучал социальные предпосылки и феномен «интеллектуала» как такового, то Де Либера ставит целью проследить зарождение на рубеже XIII-XIV веков «интеллектуального идеала», тесно связанного с рецепцией греко-арабской философии в предшествующие столетия «великой эпохи переводов».

Для меня интригующим оказался тезис о решающем влиянии арабской мысли на формирование европейской схоластики, который Де Либера выдвигает в противовес идее о ее преимущественно посреднической роли в этом процессе. И действительно, наше восприятие средневековой арабской философии во многом определяется только тем фактом, что она сохранила античную философию и науку для ее последующего «возвращения» европейцам — и это в лучшем случае. Между тем, пишет Де Либера, европейцы именно арабов называли philosophi, а себя Latini. Образ «философа», целью которого было постижение и наслаждение мудростью вне рамок религии, возник на арабской почве. По мере распространения переводов арабских мыслителей (Аверроэса, Авиценны, аль-Фараби, аль-Газали и др.) происходит «арабизация» европейской мысли, так что схоластический конфликт «разума» и «веры» Де Либера также считает продолжением аналогичного конфликта, зародившегося на Востоке. Более того, сами начала европейской идентичности видятся автором в деятельности переводчиков-евреев из Толедо и арабских философов Андалузии и Багдада. Ex oriente lux в законченном виде.

Обо всем этом Де Либера пишет как о том, что не следует забывать, и призывает активнее изучать арабскую средневековую философию во французских учебных заведениях. Призыв вполне в духе европейского мультикультурализма, который, однако, в последние несколько лет дал заметную трещину. Но книга прекрасная и позволяет взглянуть на появление европейского идеала «философа-интеллектуала» под новым углом.

#books #Orient
Недавно закончил читать книгу Себа Фалька «Светлые века: Путешествие в мир средневековой науки». Название как бы намекает, что автор не разделяет распространенный стереотип (а для некоторых – даже аксиому) о невежестве средневекового общества под железным колпаком Церкви. И действительно, как убедительно показывает Фальк, Средние века были временем захватывающих научных поисков и открытий, легших в основу современной науки. Религия и наука не были безусловными антагонистами, а Церковь также была заинтересована в развитии астрономии, естествознания, оптики, механики и других дисциплин. Этот посыл мне очень близок, поэтому чтение было вдвойне интересным, хотя и временами непростым из-за наличия пространных описаний астрономических законов и устройства механических приспособлений. В центре повествования находится биография англичанина Джона Вествика, монаха монастыря Сент-Олбанс и автора астрономического трактата об экваториуме, вычислителе точного положения планет. Именно он является «типичным» представителем средневековой науки и через него Фальк раскрывает ее связь со многими сферами жизни: сельскохозяйственным циклом и календарем, монастырским укладом и университетской жизнью, астрологией и механикой, крестовыми походами и географическими представлениями и т.д. Книга просто напичкана интересными фактами и именами, благодаря чему у меня теперь есть несколько идей для постов. А если я до сих пор не убедил вас прочесть эту книгу, то вот финальный аргумент: перевод выполнен под чутким взором Олега Воскобойникова, что само по себе знак качества.

#books #England
Трофей с выставки «non-fiction 2023» – недавно вышедшая книга «Силы и престолы» Дэна Джонса. Заинтриговал подзаголовок: всегда интересно применение нового подхода и взгляда на хорошо известные события. Посмотрим, что автор предложит на более чем 600 страницах своего труда. Может, буду отмечать здесь любопытные детали в формате «заметок на полях».

#books #events
В книге Льюиса Дартнелла «Происхождение. Как Земля создала нас» есть одно интересное наблюдение в духе «а что, если бы события пошли иначе?». Касается оно эпохального плавания Христофора Колумба к берегам Нового Света и его связи с географией планеты.

Генуэзский мореплаватель многие годы был одержим идеей плавания на запад в Китай и Индию и пытался найти влиятельных спонсоров. После множества неудач он обрел покровителей в лице испанских монархов Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской, которые в 1492 году согласились вложиться в его авантюру. На их решение влияли в том числе успехи португальских соседей, которые к тому моменту уже открыли мыс Доброй Надежды и готовились сделать последний шаг на пути к богатствам Востока. По этой же причине португальский правитель Жуан II ранее отказал Колумбу в осуществлении плавания на запад.

Незадолго до этого, в 1479 году португальцы заключили выгодный для себя Алкасовашский договор с Кастилией. По нему они получили Азорские острова, острова Зеленого Мыса и Мадейру, а также исключительное право на исследование и завоевание территорий к югу от Канарских островов. Последние отошли Кастилии (см. карту). Не слишком равноценный обмен, однако плавание Колумба показало его исключительную удачность.

Генуэзский адмирал отправился на запад именно с Канарских островов, которые, как пишет Дартнелл, расположены в зоне северо-восточных пассатов. А они дуют четко в направлении Карибского моря. Если бы Жуан II, отвергший предложение Колумба, принял иное решение, то генуэзец отправился бы на запад с Азорских островов. Расположенные в зоне западных ветров, они крайне неудобны для плавания через Атлантический океан. А если учесть, что даже при попутных пассатах плавание Колумба заняло 33 дня, а его команда была на грани бунта, «альтернативное» путешествие закончилось бы как минимум неудачей, а возможно — и гибелью адмирала и его людей на просторах Атлантики…

Вот так на первый взгляд неравноценный договор лег в основание одного из величайших путешествий в европейской истории, а географические особенности предопределили его принципиальную возможность.

#history #books #Spain #Portugal
Заметной новинкой этого года в ряду исследований о Средних веках стала книга Питера Хизера Christendom: The Triumph of a Religion, AD 300–1300. В ней автор, следуя интеллектуальной традиции Питера Брауна, анализирует процесс христианизации Средиземноморского мира от обращения Константина до эпохи наивысшего могущества римских пап. Саму книгу я пока не прочитал, но зато послушал посвященный ей выпуск подкаста Byzantium & Friends. В разговоре Хизер поднял вопрос трактовки христианизации в эпоху раннего Средневековья, а именно – существования в Европе «нескольких христианств».

Как я понял, эта идея сейчас достаточно популярна в западной историографии: о ней я также читал в другой книжной новинке этого года The Bright Ages. A New History of Medieval Europe Мэттью Гэбриэля и Дэвида М. Перри. Суть в том, что традиционный взгляд на распространение христианской религии недалеко ушел от взглядов церковных авторов прошлого. Они объясняли триумф христианства действием Промысла Божьего, который обеспечил его победу над различными «ересями». Мне лично это напоминает «вульгарный» взгляд на эволюцию человека: линейное развитие от австралопитеков до Хомо сапиенса, в котором существование других видов признается неким отклонением от нормы или тупиковым путем. Очевидно, что дело обстояло иначе.

Хизер подчеркивает, что и с христианством все было не так однозначно, и приводит простой пример: к моменту крещения франкского короля Хлодвига (496 г.) почти все «варварские короли» и их подданные, осевшие на западных территориях Римской империи, исповедовали арианство и не признавали Никейский символ веры. Сделай Хлодвиг выбор в пользу доминировавшей тогда на Западе «версии» христианства – например, если бы его жена Клотильда была арианкой, а не приверженкой ортодоксии – и история могла бы пойти совершенно иначе. Т.е. вместо того, чтобы вслед за церковными авторами говорить о ересях и неизбежности победы доктринального (никейского) христианства, лучше сосредоточиться на конкретных событиях и факторах, которые позволили тому же арианству сначала господствовать на Западе, а затем, после Хлодвига и победных походов Юстиниана – потерять это господство.

В пользу идеи «нескольких христианств» говорит и адаптивность религии, которая позволяла ей приспособиться к местным условиям ценой зачастую довольно сильного отклонения от своей же доктрины. Да что там, даже на одной и той же территории религиозные практики в раннюю эпоху и в эпоху Высокого Средневековья могли кардинально отличаться. В Англии X века, говорит Хизер, была одна церковь на 10 миль: кто станет тратить столько времени на дорогу туда-обратно, чтобы принять участие в богослужении? Это совершенно другая ситуация по сравнению с XII–XIII вв., когда здесь стало куда больше церквей и образованных священников.

В общем, есть над чем подумать. А книгу Хизера я прикреплю к посту, кому интересно почитать.

#books #thoughts
Пионером всестороннего исследования беневентанского минускула считается английский палеограф литовского происхождения Элиас Э. Лоу. В 1914 году он выпустил книгу «The Beneventan Script: A History of the South Italian Minuscule», в которой представил методику изучения этого типа письма, ввел новый термин для его обозначения (до этого его чаще называли «лангобардским») и проанализировал сотни беневентанских рукописей. Ниже – отрывок из введения к этой книге, в которой он оценивает историческое значение Южной Италии для европейской культуры. Перевод Е.В. Антонец:

«В истории западноевропейской культуры Южная Италия сыграла если не главную, то, безусловно, значительную роль. Нельзя не заметить, что с древнейших времен ее миссия заключалась в том, чтобы хранить и передавать полученное от других. Именно из небольшой греческой колонии на юге Италии в Рим пришел алфавит. Когда Рим пал и полчища варваров-германцев наводнили Италию, именно на крайнем юге появился человек, сумевший спасти от нависшей угрозы уничтожения языческую образованность. Южноиталийское аббатство стало родиной ордена, который более всех других организаций на протяжении многих столетий давал приют учености и наукам. В значительной мере именно через Южную Италию мудрость Востока вновь открыла Западу свои сокровища благодаря бурной переводческой деятельности, начавшейся при норманнских правителях Сицилии и продолженной при их швабских и анжуйских преемниках. Южная Италия, по-видимому, никогда не теряла связи с греческой культурой: не случайно родом из Калабрии был тот, кто обучал греческому языку первого гуманиста [Варлаам Калабрийский], а тот, кто привез с собой из Константинополя в достопамятном 1423 г. сочинения греческих классиков, которых целое тысячелетие не читали на Западе, был сицилийцем [Джованни Ауриспа]».

#books #culture #Italy
Питер Браун в книге «Мир поздней Античности» (спасибо Косте, его пост помог мне наконец за нее взяться) размышляет об идейном противостоянии между язычниками и христианами на примере образа Рима. Всем нам знакомо выражение «Вечный город», или Roma aeterna, которое вдохновляло гуманистов и поэтов, а позднее стало брендом. Эта мифологема Рима как «естественной кульминации цивилизации, длящейся вечно», была выработана не в классический период римской истории, а на рубеже IV–V веков, когда эта самая история уже подходила к своему завершению. Связано это было с подъемом патриотизма среди римской аристократии, хранившей верность традиционному язычеству на фоне все более очевидного торжества христианства. По мнению Брауна, этот подъем способствовал активному складыванию альтернативного мифа о Риме как городе святых апостолов Петра и Павла. Более того, идеология папства и дальнейшее распространение культа святого Петра в Западной Европе во многом обязаны этому осознанному соперничеству христиан с языческими последователями римского мифа. Мифологема «святого Рима» одержала верх, однако ей пришлось включить в себя непреодолимые образы и неизбежные ассоциации с прежним, «языческим Римом». И диптих из Рамбоны, на котором Капитолийская волчица держит на своей спине Распятие – один из зримых примеров, подтверждающих этот процесс.

#culture #books