Один из потерянных ленинградских писателей - Генрих Шеф. Родившийся в 1937-и, Шеф занимался в литобъединениях, был знаком с Битовым, Арьевым, Марамзиным.

Игорь Ефимов говорил в 1998-м: «Был писатель в Ленинграде, которого необычайно высоко ценили и до сих пор ценим не только я и Марамзин, но и Андрей Битов, и несколько других человек. Его звали Генрих Шеф. Это писатель кафкианского направления и, я бы сказал, кафкианского уровня. Моя издательская мечта - издать том избранного Генриха Шефа. Он оставил очень большое наследие, там около тысячи страниц. Это был писатель чувствительности такой, что он нормальнее всех прореагировал на советскую ситуацию - он сошел с ума. У него началась настоящая мания преследования, он прожил с ней последние годы».

Единственная прижизненная публикация Шефа - сборник «Записки совсем молодого инженера» , изданная в 1968 году. Книжку можно найти и прочитать в Сети. Это пронзительная, странная проза.

Вот фрагмент рассказа «Ребёнок».

«Отец приехал и забирает свои вещи. Мама говорит ему «вы». Каша на кухне, которую она сейчас варит, начинает подгорать. Я мешаю кашу и убавляю огонь.

— Вот, папа приехал. Сейчас ты его кашей накормишь, — говорят соседки.

— Да, — говорю я. Но они не знают еще, что случилось.

Он берет свою круглую железную коробку, где лежит трубка. Берет справочники с полки. Еще — один хороший чемодан. Потом они что-то там говорят, он целует меня, говорит:

— До свиданья.

И вот тогда я слышу от мамы:

— Отец с нами жить больше не будет.

Я не знаю, как мне себя вести. Что делать? Я молчу. Может быть, надо заплакать? Скорее бы кончилось. Я стою и молчу. Мне не хочется плакать.

А тут Юркина голова влезает в дверь. Он видит всех нас и шепчет:

— Пошли на двор.

— До свиданья, — говорю я.

И убегаю».

В своём завещании Генрих Шеф запретил публика­цию своих произведений «на территории, занимаемой ныне СССР». Его тексты хранятся в Петербурге у вдовы писателя.

Ни одного фото Генриха Шефа я не нашёл. Только обложку его книги.

Отличное название - «Записки совсем молодого инженера». Вот это «совсем» сразу бросается в глаза и делает книжку заметной.

В 1977 году Майк сочинил «Рассказ без названия» - прозаическую фантазию на тему, какой должна быть жизнь советской рок-звезды - жизнь, которую хотел себе Майк (и не только он).
Рассказик стал не только редким упражнением Науменко в прозе, но и источником вдохновения для Гребенщикова - из майковского текста выросли аж три песни БГ.

«Марина».
В «Рассказе без названия» есть фраза: «Я написал этому мерзавцу цифровку мрачного, но кайфового рок-н-ролла «Марина мне сказала».
Именно так - «Марина мне сказала» - начинается и песня Гребенщикова.
Сам Майк, кстати, придумал фразу про Марину не на пустом месте, а обыграл своего любимого Лу Рида - цикл его песен Candy Says, Lisa says, Caroline Says. Понятно, что и БГ прекрасно знал первоисточник, но вдохновился, сочиняя «Марину», именно майковским пассажем из «Рассказа без названия».

«Сны».
Из рецензии Александра Старцева на аквариумский альбом «День серебра» (журнал «Рокси», январь 1985): «Сны» – одна из самых красивых песен на альбоме… Плюс к этому фраза из рассказа Майка (из того же, откуда взята фраза «Марина мне сказала») – «она не знает, что это сны».
У Майка: «Я настроил свой акустик и для начала стал писать простенькую, но миленькую балладку «Она не знает, что такое сны». 

«Послезавтра».
В этой гребенщиковской песне, записанной для альбома «Песни рыбака» (2003), есть фраза «Послезавтра я опять буду здесь».
Читаем Майка:  «Вот тебе название для нового хита: «Послезавтра я опять буду здесь», а можно ещё добавить в скобках: «И тогда вы у меня попляшете».
Вот так 25 лет спустя БГ вернулся к майковскому «Рассказу без названия».

Если вы не читали это сочинение Майка, прочтите, оно того стоит. Найти текст в Сети не проблема.

Фрагмент "Рассказа без названия", Майк Науменко, 1977.
«Я проснулся в два часа дня с мрачной мыслью о том, что к четырем мне надо быть в студии. Контракт с «Мелодией» обязывал меня выпустить последний в этом году сингл не позже, чем к 12 ноября. Откладывать дальше некуда.

А вообще, я ужасно устал. Год выдался чертовски напряженным: сначала гастроли по Австралии вместе с «Керосиновым Контактом», долгая, вымотавшая все нервы, работа над очередной долгоиграющей, затем ряд не очень удачных концертов здесь, в Ленинграде, с новой, ни к черту негодной группой, опять гастроли, но уже по Украине и Белоруссии; дрянные гостиницы, душные залы, премерзкие автобусы, потом опять работа в студии и опять гастроли. О репетициях я уже не говорю.

А сегодня нужно писать еще один сингл - к Новому году. А ночью придется сниматься в ТВ-шоу. Что за жизнь! Бросить бы все к черту и махнуть куда-нибудь в тепло, к морю…

Однако было уже пора ехать. Я зачехлил свой «Лес Пол» и акустический «Мартин» и отнес их в машину. На улице было холодно и пасмурно. «На дорогах гололед», - сумрачно проверещало радио и заиграло последний хит Виктории «Пирамиды». Я нырнул в теплый уютный мирок своего «Роллс-ройса», закурил и стал выруливать к Кировскому проспекту. Наконец-то боссы с «Мелодии» удосужились построить приличную студию звукозаписи в Песочном, на природе, вдали от шума городского. Правда, на хороший аппарат раскрутить их так и не удалось, но 16-трековые «Сони» тоже недурны».

Рассказик Довлатова в "Крокодиле" (№2 за 1969). Милая абсурдистская зарисовка.

Матвей Берман, один из авторов фельетона «Окололитературный трутень», давшего старт травле Бродского.
«Не надо выставлять злодеями авторов фельтетона. Эпоха была такая», - говорит Берман в документальном фильме «Дело Иосифа Бродского».

Обычно этот фельетон - и запуск травли Бродского - связывают с другим человеком, Яковом Лернером (который активно появляется в фильме). Но Лернер не был журналистом (и вообще, судя по его речи, плохо формулировал мысли).

Берман же, работавший в «Вечернем Ленинграде», выпускавший в Лениздате книжки типа «Ленинградский цирк» («Для тех, кто любит жизнерадостное искусство цирка», сообщала аннотация), словом владел.
“Мне предложили придать этому всему более литературную форму», - обьясняет Берман своё участие в создании «Окололитературного трутня».
«Он писал», - подтверждает сам Лернер в фильме.

Эпоха у них такая была, понимаешь.

Смотрите, как симпатично.
Лев Лосев: «С Виноградовым и Ереминым мы шли под вечер по Невскому. Толпа была тороплива по случаю мороза. Я сказал: «Хотелось бы прилечь». «Хорошо бы», - сказали спутники и стали укладываться.

Мы легли навзничь на тротуар у входа в здание бывшей масонской ложи, где позднее разместилась редакция журнала «Нева».

Как всегда, прохожие не знали, как реагировать. Некоторые почтительно останавливались и спрашивали, в чем дело. Мы дружелюбно отвечали, что прилегли отдохнуть.
От этого простого ответа на стандартных лицах вдруг возникало отражение мучительной работы мысли, словно бы невыносимой для рядового советского прохожего.
И люди торопились уйти.

А мы смотрели на звезды, обычно не замечаемые над Невским. И говорили что-то приличествующее разглядыванию звезд».

Журнал «Нева» въехал в дом на Невском в 1955 году, так что устроенный юношами перфоманс случился совсем не в оттепельную пору.
Впрочем, эта компания славилась своими смелыми выходками (о чем расскажу отдельно).

И кстати, Лосев что-то путает. Редакция «Невы» расположилась в доме 3, а масонская ложа (в XIX веке) была устроена в доме 2.

Горожанки принимают солнечные ванны в Летнем саду, 1970-е

Автор снимка - Валентин Барановский

Цитата дня.
«В целом альбом сделан в софт-роке, чем-то напоминающем Dire Straits периода «Братьев по оружию».
Из рецензии на «Звезду по имени солнце», опубликованной в архангельском самиздатовском журнале "Северок" (№6 1990).